Палата N 306

Гинекологическое отделение московской клинической больницы. Длинный коридор, и палаты по обе стороны него, вперемежку с кабинетами.
Нас в палате шестеро. Одна, молодая учительница начальных классов, с воспалением придатков. Две женщины старше сорока – с какими-то труднопроизносимыми диагнозами. На кровати напротив лежит девушка после наркоза. На сохранении беременности только двое – я и Катя. Мы – “возрастные”, потому что нам уже за 30. У Кати маленький срок – четыре недели. Когда мы поступали с диагнозом “начавшийся выкидыш”, врач спросила: “Будете сохранять ребенка?” Именно так, “ребенка”. И нам стало необыкновенно приятно, потому что мамами мы с Катей еще никогда не были.
– Трудно вам будет, – качают головами наши взрослые соседки, – продукты дорогие, квартплата растет, школа принимает родителей за дойных коров…
Мы молчим, поскольку ответить нам нечего.
Просыпается девушка на кровати напротив. Потягивается, улыбается. Ее зовут Снежана, она из Молдавии. У нее случился самопроизвольный выкидыш, 13 недель. Теперь все в порядке. Выскоблили. Осторожно интересуемся, первая ли беременность. Снежана беспечно машет рукой, у нее уже есть трехлетняя дочь. Самой Снежане – 18. Вскоре она стреляет сигареты и мечтает о бутылочке пива.
К вечеру по длинному больничному коридору стелется дым. Хотя все двери на черную лестницу прикрыты, он все равно просачивается в палаты. Очень много лежит молодых девчонок, и каждая вторая из них курит.
Прогуливаюсь вдоль больничных стен. Вечер – это самое удручающее время суток. Сгущаются за окном сумерки, коридорный свет кажется мертвенно-синим, лица безрадостны. Медсестры зовут на уколы.
– Не жалко тебе, что так вышло? – спрашиваю Снежану.
– Не-а. Я его сама вытравила. Аборт ведь дорого, полторы тысячи, а для приезжих еще больше. А с кровотечением сразу на “скорой” забирают… Слушай, а ты видела? Здесь колются.
Я недоумеваю. Снежана ведет меня в туалет. Там, на вентиляционной решетке, аккуратно прицепленный висит шприц.
– Не знаешь, кто? – интересуется Снежана.
Я качаю головой.
В больнице спать укладываются рано. Ворочаются, вздыхают. Одно утешение – книга. Уткнешься в страницы, пытаясь отвлечься от кислого запаха капусты, от круглых коробочек с таблетками, от унылого лилового неба за окном.
Наша палата расположена рядом с операционной. Почему-то именно поздним вечером чаще всего поступают больные. Гремит колесами кресло-каталка, изредка слышен протяжный стон, и то и дело раздается громкий голос сестры: “Просыпайся, Маша… Люба… Аня…”
– Опять кого-то выскоблили, – сокрушается одна из взрослых соседок.
Я накрываюсь с головой. Пять, девять, пятнадцать недель… Сколько было у этой? А у той?
Понимаю, что необязательно у всех самопроизвольный выкидыш, но упорно возвращаюсь к вопросам: какая по счету беременность, хотела или не хотела ее сохранить.
Наутро одну из взрослых соседок выписывают. Ее место тут же занимает симпатичная девушка с волнистыми каштановыми волосами. Молча кладет сумку на постель, молча выходит. Потом мы видим ее уже в кресле-каталке. Глаза распахнуты, губы сжаты. Сестра забывает положить ей лед. Это делает Катя. И отходит с встревоженным видом. Девушка плачет.
В палате появляется женщина с сумкой. Схватясь одной рукой за перекладину кровати, другой вытирает покрасневший нос. Говорит тихо, взахлеб, но мы слышим, что как же так, Лариса, почему ты не сказала на работе, что тебе нельзя целый день стоять на ногах, пусть бы посадили на кассу; наверное, это она виновата в том, что произошло, она советовала заводить ребенка попозже.
Лариса не отвечает.
Мы отворачиваемся, делая вид, что каждый занят своими мыслями. Но целый вечер, ночь и все следующее утро стараемся рассказывать что-нибудь веселое, чтобы остановить Ларисины слезы. Ей – 23, и это была первая беременность. Обморок на работе, кровотечение и…
Вечером я не читаю. Смотрю в потолок. Катя тоже лежит тихо. Нас в палате только двое на сохранении, и мы стараемся держаться друг друга. Если обращать внимание на дребезжание кресла-каталки, можно сойти с ума. Нам этого нельзя. Наши двухнедельные уколы и таблетки – шанс сохранить ребенка. Шанс услышать капризное и требовательное, плаксивое, веселое, ласковое, короткое, тихое, жалобное и такое бесценное слово “мама”.
Маргарита ВИТАЛЬЕВА