Овраг

К 250-летию Александра Николаевича ради╬ева

еизвестный художник оставил нам официальный портрет Александра Николаевича Радищева: горделивая осанка, холодное, несколько ироническое выражение лица. Вспомнишь, что перед нами “первый революционер”, и невольно придешь к выводу, что иного у него и быть не должно. Ведь это лицо победителя! Однако, когда в музее-усадьбе писателя, которая расположена в Кузнецком районе Пензенской области, на меня опять взглянуло это лицо – маска человека в парике, оно напомнило и о другом – о том, что жизнь его оборвало, как у Есенина и Маяковского, самоубийство. И тут я впервые подумала о нем не как о возмутителе общественного спокойствия, революционере, а как о частном лице с неведомой большинству из нас личной жизнью, с таинственной родословной, с любовью к женщине…

Тогда-то сама себя я и спросила с интересом: “Так что же празднует на портрете этот чудак екатерининских времен?”…

Раньше село Радищево находилось в Саратовской губернии. В учебнике истории России за восьмой класс тоже говорится, что Александр Николаевич – саратовец. Однако сему нет никаких доказательств, утверждали работники радищевского музея. Так что в учебнике неточность. Уже поэтому о селе стоит рассказать подробнее.

В годы обитания здесь Александра Николаевича (первые семь лет его жизни) село называлось Верхнее Аблязово. Дед Радищева был капитаном и село это взял как приданое за невестой. Аблязова – девичья фамилия бабушки писателя. Радищевы – род тоже древний. Они всегда верой и правдой служили русским царям. Дед и отец писателя любили заниматься сельским хозяйством и богатели, богатели… У отца Радищева было уже несколько имений. Но жить предпочитал он здесь, в Аблязове. Когда же я вышла из машины и взглянула на Аблязово сверху, с того самого возвышения, по которому село получило название Верхнее и на котором стоял некогда барский дом, я подивилась открывшемуся мне простору степи. Далеко было видно, и от этого, может быть, на душе становилось спокойно и весело. Словно сама душа возвышалась на этом месте.

Но почему “стоял”, сказала я? Стоит! Дом барский, каменный, похожий на терем-крепость, с высоко поднятыми от земли оконцами, узкими, вроде бойниц. Только дом этот… не достроен. Дело в том, что он, совсем обветшавший, был продан родственниками писателя на слом еще в прошлом веке. Бывшие лет десять назад в Пензенской области власти, должно быть, еще коммунистические, решили дом восстановить по оставшимся архитектурным планам. Да не успели. Помешала “революция”. Вряд ли такая, о какой мечтал Радищев. Потому что деньги на восстановление музея выделять перестали. И я бродила, собственно, даже не по дому, а по угрюмому, полутемному пространству, не разделенному пока перегородками на комнаты – только на этажи.

Строители не успели даже провести специальный крытый переход от дверей второго этажа к церкви, что метрах в тридцати от дома. Спасо-Преображенская церковь одна осталась в селе с тех давних времен. В ней проходит по выходным служба, крестили недавно директора местной школы. И церковь тоже восстанавливается после разрухи. В ней трудятся два московских художника и священник Николай. Но церковь интересна не только старинными фресками – своим склепом, открытым в 1968 году. Это родовая усыпальница Радищевых. Здесь покоятся одиннадцать самых близких писателю людей, в том числе его родители и старший сын. Он-то и оставил в дар церкви икону святых покровителей семейства, а на оборотной стороне иконы его рукой написано, что родился писатель в Москве! Остается только надеяться, говорили мне в музее, что надпись сделана по метрической книге.

Радищев… Бросишь взгляд на его старомодный паричок и решишь, что он принадлежит к великим деятелям восемнадцатого столетия. Меж тем Лермонтов появляется на свет всего через двенадцать лет после того, как Радищев его покидает. Поэт и писатель – земляки. Оба из степных мест юга Пензенской области. Родился Радищев, может быть, и в Москве, а вот в младенчестве его, как и Мишу Лермонтова, перевезли родители на чистый деревенский воздух, в эти по-библейски пустынные места.

Прохаживалась я по дому Радищевых и думала о том, почему родители Александра Николаевича, люди образованные и богатые, не бежали из деревни, из захолустья, грозившего, кажется, ежедневной непроходимой скукой. Да, конечно, в деревне было жить выгодно, дешевле. Но, видимо, и потому, что они находили здесь разнообразные занятия. В доме богатая библиотека. В доме полно детей, которых надо учить языкам, математике, истории. Отец и был первым учителем Саши. В своем завещании он писал детям, чтобы они помнили о Боге, о том, что он наказывает за дурные поступки и награждает за добрые. Но дети были и причиной относительного разорения Радищевых. Наследство пришлось делить многократно. Ведь и у Александра Николаевича было семеро детей. Некоторых он нажил от своей возлюбленной жены Анны Васильевны Рубановской. Когда она умерла после тяжелых родов, Радищев был безутешен. Настолько, что… через некоторое время женился на родной сестре Анны Елизавете, как бы желая никогда уже не разлучаться с родной кровью. Правда, брак этот был гражданским, невенчанным.

Елизавета Васильевна была заметной фигурой своего времени. Екатерина Вторая писала о ней даже Вольтеру! В отличие от Анны она не была красавицей, мала ростом. С фотографии в музее на вас взглянет лицо немолодой женщины с тяжелыми чертами, но она была воспитанницей Смольного института, и она была очень умна, даже, как говорили, талантлива. Царица желала видеть ее своей фрейлиной. Однако Елизавете Васильевне выпала другая судьба – последовать за Радищевым в Сибирь. И умереть, когда пора уже была возвращаться. Воспитательница детей сестры, она стала матерью еще нескольким молодым Радищевым.

Да, слушая рассказ старшего научного сотрудника музея Зои Павловны Каренковой, я вдруг подумала и о том, что, когда Александр Николаевич решился свести счеты с жизнью, на его руках оставались малолетние дети. Это и заставило меня задать работникам музея вопрос, а правда ли, что Радищев погиб, выпив яду. Как-то не очень верилось, что он мог сознательно оставить детей сиротами. А может быть, его “убрали” люди Александра I? Слыл все-таки революционером, автором опасного законопроекта?

– Вы рассуждаете примерно так, как рассуждали большевики, – ответила мне Зоя Павловна. – Была у них такая версия, что, мол, если революционер, то обязательно должен быть несгибаемым, железным.

Да, революционер, но ведь и верующий в бессмертие души и кару Божию человек, если судить по его последним философским работам! Кроме того, похоронен Радищев вовсе не за оградой Волкова кладбища в Петербурге, как хоронили самоубийц. Зоя Павловна сказала, что действительно ходили разговоры, будто бы Радищев принял яд по ошибке. Но узнать, так ли это, сегодня трудно. Хотя могут еще всплыть неизвестные архивные документы… А пока что отец Николай, священник местной церкви, называет Александра Николаевича не иначе как блудным сыном. То есть человеком, который, вероятно, всю жизнь находился в поиске истины, правды. И нашел ли ее? Нам всегда казалось, что да. Ведь Радищев – антикрепостник, автор нашумевшего “Путешествия”, человек неподкупной честности…

Но если взглянуть на Радищева попристальней, можно разглядеть на его лице не только иронию победителя, но и едкую горечь побежденного. Судите сами. Один из сыновей Александра Николаевича сказал об отце, что он – сокровище познаний, соединенное с высоким умом и превосходным характером. Так оно и было. Но это было сокровище, не востребованное временем и современниками.

…Екатерина Вторая отправляет учиться за границу двенадцать апостолов престола, молодых людей. Цель – получение высшего юридического образования. Екатерине нужны новые законы. Но когда Радищев возвращается в Россию, он находит себе лишь жалкое место протоколиста в Сенате. Служба не удовлетворяет, и он переходит на военную. Ему кажется, что она открывает простор для самостоятельной деятельности. Увы! Как раз в должности военного прокурора его и застает пугачевское восстание. Дабы не быть участником кровавой расправы с пугачевцами, которым он поначалу весьма сочувствует, вынужден подать в отставку. И это безделье, которое угнетает!

Вступает в брак с Рубановской, но через восемь лет теряет ее. Пишет великую книгу и тотчас подвергается одному из страшнейших наказаний своего времени. Екатерина требует казни. Но судьи к Радищеву благосклонны. Идут ли они на хитрость, когда просят царицу подписать смертный приговор? Возможно. Екатерина не желает прослыть жестокой. В результате ссылка в Сибирь. И тут Радищеву не везет. Хотя устроился он в Сибири несколько лучше, чем декабристы, имеет возможность помогать крестьянам, заниматься творчеством, он теряет вторую преданную подругу жизни. Наконец, последний акт. Болезнь, имение в долгах. Еще в “Путешествии” Радищев писал, что, если человека довели до крайности, ему остается право на мужественный поступок – добровольно уйти от преследователей в небытие. Случайно ли он выпил “царской водки”? Обеспокоенный государь прислал к нему своего лейб-медика. Так что вряд ли царь виноват в смерти писателя. Никто точно не знает, было ли это самоубийство, но возможно, что было, и вызвано оно тяжелейшей депрессией, отвращением к жизни, которые испытывал в те дни этот умнейший и честный человек. Депрессия, кажется мне, была вызвана тем, что Радищеву пришлось слишком много сил потратить на борьбу за свои личные права мыслить, писать, говорить то, что думает, борьбу за кусок хлеба для себя и для детей. Наверное, только этой депрессией, с которой он, возможно, в конце концов справился бы, и обьясняется его безразличие к судьбе осиротевших детей. Ему казалось, возможно, что жизнь его никому не нужна, потому что жизнь вообще ничего не стоит, если она стоит слишком дорого, если она с таким трудом отдает человеку то, без чего он не может жить. Но уже в шестидесятых годах прошлого столетия он для многих явился олицетворением честности и порядочности. Разве это плохо? А сегодня его честностью и мужеством учат восхищаться в Радищеве не только школьников, но и детсадовцев. А это разве плохо?

В местной школе учитель Надежда Николаевна Павшина рассказала мне об открытии, которое она сделала вместе с учениками. Вот его суть. В истории семьи Радищевых вспоминается некий Смоленский овраг, в котором во время наступления на имение пугачевцев прятались родители Александра Николаевича Николай Афанасьевич и Фекла Степановна. Братья и сестры писателя были тогда спрятаны в крестьянских домах.

Овраг находится в десяти километрах от музея, и попасть туда можно лишь пешком. Я в нем не была, но видела зарисовки ребят. Овраг как овраг. На свете таких немало. Но дело в том, что родители писателя счастливо избежали в нем расправы. Тогда Николай Афанасьевич поставил в овраге часовенку имени Смоленской Божией матери. В годы революции она была разграблена и стерта с лица земли, а Радищев записан в атеисты. Но еще раньше в овраге вырыли два колодца, и вода в них оказалась целебной. Так вот, школьники успели опросить самых старых жителей округи и описать внутреннее убранство часовни, сведений о которой в истории практически нет. Теперь часовню можно и восстановить – еще одно мемориальное место будет. Надежда Николаевна даже выступала со своим докладом на областной конференции краеведов.

А я слушала ее рассказ и думала о том, что, хотя произведение Радищева изучают в школе, хотя мы привыкли отзываться о нем с почтением, чувства наши достаточно холодны. Это холод незнания. Сырой холод глубокого-глубокого оврага. Радищевым не зачитываются. В Радищеве мы не любим главное, может быть, его самого – человека, как любим Есенина или Маяковского. Учебники ли в этом виноваты, учителя? Не знаю. Но если Пушкин кажется нам нашим современником, Радищев – слабая тень фигуры, которая с каждым годом все дальше уходит от нас в глубь истории. Вот уже и лица не разглядеть. Мы не видим линий страдания на его лице. Мы не влюбляемся вместе с ним. Мы вместе с ним не смеемся. И когда слышим живую оценку, что был он, дескать, блудным сыном своего времени, по-ученически, простодушно спрашиваем: а почему? Трудный вопрос. До сих пор трудный, хотя в 1999 году Россия будет отмечать 250-летие со дня рождения писателя.

Ирина РЕПЬЕВА

Александр Николаевич ради╬ев. С═портрета работы неизвестного художника.

Судьба уберегла ради╬ева от руки Емельяна пуга╖ева и смягчила сердце Екатерины великой, но не спасла от самого себя.