Ответ мудреца. Повесть

«Книжную полку» на сей раз украсила повесть постоянного автора «УГ» Евгения Вирячева – как всегда, с неожиданными поворотами событий и неповторимым стилем. Одна из тем повести – поведение людей в экстремальных ситуациях, герои – учитель и его ученики…

Об авторе

Евгений Вирячев, лауреат Всероссийского конкурса «Учитель года России-2007», преподаватель-организатор ОБЖ школы №7, Вологда.

ОТВЕТ МУДРЕЦА

Уже при покачивании колыбели, может быть, решается, куда склонится чаша весов судьбы. Но человек живет, не зная – что будет завтра? Может быть, ничего достойного внимания, а может, такое, что сам никогда даже представить не мог. Как сказал один из классиков, нам свойственно выдумывать для себя историю, которую мы считаем своей судьбой. Но иногда сама жизнь такое сочиняет, что девять из десяти восклицают: «Не может быть!»

Эта история для вас – одного из десяти.

ПРОЛОГ

Сколько умных книжек лежит где-то на пыльных полках, которых я никогда уже не прочту! Сколько мудрых и добрых людей не поговорили со мною хотя бы мимоходом, потому что мы не встретись за наш короткий век, а если и встретились, то не узнали друг друга, точнее, я не понял, что ждал этой встречи давно, так и не дождавшись! Сколько прекрасной музыки и гениальных полотен я уже не услышу и не увижу! А сколько раз, сталкиваясь с этими творениями, моя душа, издерганная суетой, не понимала, с чем она соприкоснулась! Сколько волшебных звуков осеннего леса, стона ветра, счастливого смеха, тайного шепота и восхищенного возгласа уже не тронет меня! Сколько я больше не скажу, не напишу, не узнаю, не почувствую, не приобрету и не полюблю! Жизнь – как насмешка над душой, прекрасная, но жестокая незнакомка, коварная соблазнительница, которой ты отдаешь всего себя, зная, что завтра будешь обманут и брошен. Брошен в колодец вечности. А жизнь уйдет к другому. Легкой молодой походкой. Как жаль…

Эти мысли проносились в голове у человека, одиноко и безнадежно сидящего на диком песчаном пляже в непонятно каком месте.

За несколько дней до этого….

ЭКСКУРСИЯ ПО ГОРОДУ

Голубой «икарус» мягко подкатил к бордюру, и передняя дверь, как пылесос, втянула в комфортабельный салон ватагу радостных подростков в яркой спортивной форме. Некоторые догадливые случайные прохожие сразу сделали вывод, что в их городе проходят какие-то детские соревнования, и были правы, хотя соревнования, а точнее российский финал по туристскому многоборью среди школьников, уже закончились и напоследок организаторы решили показать юным гостям свой город.

Круглов плюхнулся в кресло в самом конце салона – по привычке: отсюда видно всех, всю его славную гвардию. А гвардия действительно славная – они стали призерами турнира, и этот факт настолько грел душу! Да какое там грел – просто распирал его грудь! И он купался в безмерном удовлетворении того, что не зря они столько тренировались, и что завтра домой, домой – с высоко поднятой головой, и что солнце улыбается им из окна автобуса и вся их счастливая команда летит по улицам этого чудесного города! Чудесного, потому что удача здесь с ними не разминулась.

Юрию Васильевичу Круглову было сорок пять лет. Это был крепкий мужчина небольшого роста с ежиком на голове, в котором проблескивали редкие серебряные нити. Когда-то он оставил службу в Вооруженных силах по причинам, о которых не любил распространяться, работал на заводе, пока тот не закрылся, перешел в банк в службу охраны, где пропадал неделями, вызывая недовольство жены, зарабатывая отгулы для того, что он любил больше всего на свете. Он был турист, забирался на горные хребты Кавказа, сплавлялся по ледяным рекам Северного Урала, где только не побывал, и даже пару раз прополз со спелеологами по пещерам Крыма.

Сестра как-то попросила организовать поход с ее школьниками – она работала учителем. И с той поры неожиданно для себя он увлекся работой в школе – вел спортивную секцию на период декрета учительницы физкультуры, стал вести уроки, начал готовить школьные команды к соревнованиям по туризму, для этого при школе организовал турклуб. И вот сегодня первый большой успех. Черт возьми, как это приятно! Круглов снова улыбнулся своим мыслям.

Автобус затормозил – на полосе движения стоял неподвижно уазик. Из него вышел человек в камуфляже, видимо, сделал знак водителю, потому что двери «икаруса» с легким шипением открылись. Молодой светловолосый парень с сержантскими уголками, зайдя через переднюю дверь и подняв на всех голубые, какие-то веселые глаза, спокойно, нарочито спокойно произнес: «Слушайте все. С этой минуты вы наши заложники. Кто дернется – пристрелю!» Из-за его спины возник автомат и уперся стволом в узкий проход салона. Однако каждому показалось, что автомат смотрит именно на него.

ШУРИК

Александр Дробышев сидел на ступеньках крыльца и смотрел в ночное небо. Ему мучительно хотелось спать. И еще больше ему хотелось улететь в это небо навсегда. По крайней мере, так ему казалось сейчас.

Но крылья его были давно подрезаны. Он служил только полгода, хотя ему казалось, что уже вечность. Вечность отделяла рядового Дробышева от того паренька с розовыми ушами и непривычно легкой головой, стоявшего в неуклюжем строю перед призывным пунктом.

В армии все его называли Шуриком – уж больно он смахивал на смешного киногероя из «Приключений Шурика». «Деды» быстро раскусили неуверенную в себе натуру, и началась привычная жизнь салаги-недотепы. Привычная для всех, но не для Шурика. Вот поэтому он сидел на крыльце в глухую ночь и смотрел в небо, куда так хотелось улететь.

Небо было ярко-звездное. Южная ночь часто рисовала Шурику сказочные космические узоры, они напоминали ему давно забытые обложки детских книжек. Он знал, что надо встать, иначе холодное мерцание звезд, как фонарик гипнотизера, усыпит его, что совсем не трудно, учитывая третью бессонную ночь, которую он проводит по прихоти дежурного по роте сержанта Зубова, мирно храпящего сейчас в каптерке, храпящего вместо него – Шурика! Так думал рядовой Дробышев, не замечая, что уже спит.

– Где Зуб? – вместе с вопросом чей-то сапог тупой болью воткнулся в живот. Мгновенно открыв глаза, Шурик увидел двух сержантов из соседней роты. Одного, со сросшимися бровями, то ли дагестанца, то ли кабардинца, он знал плохо, хотя хорошо знал его голос, ревущий, как гудок тепловоза, на весь гарнизон во время строевых занятий. Другого – белобрысого, знали все, – вчера его посадили на «губу» до прибытия какой-то прокурорской комиссии. Говорили, будто он продал местным ящик патронов к АК-74. Но тогда зачем его выпустили?

Мысли Шурика прервал повторный вопрос:

– Где Зуб?! – так как была ночь, «тепловоз» «дагестанца» не проревел как обычно, а прошипел, что показалось едва продравшему глаза Шурику еще более жутким, чем его дневной рык.

– Младший сержант Зубов отдыхает, – отрапортовал дневальный Дробышев, приняв строевую стойку и показав взглядом на дверь каптерки. Оба ночные визитеры тут же исчезли за деревянной дверью, бросив:

– Если что – стукнешь!

Через некоторое время они снова появились. В руках у белобрысого блеснула связка ключей, найдя нужный, он открыл решетчатую дверь оружейной комнаты, мгновенно нажал на кнопку сигнализации за косяком, не дав ей зазвенеть более, чем на полсекунды, затем вынул из кармана скотч, залепил им эту кнопку, исчез внутри и вышел через полминуты с двумя автоматами в руках. Все это время дагестанец не сводил сверлящего взгляда с Шурика, который от изумления застыл, как памятник первого командира полка, стоявшего в центре их гарнизона.

– Ну что, дневальный, не уберег оружие? Теперь трибунал, – белобрысый нежно похлопал Шурика по щеке. Тот остался изваянием. Дагестанец нервно дернулся:

– Куда его? К Зубу?

– Не. Не надо. Может, пригодится? – то ли вопросительно, то ли утвердительно протянул его подельник.

– Ну как, салага, пойдешь с нами?

Способность говорить не вернулась к Шурику, но, увидев в волосатых руках «дагестанца» тонкий блестящий черный шнур и вдруг осознав, что сержант Зубов просто так не отдал бы им ключи от «оружейки», рядовой Дробышев помимо своей воли утвердительно кивнул головой и вновь замер.

Остаток ночи они шли вдоль трассы, пока не показались первые городские крыши. У Шурика была масса возможностей сбежать в темноту, но страх и странная покорность, стойко выработанная за эти полгода, как невидимый собачий поводок, тянули его за впереди шагающим «дагестанцем». Весы его судьбы качнулись, и он катился вниз, в пропасть жизни, с широко открытыми глаза, которые ничего не видели.

А утром они угнали уазик, а потом захватили автобус с детьми. Зачем, Дробышев не знал. Они не посвящали его в свои планы.

ЗАХВАТ

На минуту в автобусе установилась мертвая тишина. Юрий Васильевич, как и все, не мог оторвать взгляда от вошедшего, но ощутил почему-то не страх, не растерянность, что должен был, видимо, ощутить, а досаду – уж больно хорошо началось это утро, этот день, последний, долгожданный, – вечером на поезд и домой, в уют, да еще и с дипломом и призами… Может, все-таки это чья-то идиотская шутка, розыгрыш, да и парень этот мало похож на преступника – приятное славянское лицо, спокойный, будто каждое утро захватывает автобусы на завтрак.

Пауза затянулась. Вошедший чего-то ждал. Чего? Внезапно в тишине резко хлопнула дверь водителя. Этот звук заставил многих вздрогнуть, что выдало напряжение, охватившее всех. Вот чего ждал вошедший – кто-то, тоже в солдатской форме, сел на водительское место (а куда дели водителя?) и завел двигатель. Вместе с первым звуком мотора, как по команде стартового пистолета, с крайнего от прохода кресла метнулась фигура, одной ногой выбив автомат, другой ударив носком ботинка под колено террориста. Салон вскочил в едином порыве!.. И тут же сел. Два выстрела грохнули в автобусе, слившись в раскат грома. Фигура рухнула в проход лицом вверх. Круглов узнал ее. Эта девушка была то ли из Рязани, то ли из Тулы, на закрытии турнира она демонстрировала показательный бой, отличная рукопашница…. Была. Зрачки ее глаз впились в потолок. Навсегда.

Убийца резко встал с пола, в его руке был пистолет, из ствола сизой струйкой поднялся дымок и исчез в приоткрытый люк, унося последние сомнения – нет, не шутка, не розыгрыш. Медленно подняв автомат и окинув всех голубым взглядом из-под белесых бровей, внезапно улыбнулся: «Всем все понятно?» «Весельчак», – отметил машинально Круглов и громко, стараясь придать голосу спокойствие, скомандовал: «Всем оставаться на своих местах. Выполняйте его указания». Весельчак, так про себя решил его называть Круглов, вновь широко улыбнулся, правда, несколько натянуто: «Так-то лучше», – и полуобернувшись к дверям, коротко свистнул. В автобус вошел еще один солдат (сколько же их всего?), он был без автомата с каким-то отрешенным лицом, наткнувшись в проходе на лежавшее тело девушки, его взгляд остекленел, и лишь тычок Весельчака вернул его к действительности.

«Икарус» тронулся. Круглов не мог оторвать взгляда от убитой девчонки. Ее голова качалась от тряски и билась об уступ прохода, ей не было больно – во лбу сияло входное пулевое отверстие.

Юрий Васильевич осторожно (Весельчак постоянно косил на него) оглядел автобус. В нем находились три команды, значит человек тридцать, из взрослых он один, руководители двух других команд не поехали на экскурсию – вот почему все больше и больше он ловил на себе испуганно-вопросительные взгляды детей, как своих, так и чужих. Что это? Как такое могло случиться? Что делать? Ответить он не мог. Юное тело, чудовищно неправдоподобно лежащее в грязном проходе, не давало ему сфокусировать мысли и наметить хоть какой-то план действий. А в любой ситуации нужно сначала выработать план. Этому он всегда учил своих ребят. Но учить этому легко – научиться сложно! Мешал страх. За себя, за детей, за их родителей. А еще был страх сделать ошибку. Непоправимую. Как эта девчонка – Круглов вновь, как завороженный, перевел взгляд на проход: русые волосы девушки невесомо поднимал ветерок, золотая сережка в мочке уха случайно поймала лучик солнца, солнца, которого она уже не увидит никогда. Круглов отвернулся.

В ЗАПАДНЕ

В следующие два часа время остановилось: солнце застыло в небе на одном и том же месте, выражения лиц перестали меняться, мысли ходили по кругу. Автобус оказался западней, из которой всем, кто здесь был, мучительно мечталось выйти, выползти, улететь через приоткрытое окно, и так же мучительно все постепенно свыкались с мыслью, что им не выйти, не выползти, не улететь, что они здесь надолго, хорошо бы не навсегда.

За эти два часа террористы остановили автобус на территории аэропорта, передали через Круглова требования о предоставлении заправленного самолета, бутылки коньяка, блока сигарет, килограмма черной икры и десяти(!) батонов. В итоге им только эти батоны и дали.

Передавая бумагу с требованиями, написанную, к удивлению Круглова, идеально каллиграфическим почерком, он узнал от полковника в штатском, что двое террористов сбежали из воинской части, где их скорее всего ждал трибунал за продажу оружия, почему с ними увязался третий – никто не знал. Пытались выяснить у Круглова, но тот только покачал головой, ему недосуг было думать об этом – в «икарусе» дети, на которых направлены стволы автоматов, надо скорее возвращаться.

…Прошел еще час. Автобус так раскалился на южном полуденном солнце, что Юрий Васильевич был уже почти согласен и на штурм спецназа, и на усыпляющий газ, и на все остальное, лишь бы вся эта бодяга скорее кончилась. Но еще хуже было остальным заложникам: вода была вся выпита, все, что можно, они с себя уже сняли (а некоторые девушки – и то, что нельзя), духота дурманила, и если в ближайшие полчаса их не выпустят в туалет, то штурм может начаться не снаружи, а изнутри! Дети изнывали, и кто-нибудь из них мог пойти на необдуманные действия.

Наконец Круглов решился. Встав со своего места как можно медленнее, он подал знак Весельчаку, что хочет приблизиться к нему.

И вблизи голубые глаза главаря не выдавали никаких эмоций. «А может, он ненормальный?» – подумал Юрий Васильевич и тихо сказал:

– Их надо выпустить. Хотя бы ненадолго.

– Нет.

– Их придется выпустить.

Весельчак с интересом посмотрел на Круглова:

– Почему?

Стараясь оставаться невозмутимым, Круглов, стоя в автобусном проходе, расставив ноги, чтобы не наступить на голову убитой девушки, тело которой так все и лежало на полу, пытаясь не замечать напряженные взгляды маленьких узников, прочитал небольшую трехминутную лекцию о непредсказуемости детской психики в экстремальной ситуации и о нежелательных последствиях …

– Нежелательных – для кого?

– Для всех.

С водительского места в Круглова вперился второй террорист, явно кавказской наружности, его угрюмый взгляд затормозил движения кругловского языка. Взгляд как у волкодава, подумалось ему. И все же, понимая, что отступать некуда, он терпеливо и монотонно продолжал объяснять Весельчаку, что часть детей можно отпустить совсем – остальных будет легче контролировать, другим дать воды и дать возможность выходить по очереди из автобуса.

– Сядь, – ствол «калаша» уперся учителю в живот. Живот провалился вниз, но Юрий Васильевич уже завелся:

– Я сяду, – и продолжил свой монолог, в котором пытался вдолбить этому странному фанатику, что с ним, Кругловым, можно сотрудничать, не надо бояться – он не будет изображать из себя героя, его цель – сохранить оставшиеся жизни и не допустить больше стрельбы, он поможет им сесть в самолет и полетит с ними хоть к черту на рога, только что бы больше не было жертв, а по прилету в нужное место, они мирно расстанутся.

– Сядь, – ствол больно ткнулся в ребро. Волкодав за рулем угрожающе сплюнул, протянул волосатую лапу и, дернув за браслет, снял с руки Круглова часы, демонстративно засунул их в карман и с вызовом вонзил свой косматый взор. Часы были командирские, «навороченные», с дарственной надписью. Автобус за спиной замер. Посмотрев в ненавистные глаза, Юрий Васильевич мысленно поклялся задушить обоих, медленно повернулся, перешагнул осторожно тело в проходе и сел на горячую кожу сиденья. Он ни на кого не смотрел, разговор опустошил его.

Минут через пятнадцать трое террористов устроили небольшое совещание. После они разошлись по углам автобуса, Весельчак подозвал Круглова:

– Я выпускаю половину. Пойдешь с ними и скажешь: если через двадцать минут будет самолет – выпущу остальных. Да, и это заберите – кивнул на проход, – это их вдохновит.

Круглов не собирался покидать автобус, пока там остаются заложники, к тому же он не отрекся от мысли лично задушить Весельчака. Но, судя по всему, веселый мерзавец читал мысли майора в отставке:

– Тебе на раздумье пять секунд.

… – Сколько их?

– Трое.

– Главный?

– Блондин.

– Оружие?

– Два «калаша» и «макаров».

– Психологическое состояние?

– Да психи они!

– Отвечайте по существу.

– А я как отвечаю!

…В здании аэропорта, в кабинете начальника, Юрий Васильевич битый час отвечал на одни и те же вопросы. Двое в штатском, в одинаковых костюмах, с одинаковой интонацией, с одинаковыми, как показалось Круглову, носовыми платками, которыми они пропитывали свои высокие лбы, опять же одинаковые (клонируют их что ли в ФСБ!), методично и дотошно расспрашивали его о том, что произошло в «икарусе».

Лишь в десятом часу вечера по залитому желтым светом прожекторов бетонному полю груженный упаковкой минеральной воды, блоком сигарет «Кент», связкой милицейских наручников и (опять?!) шестью батонами Круглов вернулся к автобусу. Клонированные фээсбешники что-то натыкали ему в куртку, вероятно, «жучков», и теперь Юрий Васильевич чувствовал тревогу. Однако она была напрасной – утомленные террористы (тоже сволочи не железные, удовлетворенно отметил Круглов), забрав сигареты, еду и наручники, довольно небрежно обыскали его, видно, запах свежих батонов торопил их быстрее покончить с этим!

В салоне осталось около 15 ребят, не попавших в число отпущенных счастливчиков. Они смотрели на вернувшегося преподавателя, как на пришельца из другого мира, привычного нормального мира, некоторые – как на избавителя, с надеждой и недетской тоской. Юрий Васильевич от этих взоров забыл все заготовленные слова, молча протянул несколько бутылок минералки и одобряюще, как ему показалось, улыбнулся. Пройдя было в конец автобуса, он понял, что проблема туалета решилась самым простым способом, и поэтому вернулся на освободившиеся места в начале.

Тем не менее, судя по всему, развязка должна была наступить скоро – по рации, которую он принес террористам, сообщили, к какому самолету подъезжать автобусу. Волкодав, оставив свой «калашников» Шурику и подтянувшись на волосатых руках, свирепо впрыгнул в водительское сиденье, движок взревел, будто Волкодав передал ему свою волкодавскую сущность, и измученный «икарус» покатил по бетонке. Звук мотора, как звук школьного звонка в конце урока, поднял все головы в салоне. Автобус медленно ехал по взлетной полосе, Весельчак и Шурик вертели головой, пытаясь увидеть за стеклом что-то, что им вероятно надо было увидеть. Круглов тоже всматривался, но кроме двух машин сопровождения никого не видел. Больше всего он боялся штурма! Он видел, что захватчики дилетанты, а дилетанты-то, как его научила жизнь, и представляют наибольшую угрозу в экстремальной ситуации! Все это он пытался втолковать тем двум клонам в пиджаках в перерывах между их вопросами, напоминающими заезженную пластинку, но ответом их был следующий вопрос.

Причину случившегося дальше Круглов так и не понял до конца. Вероятно, у Волкодава за рулем от волнения все-таки сдали нервы – слишком резко повернув руль, он задел зеркалом заднего вида выступающее крыло небольшого самолета, дернул тормоз, и мотор заглох. Машина сопровождения воткнулась в зад автобуса, видимо, и по ту сторону нервы были на пределе. Все повернулись на звук осыпающего стекла. В неожиданной паузе слышен был лишь мат Волкодава, который не мог вновь завести мотор.

Минуты проходили, двигатель взвизгивал, но не заводился, и, судя по всему, никто – ни дезертиры-террористы, ни те, кто глядел со всех сторон на место событий, наверняка сквозь окуляры бинокля или оптического прицела, – никто не знал, что делать. План сорвался из-за неловкости Волкодава! И пока у руководителей операции вызревал новый план, напряжение как внутри «икаруса», так и снаружи росло в прямой пропорциональности со временем бездействия.

Лица у троих бывших солдат стали мертвенно-бледными, позы неестественными. Волкодав бросил наконец ключ зажигания, клацнув с досады челюстью. Шурик, крепко сжимая автомат, зачем-то наставил его на Весельчака, но тот, не замечая этого, нервно переводил взгляд из стороны в сторону, пытаясь изобразить на лице привычную усмешку, но она больше была похожа на улыбку пассатижей.

Как выстрел хлопнула дверь машины сопровождения, все еще стоящая впритык к автобусу. Кто-то крикнул: «Включите рацию!» Но вскочивший Весельчак уже ничего не слышал. Дав автоматную очередь вверх, вскрыв крышу автобуса, как консервным ножом вскрывают банку шпрот, он заорал неожиданно высоким фальцетом: «Всем оставаться на местах! Или я убью их!» Открыв дверь «икаруса», он прохрипел, уже обращаясь к заложникам:

– Выходи!

– Куда? – девушка на переднем сиденье спросила это так, будто уточняла, какое место ей следует занять в партере театра. Бывший сержант на мгновение обалдел, но тут же рявкнул:

– Туда! В самолет!

– В какой?

– В этот! – Весельчак махнул рукой на самолет, в крыло которого врезался Волкодав.

В голове Круглова тут же возник план. Вперед! – приказал он и первым пошел к выходу. Спрыгнув на жесткий бетон, сразу подошел к дверце небольшого самолета. Та, как он и предполагал, оказалась запертой. «Посмотрим с другой стороны», – он обошел самолет, за ним, как в детской игре «Ниточка за иголочкой», не отставали ребята. Резко обернувшись и присев на корточки, пытаясь под брюхом самолета увидеть солдатские сапоги, и не увидев их, он одними губами произнес: «Бегите!».

Наблюдательный пункт штаба по освобождению заложников находился в главной диспетчерской. Офицер ФСБ, прильнув к биноклю, комментировал происходящее по внутренней связи: «И-и-иес! Ему удалось увести часть детей. Принимайте их быстрей. Но шестерых они не выпустили из автобуса… внимание, они выходят… пытаются вышибить дверь самолета… удалось… нельзя их впускать в самолет! Черт, поздно! Они в самолете. Подтягивайте красную группу… стоп! Учитель вернулся… идет в самолет. На хрена он там нужен!.. ну вот, было шесть заложников – стало семь. Красным оставаться на местах. Будем начинать все с начала, может, эти придурки включат наконец рацию».

Миг краткого восторга сменился тупым разочарованием – Круглов прислонился разгоряченным лбом к холодной алюминиевой обшивке самолета. Он понял, что шестерых Весельчак догадался придержать в автобусе, а сейчас они все находятся в этой крылатой машине, под хвостом которой спрятался Круглов. Бросить их он не мог. Почему? Юрий Васильевич не знал, как сформулировать – почему? Не мог и все. Выйдя из-под крыла, он направился к дверце самолета, почти уверенный, что это последние шаги в его жизни. Постучав в дверь, бодро произнес: «Это я, почтальон Печкин» – и, толкнув дверь, влез в салон. Ничего более идиотского он сам от себя в жизни никогда не слышал, но придумать что-то другое, чтобы сразу не получить пулю в лоб, он просто не успел.

Тишину аэродрома пронзил стократно усиленный динамиками голос. Установив громкую связь, представители власти обращались по фамилии к каждому из преступников, предлагая немедленную сдачу в обмен на жизнь, предоставления адвокатов и другие обещания. Всего этого Круглов уже не слышал…

МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ

Сверкающая рекламой пиццы и пива, морская вечерняя набережная жужжала роем отдыхающих. Рядом на пляже влюбленные парочки сидели на бесхозных в это время топчанах и смотрели, как звезды загораются в чернеющем небе. Одна из звезд пронеслась низко над морем, пульсируя красным светом. Это был далекий сигнальный огонь небольшого самолета, летящего в неизвестность. Парочки проводили его взглядом и тотчас забыли.

…Сознание медленно возвращалось. Круглов лежал в хвосте самолета, ощущая вибрацию пола. Слышать и видеть он еще пока не мог.

Постепенно стали просыпаться остальные органы чувств. С их пробуждением росло удивление: самолет летит? Им позволили взлететь?!

В памяти ярким красным пятном всплыл страх, испытанный при входе в самолет. «Почтальона Печкина» уложил в нокаут приклад автомата Волкодава. А может, это был его кулак? В темноте Круглов ничего не понял. После Весельчака он убьет Волкодава. Скула вроде цела. Смешно, если бы ему ее сломали и он не смог бы говорить. Немой переговорщик! Дипломат доморощенный! Почему они взлетели? Впрочем, он же сам этого хотел – сядем в Турции, и на этом все закончится. Черное море этот самолетик, может, и перелетит, на большее его баки, наверное, не способны. Сколько они уже летят? Надо бы засечь время. Интересно – как? Часы, и те этот гад забрал. Как там ребята, надо бы встать. «Еще немножко полежу и встану», – решил Круглов.

Прошло полчаса. Потом еще час. Круглов не вставал – голова отказывалась подчиняться. Затем самолет сел. От резкого удара бывший майор опять потерял сознание.

Очнувшись, он понял, что они опять летят. Их что – дозаправили и снова дали возможность взлететь? Чем еще их напугал Весельчак!

В голове стало немного проясняться. Круглов попытался встать и обнаружил, что его рука пристегнута наручником к какой-то скобе. Черт! Сев на пол, он увидел весь самолет: шестеро ребят – он мог видеть лишь их затылки – утомленные бессонной ночью, полной переживаний, спали в креслах, судя по всему, тоже прикованные наручниками. Впереди сидел Шурик, тоскливо смотревший в окно с отрешенным видом. «Какой-то вы маньяк не сексуальный», – мрачно сыронизировал Круглов, мысленно обращаясь к солдату, единственному из трех, кто не вызывал у него почему-то чувства ненависти. Двух главных головорезов не было видно, скорее всего в кабине пилотов, решил Юрий Васильевич.

Усевшись поудобнее, он стал изучать обстановку. Весь зад салона был завален какими-то мешками, в сумраке хвостовой части самолета плохо различимыми. Приподнявшись, он лучше разглядел спящих детей. Все они были из его команды, из его любимой команды! Боже, еще вчера они были так счастливы!

По затылкам он определил всех шестерых: три девушки и трое парней. Ближе к нему мирно дремали Лена Серова и Инга Гусева. Светловолосая Лена с округлым, приятным, хотя и простоватым, лицом, была отличницей, членом школьной команды «Что, где, когда». Ее трудолюбие иногда поражало Круглова – вечно улыбающаяся, она бралась за любую работу, благодаря ее стараниям они выиграли здесь на финале экологический и медицинский конкурсы – кто, кроме нее, смог бы так проштудировать десятки книг, да каких – каждую можно вместо кирпича в стенку вставлять!

Ее соседка Инга – красавица с пышными каштановыми волосами, имела тайное прозвище Клеопатра. Так ее однажды назвала начитанная Лена, а парни запомнили, они вообще редко пропускали все, что касалось Инги – первой леди школы. Ну может, и не всей школы, тут Юрий Васильевич полной иерархии не знал, но уж параллели девятых классов точно. Красавица, спортсменка, комсомолка – одним словом.

Третью девочку звали Маша Синева. Она была недурна собой, но в чертах ее лица проскальзывала какая-то жеманность, притворность, ее худенькое треугольное личико напоминало Круглову наружность куклы Барби. По его мнению, она была немножко странной: общительная и простодушная на первый взгляд, порой легко превращалась в упрямую и колючую. Всегда может спросить любой вопрос, самый неудобный. Впрочем, всегда может и ответить на любой вопрос, что вызывало у Круглова неподдельное уважение и даже восхищение – он так не мог.

Однако сейчас Маша выглядела как беззащитный птенчик, выпавший из гнезда. Голова упала на грудь, а острые плечики словно смотрели на Круглова с укором: «Как ты такое допустил?»

Ее соседа, Алексея Правдина, почти не было видно – свернувшись калачиком, он положил голову на прикованную наручником к подлокотнику руку. Алексей по кличке Профессор – победитель городской олимпиады по географии. У них с Кругловым давно был негласный турнир – не упускали случая посоревноваться в тонкостях географической науки. Любовь к географии пришла к Юрию Васильевичу еще со времен учебы его сестры в педвузе, когда он ей помогал писать контрольные. А Профессором Лешу называли и за его эрудированность, которую он не забывал при случае демонстрировать, и за манеру разговаривать, и за очки, которые он иногда одевал и тогда становился чем-то похож на Гарри Поттера.

Дальше всех, почти у дверей, сидели добродушный здоровяк с соломенным ежиком на голове Миша Марков – капитан команды, «мотор», заводила – и его первый друг Виталий Блинов – любимец всех девушек младших и не только классов, высокий красавчик, пожалуй, самый способный из класса, но по мнению Круглова, немного избалованный.

Шурик, оторвавшись от окна, повернул голову и встретился взглядом с Кругловым. Во взоре этого странного молодого человека, похожего на какого-то популярного артиста, Юрий Васильевич почувствовал какую-то внутреннюю боль. Солдат не отводил глаз, и это добавило Круглову убежденности – сейчас или никогда! Он знаком подозвал его к себе. Тот, даже не удивившись, аккуратно отставил оружие и направился в хвост самолета. Пока он шел, мозг Круглова напряженно заработал…

Их беседа велась не более десяти минут. Как ни странно, больше говорил Шурик – за последние полгода его впервые так внимательно слушали. Затем он вновь взял автомат, зашел в кабину пилотов, навел ствол на Весельчака и нажал спусковой крючок….

ДЕМОБИЛИЗАЦИЯ

Руководитель операции по освобождению заложников сидел, откинувшись в кресле, уставившись невидящим взглядом в мерцающий монитор. Его помощник несколько раз заглядывал в кабинет, не решаясь обратиться, но рано или поздно это надо было сделать.

– Товарищ полковник, родители прибыли. Вы выйдите?

–  …

– Товарищ полковник…

– Да, я понял.

Тяжело встав, он медленно направился к выходу. Так идут на казнь.

Ему казалось, что он все делал правильно. Не допустив штурма (хотя повод был – убитая девушка), дождался, когда число заложников сократилось с тридцати двух человек до семи. Почувствовав угрозу, дал возможность преступникам взлететь. Правда, они сели не в тот самолет, где их «ждали», а в другой, совершенно случайный. Но лететь им было некуда, каждое их движение фиксировал локатор.

Далее произошло из ряда вон выходящее. Украинская ракета, выпущенная на ученьях в Крыму, по ошибке сбила пассажирский «боинг», летевший из Турции в Москву. Все ПВО было поставлено на уши. В суматохе самолет с заложниками потеряли. Судя по всему, он покинул воздушное пространство Российской Федерации.

Александр Дробышев, которого все называли просто Шуриком, был трусоват, нерешителен, безволен, но дураком он не был. У него было достаточно времени в самолете, что бы обдумать свое будущее (если оно будет!). В лучшем случае, если останется жив, его ждет тюрьма. Стопудово. Он знал про тюрьму почти все – так ему казалось. До армии сосед по лестничной клетке Леня-кучер любил пугать его воспоминаниями о своих двух «ходках». Шурик и сам порой за доминошным столом во дворе просил таксиста Леню рассказать о «той» жизни. А потом ходил неделями, околдованный ужасами зоны, догадываясь, что бывший зэк наверняка кое-что привирал, видя его подростковую тягу к «ужастикам», но главный вывод для себя Шурик вывел без колебаний – он бы там не выжил!

Вот почему он поверил Круглову, когда тот убеждал его, что его оправдают, если он поможет заложникам. Он не мог не поверить! Это было единственное, во что он мог верить.

По плану Круглова он должен был заставить Весельчака отдать ему ключи от наручников, кинуть их на пол в салон и, пока заложники отцеплялись, держать двух этих гадов на мушке. Простой план. Но они не учли одного – животного страха Шурика перед своими повелителями.

Зайдя в кабину пилотов и направив автомат на двух своих старших подельников, он увидел изумленные, искаженные яростью глаза Весельчака! Забыв весь план, Шурик, закрыв глаза, исступленно нажал на спусковой крючок. Выстрела не было. То ли с перепугу забыл снять предохранитель, то ли его друзья, изначально не доверяя ему, вщелкнули в автомат пустой рожок.

Прежде чем он что-либо осознал, волосатые ручища Волкодава выхватили из рук Шурика «калаш», вцепились в его воротник, дважды шмякнули мордой прямо в приборную доску и со звериной силой швырнули в салон.

С окровавленной головой, неудачливый бунтовщик в конце своего полета приземлился под ноги сидящего на полу Круглова. Глядя на бездыханное тело своего недавнего сообщника, Юрий Васильевич мрачно изрек: «Шурик, у меня есть смутное подозрение, что наш план не удался».

Разъяренные Весельчак с Волкодавом выбежали в проход и начали с остервенением пинать рядового Дробышева, вернее, то, что от него осталось. Так как прикованный Круглов не мог отползти, часть ударов обрушилась и на него. Остановил двух «Тайсонов» лишь пронзительный визг проснувшихся девчонок, перекрывший и крики присоединившихся парней, и рев самолетного двигателя. «Заткнитесь, суки!» – ответный рык Волкодава и его удар ногой в плечо подвернувшейся Лены были уже финальной частью выплеска эмоций двух взбешенных маньяков.

Но финал в представлении бывших сержантов, на которых совершил покушение их подчиненный, должен быть достойный и показательный: Весельчак, повернув запирающее устройство, распахнул дверь, обдав волной холода внутренности самолета, а его напарник, подняв, как куклу, ничего не понимающего Шурика, проорав в замутненные глаза: «Я отпускаю тебя на дембель!!» – швырнул тщедушное тело в небеса.

Когда Круглов только-только приступал к работе в школе, его сестра, выполняя как бы роль наставника, среди множества советов дала и такой, показавшийся тогда довольно странным: «Воспринимай некоторых школьников, не шибко озабоченных культурой поведения на уроке, как немножко больных, не вполне нормальных, тебе так будет легче, ты не будешь воспринимать их поведение как личное оскорбление». Почему это вспомнилось Круглову, который лежал на полу ни жив ни мертв, осторожно ощупывая ребра, даже не делая попыток успокоить своих учеников, встревоженно поглядывающих на него со своих мест? А ведь они, возможно, спасли ему жизнь, подняв такой шум, затормозивший истерику этих зверей. Так почему вспомнилось именно это? Наверно интуитивно он понял, что его ненависть и даже решимость не спасут ни его, ни детей. Нужны хитрость, хладнокровие и терпение. Враг опаснее, чем он думал. Враг опьянел от безнаказанности, как зверь от вкуса крови. Теперь с ним тяжелее вдвойне. «Ну что ж, начнем новую партию», – подытожил Юрий Васильевич. Первое: надо узнать у которого из них ключи от наручников. Второе: кто пилот, не сами же они ведут самолет? Третье… В проходе появился Волкодав, открыл дверь и выпрыгнул из самолета.

ПРЫЖОК В БЕЗДНУ

На какое-то мгновение Юрий Васильевич решил, что он таки лишился рассудка. Но сумасшедшим был недолго. «У них парашюты, Юрвасилич!!» – заорал Леха Правдин. Ну конечно, находясь далеко от двери, Круглов просто не увидел парашюта за спиной бандита.

Вторым из кабины пилотов вышел Весельчак.

Так выходят на сцену! В отличие от своего собрата по стае он решил попрощаться. Подарил всем воздушный поцелуй, поправив парашют за спиной, вытащил широким жестом из кармана брюк ключи, показав взглядом, что они от наручников, и подвесил их на скобу в потолке. Дотянуться до них невозможно было никому. «Чтоб ты сдох!» – крикнул Круглов. Весельчак гикнул и исчез в небе.

Несколько минут лишь ветер гулял по салону безмолвного самолета.

Оцепенение кончилось также внезапно, как и началось. Все семеро, не сговариваясь, поняли – теперь время работает против них! Пока девчонки отчаянно звали пилота, Круглов с парнями ломали сиденья, каждый свое, что бы освободить цепочку наручников. Успеха не добился никто: из кабины пилот не показался, а железные трубки сидений прикручены были намертво. На совесть сделано! От бессилия и усталости Круглов махнул рукой:

– Перекур. Надо что-то придумать.

– Юрий Васильевич, может, попытаться булавкой открыть? Я в кино видела.

– Ты видела – ты и открывай!

– Киношные наручники просто-напросто не запирают! – негодующе фыркнул Леха Профессор.

– Перепилить-то нечем?

– Чем? Этот носатый даже маникюрный набор отобрал!

– И чем бы ты перепилила – пилкой для ногтей?

– Юрий Васильевич! Ну придумайте же что-нибудь!

– Надо найти самое слабое сиденье и вдвоем раскачать его. Нам достаточно освободить всего лишь кого-то одного.

– Думаю, надо отрывать их не от пола, а от борта.

– Лезь сюда… да мне же неудобно… давай еще! Ты что, не можешь нажать! Не получается… мы не можем, Юрий Василич!

Через полчаса все были в поту, но ни на йоту не придвинулись к цели.

И тут случилось это.

Внезапная тишина ударила по ушам.

Весь «кипишь» по освобождению мгновенно остановился. Мотор заглох. Мотор заглох! Только свист ветра в открытую дверь и шелест все еще крутящихся пропеллеров. Затем затихли и они.

Инга первая заплакала. Потом Лена.

– Сколько времени планирует такой самолет? – тусклым голосом, ни к кому не обращаясь, спросил Круглов.

– Минут десять, – ответил кто-то, но кто – Круглов не понял, он машинально все еще дергал проклятую железягу, к которой был пристегнут его наручник. Перед смертью вроде принято что-то говорить? Но что он может им сказать? Он даже ни одной молитвы не помнит.

– А-а-а-й!! У-е! – крик непереносимой боли с визгом вырвался из чьих-то уст.

– Инга!! – восхищенный хор из шести голосов ахнул в умирающем самолете. Как ей это удалось?! Инга Гусева выдернула свою маленькую ладошку из закрытого наручника!

В следующую секунду на бедную девушку, чуть не теряющую сознание от боли в вывихнутом пальце, обрушился шквал приказов:

– Беги к пилоту!

– Хватай ключи!

– Закрой дверь, обтекаемость уменьшается!

– Сними с меня эти чертовы браслеты!

Кое-как сдернув ключ, Инга, разбрызгивая слезы, бросила его Круглову и села где стояла. У того мелькнула мысль, что ключ не подойдет (последний привет извращенца Весельчака!), но он подошел. Освободившись и кинув ключ другим, Круглов ворвался в кабину летчиков. Он надеялся увидеть пилота прикованным, как и они, связанным, с кляпом во рту, но только не это! Летчик не подавал признаков жизни. На его белой неживой шее горел темный след от шнура. Задушен! Место второго пилота пустовало. На приборной доске горел «автопилот», стрелка «топливо» покоилась на нуле.

Ну вот и все. Теперь уж точно. Юрий Васильевич опустился на край пустующего кресла. И тут же вскочил – парашюты! Эти сволочи прыгнули с парашютами. Может, их на самолете больше двух!

С момента остановки мотора прошла минута. Круглов пулей пронесся в хвост самолета, сбив кого-то по пути. Там было довольно темно, но парашют-то он узнает, как-никак более полусотни прыжков еще в лейтенантские годы…. Есть! Бросив ранец парашюта в проход, он рванул на себя следующий. Черт! Не парашют! Какой-то мешок. А в нем парашют, но не собранный, видимо просто засунутый после прыжка. Проклятье! С отчаянностью зверя, загнанного в ловушку, Круглов лихорадочно сортировал мешки. Через минуту в проходе валялось четыре упакованных парашюта. Больше не было. И искать больше было негде. Да и некогда – самолет снижался, сколько он может планировать, никто не знал.

Но их-то было семеро! Спасти хотя бы четверых? Кого?

– Кто будет прыгать?

– Я, – голоса шести подростков, такие разные, почти слились.

«А что ты ожидал?» – запоздало пронеслось в голове.

Круглов не мог сделать выбор. Он бы его никогда не сделал! Да и некогда было делать выбор! Он отчаянно понимал, что их шансы близки к нулю – на пальцах объяснить наспех всю технологию прыжка, когда этому учат часами, днями, тренируются на тренажерах, сдают зачеты, проходят медкомиссии…. Да пропади все пропадом! Сто бед – один ответ – прыгнем все, они же легкие, пусть ноги переломают, но жизнь, жизнь превыше всего, и пока их воздушный гроб не грохнется, он не сдастся!

– Одевай! – приказ относился к Мише Маркову, – ослабь лямки, втискивайтесь с Ингой вдвоем. Остальные тоже!

Ребята мгновенно поняли замысел своего учителя – залезть в парашютные лямки вдвоем и прыгать, как это называется у парашютистов, тандемом. Остальная четверка быстро разбилась на пары, Виталий взял Лену, а Леша объединился с Машей. Работали слаженно, зло, без лишних слов, как на сложном этапе соревнований, а главное – в душе вспыхнула реальная надежда – они выкарабкаются, цель понятна и близка – успеть спрыгнуть с падающего самолета.

Круглов быстро накинул на себя лямки оставшегося четвертого парашюта. Это был обычный Д-6, парашют десантников, как, видимо, и самолет, иначе откуда здесь парашюты? Внезапно в салоне стало светлее. Значит, они вышли из облаков, до земли возможно меньше километра – пора, иначе будет поздно. Круглов подтолкнул к открытому выходу первую пару, на ходу давая последние инструкции. Миша с Ингой в обнимку неуклюже проковыляли к открытой двери. «Ой!» – вскрикнула девушка, отшатнувшись от открывшейся бездны. «Ингочка, закрой глаза и сделай шаг, просто ша…», – Круглов осекся, увидев, что испугало Ингу. Внизу была вода! Море воды! До самого горизонта – голубая сияющая даль. Юрий Васильевич метнулся к другому борту самолета. То же самое. Они над морем! Он на секунду прислонился лбом к холодному круглому стеклу, прикрыв глаза. Надежда, вспыхнувшая так ярко и внезапно, так же ярко и внезапно погасла. Нет, они не поломают ноги, они просто утонут, не успев даже выпутаться из лямок, отцепиться от парашютной системы, которую они видят первый раз в жизни. Где-то когда-то он вычитал выражение о том, что случайностей нет, есть лишь торжество судьбы. Вот она и торжествует, злодейка!

В кабине пилотов зажужжал какой-то зуммер. Критическая высота? «Прыгайте!» – паника в голосе Круглова, как кнутом, подхлестнула растерявшихся было детей. С визгом и криком все три пары вперемешку вывалились за борт. «Кольцо!» – проорал им в спину Юрий Васильевич, запнувшись о пустой мешок, валявшийся в проходе – один из тех, в котором был бесполезный скомканный, перепутанный с лямками купол парашюта. Развернув мешок, он сгреб в него валявшиеся на полу пустые пластиковые бутылки из-под минералки, с ужасом понимая, что это может ему стоить слишком дорого – времени нет! Вера в чудо заставило его схватить одной рукой мешок, а инстинкт – прыгнуть в небесную бездну и тут же, нарушая все инструкции, рвануть кольцо.

ТИТАНИК

Судьба одного ведет, другого тащит. Юрий Васильевич не мог с уверенностью сказать, кто кого ведет или тащит. Хотя у него закрадывалась мысль, что кто-то там играет с ним, как сытый кот забавляется с мышонком, полумертвым от страха.

Однажды на даче Круглов видел, как мышь все-таки удрала от слишком уж самонадеянного кота. Но он знал, что такое бывает очень редко.

…Воздушный поток на мгновение оглушил его. Рывок купола вырвал из руки мешок с бутылками, и, не успев ничего осознать, Круглов вонзился в воду. Удар был настолько жестким, что потемнело в глазах. Вода забила нос, дыхание перехватило, тело стремительно уходило вниз, в бездну, в ушах заныло. Как в бреду, Юрий Васильевич пытался отстегнуть «собачки» лямок. Воздуха! Внезапно его дернуло вверх и повлекло неведомой силой. Вылетев из воды, как пробка из-под шампанского, он грузно плюхнулся обратно. Опять рывок и его понесло по гребням волн, словно море захотело отшлепать непрошенного гостя, свалившегося с неба. До него наконец дошло – надо «погасить» купол, морской ветер не дал ему свернуться и сейчас таскает Круглова по волнам. Намотав на руку несколько нижних строп, он укротил парашют и… тотчас пошел вниз. Вновь заныло в ушах, но лямки чуть ослабли, и морской страдалец отцепил парашютную систему, спасшую ему жизнь в воздухе и чуть не погубившую ее в воде.

Скинув ботинки, куртку, брюки, Круглов, полностью выбившись из сил, лег на спину, раскинув руки, и прокричал кому-то в небо, кому – он и сам, наверное, не знал: «Ну что, взял меня, да? Взял, да?»

Несколько минут он восстанавливал силы, отдавшись воле волн.

Инстинкт самосохранения вероятно все-таки сильнейший у хомо сапиенса – Юрий Васильевич на какое-то время забыл о детях…

«Где они?!» – мысль, как боль, вонзилась в голову. Где они?! Ударяя руками по воде, он, как ватерпольный вратарь, выпрыгивал вверх, пытаясь хоть что-то увидеть. Тщетно! Слишком большие волны скрывают обзор. А может, им нечего и скрывать? Первый раз в жизни прыгнуть с парашютом! На сверхмалой высоте! Тандемом! Кучей! Стропы наверняка перепутались. А если кто-то и приводнился – сумел ли освободиться от ремней? Он-то сам еле справился! Круглов в бешенстве стал молотить кулаком по воде. Все зря! Все зря!!!

Устав от попыток что-то высмотреть, а скорее от безысходности, он вновь лег на спину и, подняв глаза, продолжая с кем-то прерванный диалог, прохрипел: «Что, гад, радуешься?» К кому он обращался – он не знал: не к Богу – его воспитывали атеистом, а сам он к вере не пришел, не успел, а теперь уж и не успеет, хотя пара часов у него в запасе еще есть; не к бандитам, которые украли их из жизни, – он о них не вспоминал; не к своим врагам, которые у него, может, и были когда-то, но о них-то уж он сейчас меньше всего думал. Видимо, ему надо было с кем-то спорить. Это давало ему новые силы. Вот и сейчас, глядя в серое безразличное небо, он стал пытаться вернуть себе надежду: они прыгнули раньше его и наверняка со страху сразу рванули кольца, впрочем, как он им и приказал; так, далее – его парашют успел раскрыться, значит, их – тем более; уже хорошо, что дальше? Они прыгали парно и почти одновременно, и если стропы не запутались (они ведь не обязаны были непременно запутаться!), значит, нырнуть могли где-то все рядом и друг другу успеть помочь отстегнуть ремни парашютной системы. Просто прекрасно, что еще? Они все отлично плавают, зря что ли всю зиму проходили в бассейн, правда, в конкурсе «Спасение утопающего» проиграли москвичам, но не об этом сейчас, не об этом! Что в итоге? А в итоге вот что – если они живы, то продержатся на воде еще долго, ветер сильный, значит, он мог снести их парашюты довольно далеко, надо плыть по ветру, тем более это и проще, чем качаться поплавком на волнах.

Принятое решение, как это часто бывало, почти успокоило Круглова, он заскользил брассом по тяжело дышащему морю, повторяя, как молитву, снова и снова свои логические размышления.

Через час он увидел их. Всех вместе. Всех шестерых.

Они забавлялись! – взявшись за руки, сделали круг, точнее снежинку, упираясь ногами в ступни друг друга. Девчонки смеялись и брызгали ногами парней. Смотрелось это как-то нереально – посреди моря неизвестно где, без плавсредств плещутся, как на сочинском пляже!

Как сложно устроен человек! Радость Круглова тут же потухла, его укололо – он только что был в диком отчаянии, ничего не зная об их судьбах, а они тут ржут и, судя по всему, о нем просто забыли! Ну хорошо! Приблизившись к беспечным «пляжникам» и проплыв под водой несколько последних метров, он шумно вынырнул в центре их «снежинки», заранее мстительно предчувствуя результат. И не ошибся – визг распугал, наверное, всех рыб в радиусе километра, несколько ног обрушились на его голову – хорошо, что успел укрыть руками! Вынырнув второй раз, он вновь подвергся атаке, но уже атаке восторга: «Юрви-и-и-ич!» – орали все в диком неистовстве. Машка бросилась обниматься, чуть не утопив их обоих! Все что-то кричали, никто никого не слушал, а Леха Профессор лупил руками по воде, изображая, наверное, ритуальный танец русалки-самца.

Юрвич – так его, соединяя имя и отчество, иногда в узком кругу называли ребята – забыл свою обиду. Он был счастлив. Следующие минуты пролетели в беспрестанном обмене информацией. Они рассказывали, как приземлились, точнее, приводнились в море. Как боролись с отстежками ремней. Как искали друг друга, срывая голос, между волн, хотя были буквально под носом друг у друга. Как Лена с первого раза вправила вывихнутый палец Инги, но до этого все ее полчаса уговаривали – Инга не давала дотронуться до руки и при этом почти не могла плыть!

Юрий Васильевич поделился своими переживаниями об их судьбе, как в самолете, так и после прыжка, сказав, что верил в них не смотря ни на что!

Это были минуты единения, которые не так часто бывают в жизни. Они себя чувствовали одной семьей, связанными какими-то родственными узами, так им сейчас представлялось. «Ну вот, теперь потонем вместе», – почти блаженно протянул Миша. Все засмеялись, хотя он не шутил, да и все знали, что он не шутит, просто сейчас об этом как-то несуразно было думать – плыть легко и даже приятно, вода на удивление теплая-претеплая, сил еще много, да и вообще после пережитого в плохое не верилось.

…Прошел час. Разговоры как-то потихоньку стихли. Шутки больше не шутились. Силы незаметно, скрытно, подло уходили. Убегали мысли о спасении – у них не было пищи – водная вздымающая гладь равнодушно перекатывалась по их голым спинам, волны исчезали впереди, новые накатывали сзади, и в их монотонности была монотонность ночного плотника, колотившего эшафот, или монотонность священника, отпевающего чей-то уход.

Прошел еще час. Первой сдалась Маша. Она не просила ее бросить, как это часто показывают в фильмах. Она не просила помощи, возможно понимая всю неуместность этой просьбы. Она вообще ничего не говорила, но Круглов по ее взгляду почувствовал – вера потеряна, она больше не может и не хочет страдать, она устала, она очень устала, ее предел близко.

Через какое-то время голова Маши стала надолго пропадать, она вдыхала воздух и обреченно погружалась в соленую воду, и лишь слабый инстинкт самосохранения выталкивал ее тело снова вверх. Миша Марков первый подплыл к ней: «Машка, держись за плечо».

Плыть почти все перестали. Экономя силы, никто не говорил, лишь изредка посматривали на пару Миши с Машей. Все знали – Мишка так долго не протянет – Мария все сильнее наваливалась на его плечо. «Надо бы его сменить, – подумал Круглов, видя мучения своего капитана, капитана команды по кличке Мотор, – через пять минут сменю». Но проходили пять минут, потом еще пять и еще – никто не подплывал к этой паре. Все перестали держаться вместе – то ли волны их разметали, то ли они предпочли не видеть то, что скоро должно было произойти. Уколы совести почти перестали мешать Круглову – огромная усталость, накопившаяся за эти ненормальные бессонные двое суток, притупила все чувства – первой утонет Маша, вяло подумал он, если Мишка все-таки отпустит ее, или они пойдут на дно вместе, затем черед девчонок, потом, наверное, Леха, затем он сам, всех дольше должен продержаться Виталий – он лучший пловец, в том году немножко не дотянул до первого разряда, расстроился ужасно. Да, теперь эти печали смешны. Как там, в главной книге: «Все наши радости до печали, а печали до радости»? И вновь он поднял глаза вверх, хотя глаза уже не поднимались: «Ну теперь-то ты доволен?» – и, не дождавшись ответа, тяжело погрузил голову в воду, впрочем, ответа не было никогда, вместо ответа ему предлагались новые испытания…

– Юрвасилич, там кто-то плывет.

– Ты бредишь, – Круглову не хотелось даже поворачиваться на голос Виталия – кто там мог плыть? Стоп! Кто плывет?!

– Корабль?! Где?!

– Да не корабль, тряпка какая-то.

– А-а…

– Сплавать?

– Сплавай, – ответил Круглов, завидуя его выносливости, и вновь опустился в воду, экономя силы. Виталий появился минут через двадцать, если верить ощущениям Круглова, которым сам он уже не доверял.

– Наш самолет упал в воду, – заявил Виталий.

– А ты, конечно, сомневался? – сарказм еще не изменил Круглову.

— Просто это была не тряпка, а мешок, и он с нашего самолета – я помню…

– А бутылки?! – Круглов выскочил из воды – бутылки там?!

– Да. Без них бы он утонул. А откуда вы знаете?

– От верблюда! Я его сам скинул с самолета. Чуть Богу душу не отдал из-за него!

– Ну ты герой, Юрвич! – восхищенно ахнул подплывший Профессор, перейдя от изумления на «ты», хотя это прошло у всех мимо ушей, – давай все сюда! – крикнул он остальным.

Леха не даром был Профессором – сразу осознал роль пустых пластиковых бутылок из-под минералки, которой они спасались от жары в раскаленном автобусе, которые они не выпустили из рук, как самое дорогое, при переходе в самолет, которые в последний момент перед прыжком собрал и сбросил Юрий Васильевич, которых ветер гнал по волнам и пригнал до них, а глазастый Виталька их каким-то чудом увидел.

Завинченная пробкой пустая пластиковая бутылка имеет полтора литра воздуха. Для водных походов по рекам Круглов, за неимением стандартных типовых спасжилетов, изготовлял с ребятами самодельные, из пластиковых бутылок. Вот почему он сбросил их с самолета, рискуя не успеть выпрыгнуть самому, без всякой надежды, что они не пропадут. И они пропали. Но, вероятно, их лимит везения еще не истек, раз Виталий случайно увидел их. Спасения бутылки конечно не дадут, но с ними можно продержаться еще очень долго. Трагедия оттягивается, и это уже хорошо, о лучшем лучше не думать, такой вот каламбур.

Дернув за шнурок мешка, Круглов освободил бутылки, одну засунул себе прямо в трусы – другой одежды на нем уже не было. Ребята последовали его примеру. Последним подплыл Миха с мутными глазами, прибуксировав Марию. Леха развернул в воде Машу, как куклу, бесцеремонно запихнул ей одну бутылку в плавки, две – на спину, под тесемку лифчика. Бутылки, как специально, имели небольшое сужение в середине и тесемка крепко прижимала их к телу – теперь Мария поплавком держалась на поверхности воды, почти ничего при этом не делая.

Всего оказалось одиннадцать бутылок. Три ушли на Марию, по одной досталось остальным, еще одну, лишнюю, единодушно презентовали Михаилу, как запоздалое «прости» – никто не сменил его, когда он мучился с Машкой.

Чтобы привязать бутылки, в ход пошли все немногие оставшиеся ремешки, тесемки, даже бусы. Круглов наорал на Виталия за то, что тот чуть не утопил, потерявший плавучесть без бутылок, мешок – в нем был шнурок, да и сам мешок можно было использовать, на худой конец, порвать на ленты.

– Наш «Титаник» еще плывет! – оптимист Профессор вбросил первую шутку за последние два часа.

– «Титаник» – это мы?

– Нет, мы крысы с «Титаника».

– Сам ты крыса.

– Даже не верится – мы еще на плаву.

– Благодаря Богу и Юрвасиличу!

– А кто этот рюкзак увидел! – Виталий был возмущен, что его заслугу не отметили.

– Во-первых, это не рюкзак, а во-вторых, если б кое-кто его не сбросил, то…

– То мы бы сейчас рыб кормили, если бы я не…

– Молодец. Я тебя поцелую. Потом. – Инга в своем стиле остудила Виталия. – Ты бы еще какой-нибудь кораблик разглядел на горизонте.

– Мы–то его разглядим, а вот он нас вряд ли, – по-профессорски вздохнул Леха.

Круглов не принимал участия в общем разговоре. Он был рад, что ребята ожили, и их словесная перепалка этому свидетельство, но он также знал, что это не надолго, судьба дала лишь передышку и, если их не найдут в ближайшее время, морское дно примет их навсегда.

– Юрий Васильевич, почему нас не ищут? – он обернулся на вопрос Лены Серовой, которая смотрела на него своими серыми взрослыми глазами из-под мокрой челки.

Если бы он знал! По всем его понятиям, самолет с заложниками невозможно потерять даже в море, ведь все небо контролируется как военными, так и гражданскими – у них же такая техника! Чутье подсказывало ему, что произошло что-то непредсказуемое, нештатное, как говорят военные, какой-то сбой. Вероятно, им просто не повезло, просто не повезло…

– Я думаю, нас ищут, Лена.

– Что-то долго они ищут! – вмешался Виталий – Мы тут скоро все просолимся как огурцы в бочке.

– Вода и правда какая-то слишком соленая, в Новороссийске не такая была, – подхватили остальные.

– Зато здесь она теплее.

– Так пить охота! Была бы эта бутылка полной!

– Только не вздумайте пить морскую воду! – встрепенулся Круглов, – отравитесь, а до «скорой», боюсь, отсюда не дозвониться.

– Лена палец Инге вправила и желудок промоет – медицинский вундеркинд!

Но Лена не поддержала дурашливый тон и вновь как-то серьезно посмотрела на Круглова:

– Юрий Васильевич, вы еще надеетесь?

Вопрос резанул, как нож. Лена высказала то, что у каждого тихо и страшно висело в сознании. Тишина накрыла шестерых, качающихся на волнах подростков, смотревших на седьмого пловца – их учителя. Солнце красным раскаленным диском коснулось синего горизонта, золотая дорожка заплясала на морской глади.

– Мы еще живы, Лена, – наконец ответил Круглов, – мы еще живы. И это главное.

Через час солнце утонуло, и мрак вошел в их души.

Ночь была ужасна.

Волны налетали из черноты, как голодные злые псы, соленые и противные. Время от времени сознание проваливалось в забытье, но только до следующей псиной волны. Юрий Васильевич разрезал мешок на ленты, взяв у Инги ее металлическую заколку для волос в виде гребня, и попытался связать друг с другом ребят. На всех не хватило, каждые десять минут он собирал их голосом, эти переклички были единственными признаками жизни посреди равнодушной стихии, методично убивающей остатки их сил и надежд.

Под утро, Круглов охрип, тело одеревенело, ноги то и дело сводило судорогой. Очень хотелось пить, он перестал окликать детей, он перестал думать – на это тоже нужны силы, он был почти согласен. – Согласен с судьбой! Страшная усталость тяжелым кованым сапогом раздавила хрупкую уже волю к жизни.

Было еще очень темно, лишь на востоке робко заструился свет. «Дождусь солнца и уйду», – решил Юрий Васильевич. Почему-то ему хотелось увидеть солнце. Хотя с рассветом он, может быть, почти никого не увидит вокруг себя, стоит ли до этого доводить?

Потом он перестал думать о своих спутниках. Перед смертью человек одинок. Он вспомнил, как в раннем детстве, давным-давно – ах как же это было давно! – он залезал на раскидистое дерево, липу что ли, а может, не липу – разве ж он разбирался тогда в деревьях… И смотрел за лес в сторону железнодорожной станции, где призывно гудели тепловозы, стучали вагоны, улетающие в даль – туда, куда когда-нибудь полетит и он, расправив крылья! Какие это были счастливые пьянящие мысли! Он часами сидел на дереве и мечтал. Прошло время, и он сел на этой самой станции в зеленый вагон и полетел во взрослую жизнь. Что-то удалось ему в этой жизни, где-то ему крылья подрезали, хотя неудачником он себя никогда не считал, скорее наоборот. Вот только по настоящему счастливым он себя помнит лишь на той липе, когда детские мечты рисовали будущее, как яркая акварель – на белом чистом листе.

– …силич! Юрий Василич – хриплый голос Виталия не сразу вошел в сознание.

– Ну.

– Там белые волны. Вроде прибоя.

– Где? – равнодушно поинтересовался Круглов, бросив короткий взгляд куда-то в серый предутренний мрак и ничего не увидев.

– Да вон же! Метров сто. Юрий Василич! – умоляюще всхлипнул Виталий, пытаясь вытащить своего учителя из апатии. Круглов с усилием посмотрел на юношу – мокрое лицо осунулось, глаза тускло блестели, как две затухающие свечи, и эти огарки пытливо и одновременно жалко впились в него:

– Прибой ведь, Василич, может берег… прибой ведь…

– Ничего не вижу. Ну поплыли коли так… крикни остальным, если сумеешь.

Сто метров показались Круглову километром. Но впереди действительно что-то белело. Потом стал слышен звук волн, бьющихся о берег. Самого берега Юрий Васильевич не видел. Последние метры он преодолел как в бреду, на четвереньках выполз на идеально ровный песчаный пляж – разъяренные волны мстительно опрокинули его пару раз напоследок – и впал в беспамятство.

НОЕВ КОВЧЕГ

Очнулся Круглов от жжения в спине и от какого-то бессознательного, но уже привычного за последнее время чувства тревоги. Солнце стояло высоко, очень высоко, чуть ли не над головой, это оно так припекало голую спину. Белый слепящий песок переходил в темно-серый под накатами изумрудных волн. Прямо в воде лежал Миша, лицом вниз, – Круглов вздрогнул, внутри что-то оборвалось, несколько секунд он, не мигая, смотрел на плечи юноши … Черт! – дышит. Плечи поднимаются, видимо не смог заставить себя ночью подняться чуть выше на берег – только голова на сухом песке – силы кончились.

Юрий Васильевич тяжело поднялся, во рту была страшная сухость, мышцы взвыли болью дружным оркестром. Теперь он увидел всех, всех шестерых – Боже мой, они доплыли! Какое счастье! – все спали, зарывшись в песок (или их ветер занес?), полуголые, в самых причудливых позах, девчонки так и остались связанные лентами от разрезанного мешка, почти все трогательно прижимали к себе пустые пластиковые, теперь уже не нужные, бутылки. Губы сильно обветрились, на коже, как язвы, белели высохшие разводы соли. Спали неровно, нервно, вздрагивали, горячие лучи светила бесцеремонно жгли молодую кожу.

Круглов смотрел на них и улыбался. Смотрел и улыбался. Улыбался и смотрел! Потом перевел взгляд дальше. Улыбка по инерции еще не сошла с его губ, но морщина сама по себе уже прорезала лоб. Берег кончался почти сразу, как и начинался, – через тридцать метров вновь синела вода до горизонта! Юрий Васильевич беспомощно повернул голову влево, потом вправо, оглянулся назад и рухнул на колени.

… Девчонки первые подняли тяжелые головы, потом очнулись от дремы Миша с Лешей, только Виталия не смогли разбудить дикие ругательства Круглова. Он ругался страшно, виртуозно и грязно, никого не замечая. В любое другое время его ученики были бы в восторге от такой тирады любимого преподавателя, но здесь их это слегка напугало (если их можно вообще еще чем-то напугать!).

Маша, повернув голову к Леше, поинтересовалась шепотом: «Наш Юрвич сошел с ума?» Вместо ответа Леха, привстав на локте, прикрыл глаза другой рукой от слепящего света и, дождавшись паузы в кругловском словоизвержении, кротко молвил:

– Извините, Юрий Васильевич, мы что, проспали на завтрак?

Круглов запнулся от неожиданности, но тут же взорвался опять:

– На завтрак вам будут медузы, а вместо кофе – соленая водичка!

Инга первая встала и огляделась вокруг себя. Потом это сделали остальные. Ночью, почти в кромешной тьме, они не могли увидеть, куда приплыли, сейчас они увидели все.

Они находились на острове! Малюсеньком острове, вытянутом в длину метров на восемьдесят и шириной метров шестьдесят. Кроме желтого песка на нем не было ничего. Вообще ничего!

Они этому не верили. Это не могло уложиться в их головах. Они вчера совершили подвиг – почти сутки болтались на волнах! И в награду – вот это?! Видимо, не доверяя глазам, они строем обошли вдоль кромки прибоя, всю береговую линию, сделали круг и уставились на собственные следы. Песок обжигал ступни так, что время от времени приходилось охлаждать их в море.

Выоравшийся Круглов лег на мокрый песок – на сухом сидеть было уже невозможно – жег, пляжного топчана или хотя бы покрывала здесь было не найти. Постепенно к нему присоединились все остальные. Только Виталий продолжал спать. Никто не решался его разбудить, ведь он единственный, кто еще не знал, где они оказались. Счастливчик.

Никто не хотел говорить. Все сидели, опустив головы, придавленные безысходностью. Инга рисовала что-то на мокром песке. Лена смотрела на прозрачные волны, потом вдруг вскрикнула:

– Ой! Акула!

– В Черном море не бывает акул, – машинально заметил Леша, но все же привстал.

– Бывают. Катраны, – также машинально парировала Лена. – Но это явно не катран. Юрий Васильевич, смотрите, какой плавник!

Круглову не хотелось вставать, он после своей вспышки раздражения находился в подавленном состоянии и лишь промычал:

– Дельфин, наверное.

– Не-е, у дельфина…

Но в этот миг внимание всех перехватил изумленный возглас стоявшего во весь рост, видимо только проснувшегося, Виталия:

– Где мы?!

Он стоял, буквально разинув рот, оглядывая остров, весь в песке, с приспущенными мятыми трусами, которые он забыл поддернуть, сжимая в руках бутылку, как алкоголик на карикатуре. Вид у него был до того дурацкий, что все, включая Круглова, забыв на миг обо всем трагизме ситуации, в которой оказались, дружно прыснули. Хриплый смех мужской половины слился с девичьим звоном. Заражая друг друга гомерическим хохотом, все упали на сырой песок, держась за животы, перекатываясь в журчащих, тоже, наверное, смеющихся волнах.

Сколько это продолжалось, никто не знал. Один Виталий не разделял общего сумасшествия. Исподлобья оглядев своих свихнувшихся товарищей, рванул резинку трусов чуть ли не до середины живота. Недоумевающее посмотрев на бутылку в руках, зло зашвырнул ее далеко в море, с размаху сел в песок и тут же вскочил, ожегшись, вызвав новое извержение веселья.

Немного успокоившись, Круглов, сраженный витальевским видом, незаметно оглядел всех собратьев по несчастью. Да-а, видок еще тот! Все практически голые – все ведь поскидали, когда плыли. И хотя к концу лета кожа у большинства уже подзагорела, но такого солнца без прикрытия никакая шкура не выдержит, разве что у негров.

Впрочем, что это он о коже печется, когда у них нет ни капли пресной воды. Последнюю минералку они уговорили больше суток назад и сейчас каждый отдал бы что угодно за глоток «сока жизни» – простой воды, такой доступной дома на кухне – открыл краник, и все! – и такой желанной и недоступной здесь на этом Богом забытом, не весть откуда взявшемся клочке суши посреди моря воды, но воды соленой, мертвой.

Юрий Васильевич встал, придирчиво оглядел подобие одежды на себе, мысленно усмехнувшись, вспомнил сестру: «Одежда учителя – пример и воспитание вкуса его учеников». Ох сестренка, узнаешь ли ты когда-нибудь о нашем последнем пристанище? Семь занесенных песком скелетов навсегда унесут с собой тайну своего ухода. Ухода в небытие.

Круглов побрел по волнам прибоя, такого ласкового, но нерадующего, вдоль острова, ему захотелось побыть хоть немного одному (если здесь это уместно сказать – все у всех на виду, спрятаться негде), поразмышлять.

Итак, к чему они пришли? Не получив пулю от бандитов, не разбившись в самолете, прикованные наручниками, чудом успев спрыгнуть с парашютом, продержавшись сутки в море, они в конце концов вновь оказались у разбитого корыта. Корытища! На этом островке нет ни малейшего шанса выжить. Завтра их кровь загустеет, если кто-нибудь раньше не напьется морской воды и не окочурится с дикими болями в животе. Самим сообщить о себе у них нет ни единой возможности – мобильные телефоны отобрали бандиты еще в автобусе, да и вряд ли они здесь им бы помогли.

Почему их не ищут? А может, ищут, но не могут найти? А может, уже не ищут?

Он сел на берег и долго-долго смотрел на изумрудные блики волн, изумляясь их великолепной синеве.

… Сколько я больше не скажу, не узнаю, не почувствую, не полюблю… Завтра я буду брошен в колодец вечности. А жизнь уйдет к другому. Легкой молодой походкой. Как жаль…

– Юрий Васильевич! – голос Лены оторвал от тщетных дум. Круглов, поднявшись, побрел по пляжу к ребятам.

– Юрий Василич, давайте в «правду» поиграем! – Маша, снизу, лежа в набегающих небольших волнах, как русалка – такая же полуголая! – пытливо взглянула на него из-под своих вычурных бровей. Круглов, особо не скрывая, засмотрелся на ее стройные ноги, черт, красивые у него девчонки, пропадет ведь красота-то! От захватившего тоскливого чувства несправедливости, что ли, беспомощности, обреченности и жалости он чуть не застонал. Вслух лишь буркнул:

– Ну давай.

«Поиграть в правду» была их старая забава. Не всегда на нее Юрий Васильевич соглашался, но сейчас нутром почувствовал – отказа не поймут. Да и кто как не они имеют право на правду?

Правила были просты, как трешник: играющие стороны по очереди задают вопросы, отвечать только честно (ложь все равно почти всегда чувствуется и игра теряет смысл), не хочешь отвечать (или не можешь) на какой-то вопрос – дари фант, то есть любую вещь, безделицу, что есть в карманах. Так как даже карманов у них сейчас не было, стороны были обречены на искренность.

Усевшись полукругом вокруг Маши, тем самым отдав ей роль спикера и одновременно дав понять, что они все вместе будут играть против своего преподавателя, ребята, как в начале урока, затихли, ожидая первого вопроса.

– Мы умрем? – Мария решила в этот раз обойтись без разминки. Никого не удивил ее вопрос. Выражения лиц не изменились, лишь шесть пар глаз взметнулись вверх – Юрий Васильевич продолжал стоять.

Круглов посмотрел поверх их голов на искрящиеся волны, уходящие в бесконечность, – судя по его взгляду, долго подбирал правильные слова – но потом, вдруг передумав, лишь коротко вздохнул:

– Скорее всего, да.

У Инги закапали слезы. Миша, сидящий рядом, положил ей руку на плечо. Вряд ли для нее ответ Круглова был неожиданностью. Но может, его слова оборвали ее последнюю неосознанную надежду? Надежду на его всесилие, его уверенность в себе, на его мудрость и эрудицию, веру и настойчивость, на его удачливость, в конце концов, – ведь сумели же они с ним выйти из стольких передряг! А теперь все – он сдался. Так думалось Круглову, глядя на печальные глаза первой красавицы школы, теряющие капли драгоценной влаги.

– Ваша очередь, – Мария продолжала председательствовать как ни в чем не бывало. Круглов вновь посмотрел вдаль, потом тихо выдохнул:

– Вы меня простили?

– За что?

– За то, что вас увез из дома, за то, что…

– Да будет вам, Юрий Васильевич, – прервал его Михаил.

– И все-таки?

– Никто нас не увозил, мы ж не чемоданы.

– Вы ж сами говорили – от судьбы не уйдешь. Судьба обманет, а мы ее – никогда, – вмешался Алексей.

Лена ничего не ответила, лишь посмотрела своими взрослыми глазами на Круглова, и тому показалось, что она, как священник у смертного одра, отпустила ему все грехи – и мнимые, и настоящие. А может, только показалось.

Круглов знал иезуитскую особенность Марии, но к следующему ее вопросу все равно оказался не готовым.

– Вы будете нас хоронить?

– …?!

– Что вы уставились? Я православная. И должна быть предана земле.

– Да пошла ты в баню, Машка, – не выдержал Круглов.

– Отвечайте или гоните фант!

– Нету у меня ничего. Что я, трусы что ли сниму!

– А меня не волнует.

– Я тебя закопаю, – Виталий решил по-дружески успокоить одноклассницу.

– Слушай, Машка, иногда мне кажется, что ты сумасшедшая, – подлил масла в огонь Леха Профессор.

– Вам смешно, а я как представлю, что меня будут крабы клешнями кромсать!..

– Ты это не почувствуешь.

– Почувствую! Я уже это чувствую… – Маша внезапно зарыдала, вскочила и побежала по горячему песку. Юрий Васильевич не стал оглядываться – бежать ей некуда, отсюда не убежишь. Досадливо поморщился: додумался, где в «правду» играть, педагог без галстука.

– Она еще и бегает. Я после вчерашнего заплыва ходить-то не могу, – задумчиво заметил Виталий.

– Ваша очередь, – роль ведущего приняла Лена. – Игра не закончена.

– Пропускаю, – буркнул Круглов.

– Тогда наш вопрос: вы зачем вернулись в самолет на аэродроме, когда были уже на свободе? Нас осталось всего-то шестеро – никто бы вас не упрекнул.

– Да, я вот еще давно хотел спросить, извини, что перебиваю, Лена, – встрепенулся Миша. – Когда половину автобуса выпускали, вы специально оставили нашу команду или случайно?

– Вот оттого, что я оставил вас в автобусе, я и вернулся в самолет. А теперь мой вопрос: кто Тычина нарисовал?

Все пятеро дружно выдохнули:

– Ну-у, Юрвич!

…Почему Круглов вспомнил эту давнюю историю, он и сам не знал, наверное, просто захотелось сменить тему.

Тычин – прозвище преподавателя биологии. От слова «тычинка». Высокий худой биолог в своем неизменном зеленом пиджаке, по мнению большинства детей, был слишком въедливый. А еще – «тоскливый». Это значит, что на его уроках тоска, скучно. А когда скучно, тянет на всякие проказы.

…В тот день Виталий принес в школу тонкую, почти невидимую леску. Перед уроком они с Михой обвязали этой леской огромный длинный цветок с мудреным названием – что-то по латыни, – который красовался в горшке в углу кабинета биологии, продернули леску через люстру на потолке и привязали свободный конец к своей парте. Надо сказать, что этому цветку преподаватель биологии уделял больше внимания, чем, наверное, всем своим ученикам, вместе взятым.

С началом урока друзья незаметно для Тычина (и для многих из класса) то натягивали, то отпускали леску, и за спиной вещающего педагога вдруг его любимый единственный друг (то, что кроме цветов у Тычина друзей не было, ни у кого не вызывало сомнений!) начал раскачивать свой длинный зеленый стебель. Эффект был потрясающий. Манеру Тычина монотонно говорить, и при этом монотонно же выхаживать перед доской, сутуля свою сухую спину, точно скопировали движения экзотического цветка, подчиненного воле двух юных фокусников.

Класс ржал без удержу. От души. Безбашенно. Впрок.

Бедный Тычин, не понимая причину своей внезапной популярности, недоуменно оглядывался, но злые волшебники тут же останавливали движение растения, чтобы спустя пару секунд вновь раскачивать за спиной жертвы природную карикатурную копию своего наставника, вызывая следующий припадок класса.

На двадцатой минуте «матча» Тычин, скорее нюхом, чем зрением, уловил движение лески. К этому времени цвет его лица стал идентичен окраске его ботанической пародии, отчего сходство между ними приобрело прямо-таки мистический характер.

Проводив осоловелым взглядом леску от потолка до парты кукловодов, учитель уставился на них и окаменел. За спиной синхронно замер его двойник.

Класс замер. Вжался в парты. Вполз в щели. Замаскировался под плинтус.

Виталий и Михаил мгновенно ощутили холодное одиночество и острый запах гильотины.

Что произошло позже нетрудно представить. Биолог из тычина превратился в бешеного огурца – это тот, который взрываясь, разбрасывает свои семена. Первым по направлению к дверям просвистел Виталий. Миша, прикрывая отход друга, второпях наступил на злосчастную леску, все еще привязанную к парте и… маленький Тычин упал вместе с горшком. Большой, наоборот, впал. В столбняк. Эта пауза спасла двух «изобретателей», они рванули из кабинета, уже не думая о собственном имидже, как говорится, не до жиру…

Далее была стандартная процедура: родители, кабинет директора, призывы к совести вперемешку с угрозами, покаяние, наказание физическое (вскопать грядку) и материальное (оплатить разбитый горшок).

Но история на этом не закончилась. Подвиг юных Копперфильдов разбудил скрытые таланты и через два дня в туалете мальчиков во всю стену, красочно и, как признали позже втихаря учителя, высокохудожественно была нарисована картина, достойная лучших музеев (если бы таковы были) школьных шедевров: из огромного цветочного горшка вылезал полуцветок-получеловек в образе преподавателя биологии.

Так как в туалет мальчиков учителя заходят не так часто, произведение искусства благополучно прожило целый день. Лишь на второй смене дежурного по этажу поразили толпы девочек, которые с легкой опаской, но настойчиво, с фотоаппаратом в руке, пытались проникнуть на запрещенную для них территорию.

Стену замазали. Художника не нашли. Тайны в школе обычно хранятся недолго, так уж устроены дети, но эта осталась, со временем обрастая легендами и последователями неизвестного Рафаэля – сотни маленьких уродливых Тычинов, нарисованных шариковыми ручками, появлялись на подоконниках, партах, стенах, но все они были жалкими суррогатами восхитительного туалетного шедевра…

– Так кто нарисовал Тычина? – Круглов насмешливо смотрел на мнущихся ребят. – Видели бы вы сейчас свои рожи!

– Как же увидишь, если здесь даже зеркальца нет, – печально молвила Инга.

– И расчески, – добавила Лена, глядя на кончики своих когда-то пышных светло-русых волос. – Видела бы меня сейчас мама!

– Только не надо о мамах, – Леша возмущенно поднял голову. – Я как подумаю, у меня душа сдувается…

– Это я нарисовала.

Голос вернувшейся Маши прозвучал за спиной Круглова виновато и безнадежно.

– Ты?!

Юрий Васильевич, уже не ждавший ответа от ребят, резко развернулся к Марии, забыв про жажду, сушившую горло, бешеное, какое-то неправдоподобное солнце, забыв про катастрофу, которая надвигалась на всех их, забыв про все – настолько он был изумлен:

– Как же ты рисовала в мужском туалете?

– А мы его заперли изнутри и написали «ремонт».

– Кто это – мы?

– Я, Юрий Васильевич, – за спиной раздался одинокий голос Михаила, пытавшегося зачем-то срочно разгладить складки на мокрых трусах.

Круглов обернулся.

– А кто это знал?

– Все.

– Кто все?

– Все, кто здесь. Кроме Профессора.

Леша, изумившийся не меньше Круглова, но не тому, что это сделали его друзья, а тому, что они не доверили ему эту тайну, возмущенно встал и стал отряхивать песок. После чего демонстративно отошел на несколько метров.

– Ушел и хлопнул дверью, – прокомментировала Инга.

В наступившей тишине каждый думал о своем. Юрию Васильевичу снова, как вчера, вспомнилось детство, школа, обиды на учителей, которые ему казались тогда – учителя – совершенно непохожими на остальных людей. Одни ему нравились, другие – нет, но он, будучи ребенком, не мог понять и маленькую толику внутреннего мира взрослого человека, несшего крест педагога.

Первой прервала молчание Маша:

– Жалко Тычина.

– Не Тычина, а Владимира Николаевича, – машинально поправил Круглов, хотя лично ему Тычина было не жалко.

– Владимира Николаевича, – эхом отозвалась Маша.

– Ну почему здесь не плавают пароходы?! – возмущенно вскрикнула Инга, вскочив на ноги. – Черт с ним, с Тычином Николаичем, он сейчас на диване поди лежит и по видику ужастик смотрит. А у нас здесь ужас наяву! Я скоро сдохну без воды!

Все еще сидевший в стороне Алексей проворчал недовольно:

– Пароходы не плавают, а ходят, и вообще они уже давно – теплохо…

– Да пошел ты умник знаешь куда! – голос у Инги сорвался, выдав ее состояние. – А я не хочу умирать на этом дебильном острове. Даже если меня закопают! – последнее было крикнуто в сторону Маши, у которой тотчас побелели губы и увлажнились глаза.

– Кончай, Клеопатра, – вмешался Миша.

Но Ингу, похоже, уже было не остановить:

– Могу я выговориться последний раз в жизни?!

Леша снова проворчал, не поворачивая головы, но так, чтобы его было слышно:

– Угораздило меня попасть на необитаемый остров с этой истеричкой.

– А я тебя сюда и не звала!

Так, началось. Юрий Васильевич с тревогой ощутил, что надвигается что-то плохое, противное. Он не узнавал своих ребят, которые, не замечая его, выливали свою злость, рожденную усталостью и отчаяньем, друг на друга. Вот уже общая склока грозила перейти в рукоприкладство – Инга в гневе толкнула босой ногой в спину Профессора. В любое другое время Леша был бы рад, что сама Клеопатра коснулась его голой ногой, но здесь его это взбесило. Алексей вскочил. Миша встал между ними.

Пора. Круглов, крепко взяв руку девушки, глядя в глаза приказал:

– Инга, иди искупайся.

Клеопатра, фыркнув, вырвала руку и ушла на противоположный берег острова. Долго ей идти не пришлось.

В течение получаса никто не проронил ни слова.

Жара становилась настолько непереносимой, что даже страшно становилось – выдержит ли голова такой поток тепловой энергии. Жажда постоянно напоминала о себе. Постепенно она, как паук нитями, забрала все мысли. Круглов закрывал глаза, и тут же перед ним возникал образ то большой пол-литровой кружки холодного кваса, то стакана брызжущей, с бегущими вверх наперегонки пузырьками, только что налитой пепси-колой, то студеной колодезной деревенской простой воды. Впрочем, сейчас он бы выпил что угодно…

– Корабль! Корабль! Кора-а-абль!!!

ВКУС КРОВИ

Голос Инги, вопившей с дальнего берега, обладал какой-то наркотической силой. Словно под действием мощнейшего допинга, только что еле живые островитяне взнеслись в едином порыве от этого магического слова. Где?! Где он?!

Да, это был корабль. Не просто корабль, а огромный пассажирский лайнер! Будто сошедший с рекламного плаката турагентства. Он шел близко, может, метров триста, может, пятьсот – на море трудно мерить расстояния, но все равно он был близко, четко был виден ряд палуб, слышна музыка, на судне не могли их не заметить. Не могли!

Ребята прыгали, орали, махали руками, девчонки визжали, обнимались друг с другом, Инга подскочила к Леше и чмокнула его с разбегу в нос. Счастливый и великодушный Профессор рывком подхватил ее на руки и они со смехом упали в песок.

Юрий Васильевич тоже готов был поддаться общей эйфории, но почему-то не мог оторвать взгляд от волшебного видения – белоснежного круизного теплохода. Он стоял, замерев, и вроде даже не дышал. Он не верил. Не верил до конца. Не мог поверить.

И, к своему огромному сожалению, не ошибся.

Первым опомнился Миха. Остановившись среди танцующих одноклассников, он поднял от возмущения выгоревшие брови чуть ли не выше лба и сорвавшимся голосом прохрипел:

– Куда? Ты куда?!

– Сто-о-ой! – заорали уже все хором, отчаянно махая руками, – махали бы и ногами, если бы могли, – вбежав в прибой.

Это случилось. Лайнер прошел мимо. Огромный, близкий, жестоко манящий, белый теплоход равнодушно проплыл по синим волнам и даже «глазом не повел» на искаженные яростью лица несчастных узников песчаного плена.

Они кричали, пока не сорвали голос. Вставали друг другу на плечи. Хотели броситься вплавь, словно могли догнать уходящее вдаль морское судно. И долго-долго стояли по пояс в воде, пока белый лайнер не исчез окончательно в синей мгле.

Остаток дня каждый провел в одиночестве. На необитаемом острове. Находясь среди шестерых своих молчаливых товарищей.

Жажда томила их тела. Корабль, прошедший мимо и не заметивший их на маленьком плоском острове, оборвал тот невидимый волосок, за который цеплялась их обманутая надежда.

Солнце утонуло в черных водах. Сон как избавление от мук успокоил на время островитян.

Юрий Васильевич проснулся среди ночи от невыносимой сухости во рту. С трудом поднявшись на ноги – жажда отнимала силы даже во сне, зашел в воду, прополоскал рот. «Надо бы что-то положить в рот, что бы сосать и выделять слюну», – слабо подумал он, но в карманах у него ничего не было, и самих-то карманов не было, а найти хоть какой-то малюсенький камешек, как он убедился днем, на проклятом острове было невозможно.

На небе сияли гигантские звезды (почему здесь такие звезды?). Это были далекие солнца, вокруг которых вероятно вращались планеты, на которых жили люди, точнее инопланетяне, хотя для них мы инопланетяне, думал Круглов. Наверняка кто-то в тех дальних мирах смотрит сейчас в небо и видит маленькую звезду – земное солнце, солнце, которое завтра убьет его, Круглова, и еще шестерых детей, которые еще и жить-то по настоящему не начали.

А впрочем, завтра ничего невероятного не произойдет: кто-то уходит из жизни, кто-то приходит, не всегда это происходит по желанию, не они первые, не они последние, рано или поздно это все равно должно было произойти. Их жизнь кончится. А жизнь других будет продолжаться. Жизнь вечна. Вечна, неукротима и безнадежна. Безнадежна, потому что бессмысленна. Ну какой смысл жить, любить, восторгаться, переживать, творить, если завтра ты умрешь. А не умрешь завтра, так послезавтра. Умрешь и все забудешь. И тебя забудут. Забудут, потому что умрут те, кто тебя помнил. И их в свою очередь забудут. Жизнь конкретного человека бессмысленна. У нее нет будущего. Хорошо быть верующим. Они до конца земного пути идут с надеждой в царствие небесное. И последнего разочарования, если оно будет, уже не узнают.

Так меланхолично размышлял Круглов, глядя в дивное звездное небо и слушая шелест набегающих волн. Глаза у него уже вновь стали закрываться тяжелыми веками, когда какая-то тень, какое-то движение ему показалось на дальнем берегу острова. Озадаченно встряхнув головой, он всмотрелся в слабо освещенную звездным светом, полоску песка. Точно! – кто-то ползет. Кто-то большой. То ли любопытство, то ли охотничий инстинкт робинзона заставили Круглова, крадучись, преодолевая боль измученного, иссохшегося тела, осторожно приблизиться к странному округлому очертанию, медленно двигающемуся по песчаной поверхности, оставляя за собой бороздку следа. Подойдя метров на пять, Круглов натурально протер глаза. Не может быть! Черепаха! Но какая! – размером с таз! Огромная морская черепаха. «Панцирь в диаметре не меньше метра, наверное», – озадаченно констатировал Круглов. Мутант какой-то. Ужас!

Пока Юрий Васильевич таращил глаза на это чудо, из кромки прибоя появились еще две точно такие же громадины. «Тронулся рассудком от обезвоживания организма», – мысленно поставил себе диагноз Круглов. Опасливо подойдя ближе и протянув руку, он попытался дотронуться до блестевшего в темноте панциря. Мгновенно замерев и спрятав голову, древнейший представитель жизни превратился в мокрый камень на пляже. Пока Круглов раздумывал, что ему предпринять, черепаха, развернувшись с совершенно неожиданной проворностью, устремилась обратно в морскую стихию. Ну уж нет! Схватив за панцирь, Круглов попытался оттащить морское чудище от воды. К его изумлению, сил ему не хватило, черепаха упорно ползла к воде. Либо он совсем ослабел, решил Юрий Васильевич, либо этот мутант – культурист. Выругавшись, Круглов лег животом на мокрый панцирь, стараясь придавить своим весом проклятую рептилию, но морской Шварценеггер похоже его не заметил, продолжая медленно пробираться по песку. Черт! Черт! Когда осталось уже несколько метров до прибоя, Круглов завопил от отчаяния:

– Подъем! Сюда! Быстрей!

Весь в поту и песке, среди ночи, на крошечном необитаемом острове, где нет ни травиночки, человек из последних сил боролся с морской черепахой, смутно понимая, что, может быть, это его последний шанс выжить. Невидимая миру драма!

– Эй!.. кто-нибудь… Леха… Виталя! – хрипел в темноту Круглов. – Ну скорей же, паразиты!

Наконец раздался обеспокоенный голос Михи:

– Юрвич, что случилось?.. Мама! Что это?!

– Это наш ужин, болван, но он сейчас уплывет!

Не раздумывая, Михаил бросился животом на спину своему учителю, стараясь придавить уплывающий ужин, но придавил скорее Круглова, у которого затрещали ребра на каменном панцире, а маленький танк продолжал свое движение.

– Подожди, – прохрипел задыхающийся Юрий Васильевич, с ужасом замечая, как подбежавший Алексей приготовился упасть третьим. – Держи с головы. С головы, а не с хвоста!

– А где у нее голова?

– Под панцирем, где же ей еще быть!

– Как же я ее увижу?

…Неизвестно, как долго они бы еще боролись с морским пришельцем, если бы не звонкий голос Марии откуда-то из темноты:

– Идиоты, переверните ее!

На секунду застыв, Круглов, про себя ругаясь за несообразительность, выдохнул:

– Без тебя знаем, – и тут же скомандовал: – И-и раз!

Разом, в несколько рук, из последних сил, с пыхтеньем они подняли за край панциря черепаху и перевернули ее на спину. Все. Теперь никуда не денется. Как им это сразу не пришло в голову?

Обессиленные, все повалились на песок. Откуда-то из ночи появились мокрые Виталий с Ингой и Леной, все трое тяжело дышали.

– Юрвич, они уплыли, – жалобно прохныкала Инга.

– Не успели, – вздохнул виновато Виталий, – силищ у них немерено.

Круглов догадался, что речь идет еще о двух черепахах, которых он видел, выползающих на берег. Жаль! Очень жаль.

Отдышавшись, все уселись на колени вокруг морского гостя, слегка шевелящего лапами-ластами. Детские глаза вопросительно уставились на своего предводителя. Теперь их команда больше напоминала доисторическое племя, только набедренные повязки были в виде разномастных трусов.

– У кого нож? – Круглов посмотрел на ребят, но разглядел лишь блестевшие в темноте белки глаз. Судя по всему, шутку не оценили. Переведя взгляд на толстый, как броня, панцирь, добавил:

– Впрочем, тут лучше отбойный молоток.

Снова молчание. Юрий Васильевич тускло посмотрел на роговые пластины поверженного противника – как же хорошо защитила природа черепаху! У людей же кроме ногтей на пальцах ничего нету.

Пауза затягивалась. На горизонте загорелась первая робкая полоска рассвета. «Может, это последний рассвет, который мы увидим», – пронеслось в голове Круглова.

– Инга, где твой гребень? – вдруг спросила Лена.

Инга инстинктивно провела рукой по затылку:

– Был…

Круглов вспомнил массивную железную заколку-гребень, который собирал длинные пышные волосы первой красавицы школы. Помнится, когда Юрий Васильевич просил снять этот гребень перед соревнованиями, так как он был острый и тяжелый и нарушал технику безопасности, Инга рассказывала, что это подарок бабушки и вообще какая-то семейная реликвия-талисман. А когда Круглов настаивал, упрямая хранительница семейных традиций уверяла, что простые резинки ее волосы не держат. И при этих словах она обязательно встряхивала своими темно-каштановыми блестящими локонами.

– Потеряла, – Инга беспомощно стала оглядывать песок вокруг себя. – Меня бабушка убьет.

Последняя фраза вызвала грустную улыбку почти у всех.

– Да вот же он! – Миха нагнулся и поднял что-то в песке.

– Мишенька!.. – благодарно вздохнула Инга, потянувшись к своему сокровищу, но Круглов перехватил гребень:

– Дай сюда.

Гребень был действительно тяжелый (как она его на голове-то носит?), стальной, с какими-то вензелями. Взяв его в правую руку, Круглов решительно выкинул левую руку, схватив ею змеиную головку черепахи и крепко сжав, вытянул ее из-под панциря насколько хватило сил. Животное издало какой-то писк, но это не могло уже никак остановить Круглова, железным гребнем он, как ножом, стал перепиливать кожистую шею рептилии. Маша и Инга закрыли лица руками, но не издали ни звука.

Через минуту голова животного была отделена от туловища. Упав на бок, Круглов припал губами к кровоточащей ране и стал высасывать кровянистую жидкость. Наверное, она была на вкус очень противной. Но не для человека, который не мог утолить жажду трое суток! На несколько мгновений Юрий Васильевич почувствовал облегчение, не сравнимое ни с чем! Но тут же одернул сам себя и уступил место Виталию. Каждый из островитян по очереди припадал к перерезанной артерии черепахи. Потом пошли по второму кругу. Высасывать становилось все трудней, наконец артерия иссохла окончательно.

Если бы кто-то, например их одноклассники, находясь в уютном доме с чашкой ароматного кофе в руке, увидели эту картину, то от отвращения, наверное, не смогли бы уснуть пару недель. А возмущенные активисты Гринписа расстреляли бы их без суда и следствия. Да они сами бы не поверили, что способны на такое, скажи им это еще три дня назад!

Три дня назад все было по-другому. Сейчас же они были в другом мире и могли жить, точнее выживать, только по законам этого мира.

Юрий Васильевич обвел взглядом свое племя. Зарождающееся утро слегка высветило лица. Вид был экзотичнее не бывает! Вокруг губ – красные следы черепашьей крови, глаза блестят, лица бледные от бессонной ночи. Семья вампиров!

Откинувшись на спину, Круглов прикрыл глаза и негромко сказал:

– Спите. Спите, пока светило еще не поднялось. Поднимется – будет поздно.

– А потом что?

Юрий Васильевич приподнял ресницы на голос Лены. Из утреннего сумрака проявилось ее лицо с жутким ртом, будто она неумело себя измазала губной помадой. Он понял, о чем она спрашивала.

– Не знаю, Лен, – и, помолчав, добавил: – Главное – мы еще живы.

Через час солнце вынырнуло из моря, но этого уже никто не видел. Остров спал.

КАРТА НА ПЕСКЕ

Жаркие лучи жгли плечи, но Круглов не хотел открывать глаза, пытаясь продлить сон-забытье. Лишь высокий голос Маши, вскрикнувшей: «Самолет!» – заставил Юрия Васильевича резко сесть, так, что в глазах помутилось.

– Где?!

Все остальные тоже вскочили, будто ждали этого крика Марии, как звона будильника.

– Вон, – указательный пальчик Маши нацелился в небо. Где-то высоко, невообразимо высоко – Круглов еле рассмотрел – исчезала в синеве серебряная точка.

Никто не стал, как вчера махать руками, это было бы смешно. Но никто и не двинулся с места, как и вчера, пока эта точка не растворилась навсегда.

Первым сел Круглов. Михаил подошел к Маше и отпустил ее руку, которую она так все и держала.

В унылый пейзаж острова вмешался посторонний объект – на песке белела каменным брюхом перевернутая морская черепаха, обезглавленная ночью. Смешанные чувства боролись в душе Юрия Васильевича при взгляде на убитого им огромного животного. Присмотревшись, он непроизвольно передернул плечами – черепаха все еще шевелила своими ластами. Без головы!

Все, не сговариваясь, подошли к поверженному пресмыкающемуся. При свете дня еще более впечатляюще выглядели его размеры. Маша погладила панцирь, ни к кому не обращаясь, пробормотала: «Может, ее перевернуть?» Но переворачивать стокилограммовую черепаху ни у кого желания не было. Да и смысла тоже. Другое волновало Круглова. Волновало настолько, что он даже не решался пока это произнести вслух.

За него это сделал Профессор. Алексей встал напротив учителя в безапелляционную позу и, показав большим пальцем себе за спину на пенящийся прибой, торжественно заявил:

– Это не Черное море.

В детстве Юрий Васильевич, как и многие, зачитывался книгами о путешествиях и приключениях и сейчас не мог не вспомнить Жюля Верна и его «Пятнадцатилетнего капитана», где герои, попав вместо Южной Америки в Африку, не сразу догадываются об этом. Открытие Алексея не стало откровением для него, смутные подозрения давно копошились в его голове.

Во-первых, самолет, с которого они спрыгнули, должен был упасть где-то недалеко от места прыжка – горючего-то уже не было, и через час-другой туда должна была прибыть поисковая партия и выловить их из воды. Этого не случилось. Значит с земли не отследили точный маршрут воздушного корабля. Это значит, их потеряли. А потеряли, потому что, теперь уже очевидно, самолет пересек границу страны. Почему же чужие ПВО не засекли их? Это остается пока загадкой (возможно, для них – навсегда). Впрочем, ничего невероятного в этом нет – сел же на Красную площадь немец Руст в 1987 году на своем одномоторном самолете, пролетев незамеченным пол-России.

Во-вторых, почти все отметили, пока плыли в море, что вода очень теплая, намного теплее, чем на пляже в Новороссийске, и очень соленая. В Черном море соленость воды, если ему не изменяет память, где-то 15-18 промилле. Допустим, они пролетели Черное море и спрыгнули над … Мраморным? Средиземным? У Средиземного соленость должна быть вдвое больше, чем у Черного. И вода там теплее. А еще южнее – Красное море, оно вообще самое теплое и самое соленое в мире. Неужели мы в Красном море? Бред! А может, не бред? Жара здесь ненормальная, солнце днем чуть ли не прямо над головой – тень от стоящего человека малюсенькая. Звезды ночью яркие, огромные, чужие. Не наши звезды!.. А вчера утром кто-то из ребят видел рыбий плавник, похожий на акулий, а он сказал, что дельфин. Может и не дельфин…

И наконец самый главный факт. Тот, который лежит перед ним, блестя на солнце панцирем. Не водятся в Черном море такие черепахи! Не с аквапарка же она сбежала! С двумя подругами. А в Красном море живут такие черепахи? А черт их знает! Может, и живут. Откуда ему знать! Он же не Дроздов из «Мира животных». А простой школьный учитель. Офицер запаса. Кстати, о военных – в Средиземное или Красное море можно долететь только через Турцию, но там натовские базы, неужели они проморгали десантный самолет? А почему он решил, что они полетели на запад, может – на восток. Но там только Каспийское море, а в нем соленость воды никак не больше, чем в Черном. Да и черепах таких опять же нет. И угол падения солнечных лучей такой там быть не может.

Судя по солнцу, они должны быть где-то около северного тропика. Так, пора приступать к мозговому штурму.

Юрий Васильевич повернулся к ребятам, все еще находящимися под впечатлением от заявления Профессора, довел до них свои соображения и, сделав несколько шагов вперед, на чистом песке начал рисовать рукой карту Евразии. Шестеро его учеников завороженно выглядывали из-за его спины. Начинался самый захватывающий урок географии в их жизни.

– Итак, это Черное море, – начал создавать свою карту Круглов. – Это – Каспийское, этот сапог – Аравийский полуостров.

– Скорее, валенок, – пробормотала Инга.

– Здесь Турция, здесь – Иран с Ираком, за Персидским заливом Саудовская Аравия, – продолжал Круглов. – Мы вылетели отсюда и полетели вдоль моря, судя по всему, на восток, хотя я, может быть, и ошибаюсь…

– Ничего не ошибаетесь. С левого борта были огни внизу все время, а с правого – темнота, там было море, – подтвердила Лена.

– И мы сели на дозаправку в каком-то крупном городе – там было полно огней, – добавил Михаил.

– Может, Сочи, – предположил Круглов, с досадой вспоминая, что он в это время бесполезно валялся на полу самолета после «угощения» Волкодава.

– Не знаю, но город морской, это точно.

– А сколько времени мы летели до посадки? – спросил Круглов, решив одолеть эту задачку с другого конца.

– Ровно два часа, – гордо произнес Виталий. – Я засек.

– Молодец, – отметил его Круглов. – Значит – не Сочи.

– Почему не Сочи? – огорченно спросила Инга, будто ей очень хотелось, что бы это был именно Сочи.

– Слишком долго летели. Скорость у этого самолета, допустим, километров четыреста в час, ну пятьсот максимум. Или нет? – засомневался Юрий Васильевич, вопросительно глядя на Профессора. – Кто у нас знаток военной техники, Алексей Владимирович?

Круглов любил иногда называть Лешку по имени-отчеству, в виде комплимента его «профессорской» эрудиции.

– А что за самолет-то был? – неожиданно спросил Михаил, не дав ответить Алексею.

– А ты его не видел? – съязвила Инга.

– А ты видела?

Все вдруг осознали любопытный факт – никто как следует не видел самолет, в котором они летели! Точнее, не видели снаружи. Вошли они в него впопыхах, ночью, а когда прыгали с парашютом – тут уж было не до осмотров.

Возникшее задумчивое молчание, как всегда эффектно, прервала Мария:

– А я знаю, где приземлился самолет для дозаправки.

– Где? – хором выговорили островитяне.

– В какой-то арабской стране.

– Почему-у? – почти пропел Круглов, стараясь сдержать раздражение.

– Машка, кончай прикалываться, – взорвался Профессор.

– А никто и не прикалывается!

– Ты будешь говорить или тебя в Черном море утопить?! – уже закипел Виталий.

– С сегодняшнего дня оно уже не Черное, – невозмутимо парировала Мария.

– Стерва, – Леха с досады хотел плюнуть в песок. Не получилось. Слюны не было. Кончилась.

– Заткнитесь все! – скомандовал Круглов, хотя сейчас с Профессором был вполне солидарен. – Говори! – ткнул пальцем в Марию.

– Там флаг висел над зданием, а на нем полумесяц со звездочкой, – надув красные обветренные губки, наконец выговорила Маша.

– Как это ты разглядела, – удивился Юрий Васильевич. – А цвет флага какой?

– Кажется, внизу зеленая полоса.

– Ей кажется… – не мог успокоиться Алексей.

– Ты сам вообще ничего не увидел, профессор кислых щей!

Новую перепалку прервал Круглов, ткнув пальцем в точку на берегу Каспийского моря на своей песчаной карте:

– Баку. Она видела флаг Азербайджана.

Все уставились в кругловскую карту, забыв про все остальное на свете. Одна Маша, удовлетворенно оглядевшись, выжидательно посмотрела в глаза учителю.

– Молодец, Маша, – быстро проговорил тот, заметив взгляд. – Так, считаем: от Новороссийска до Баку около тясячи километров, два часа летели, значит, скорость действительно примерно пятьсот кэмэ в час. После дозаправки мы летели часов пять, не меньше, так? То есть две с половиной тысячи километров. Учитывая здешний климат, мы направились на юг, через Иран.

Юрий Васильевич провел черту по песку. Шесть пар глаз, не мигая, следили за его пальцем. Чуть помедлив, он резюмировал:

– Мы либо в Персидском заливе, либо…

За него продолжила Лена:

– …В Индийском океане. Это, – она показала за спину, – зеленая черепаха. И живут они в океане. Я про них реферат по биологии писала, точь-в-точь такая же на фотографии в энциклопедии была.

Все шестеро ее товарищей на мгновение замерли. Потом все вместе как по команде посмотрели на мертвую океанскую жительницу, с таким видом, словно хотели, чтобы она подтвердила слова Лены. Затем, развернувшись, как-то по-новому взглянули, щурясь от ослепительного солнца, на зеленоватые волны прибоя. Они в Индийском океане? С ума сойти!

ОСНОВНОЙ ЗАКОН

Солнце поднялось снова, как и вчера, на невообразимую высоту. Вся семерка островитян улеглась в соленый прибой. Жажда вновь мучила их, как жестокий палач, но все-таки сопротивление их тел, а скорее душ, по сравнению со вчерашним днем, окрепло. В их сознании кое-что изменилось. Появилась хоть какая-то определенность. Как ни странно, тот факт, что они находятся далеко от рубежей своей страны, то, что об их местоположении, судя по всему, никому неизвестно и помощи им ждать неоткуда, успокоил их. Они больше ничего не ждали и ни на кого не надеялись. И лежа на мокром песке в переливающихся на солнце волнах прибоя, они под председательством Круглова приступили к обсуждению плана действий. Этот план подразумевал единственную задачу – как им выжить. Все их мысли и действия должны быть направлены на решение этой задачи. И это – основной закон.

Через час дискуссии они пришли к определенным выводам. Правда, все они оказались неутешительны. Остров Робинзона Крузо из знаменитого романа по сравнению с их клочком суши был земным раем! У Робинзона была пресная родниковая вода, тень от крон деревьев, куча дров, хижина, тропические плоды, козы и еще много чего, включая попугая и Пятницу. У них же не было на острове ничего! Ни-че-го! Правда, у каждого было по шесть Пятниц. Главное – у них не было пресной воды. И их не видели с проплывающих кораблей (за это утро еще две бесполезные надежды, дымя своими трубами, проплыли у синего горизонта). Обратить на себя внимание островитяне не имели ни малейшей возможности: у них не было хотя бы маленького зеркальца, чтобы попытаться привлечь к себе кого-нибудь солнечным зайчиком, они не могли разжечь костер – на острове не было дров, на них не было почти никакой одежды, чтобы поджечь хотябы ее, да и поджечь-то было нечем! Им нечем было даже выложить SOS на песке в надежде, что с воздуха кто-то увидит этот знак. Им нечем наловить рыбу, которую они могли бы съесть, предварительно высосав жидкость внутри, которая по утверждению Круглова пресная. Надежда только на черепах, но они, судя по всему, появятся лишь ночью, если вообще появятся – может, по какой-то океанской почте морские исполины извещены, что их остров заняли какие-то садисты, отрезающие головы и пьющие кровь.

– Лена, а что там было в твоем реферате про этих зеленых черепах? – тускло поинтересовался Юрий Васильевич.

– Зеленые, или суповые, черепахи живут почти во всех океанах, в тропической их части, – тут же, как у школьной доски, затараторила Елена. – Размер панциря около метра, весить могут 100 килограмм и больше. Питаются молодые черепахи крабами, медузами, рачками, а взрослые – травоядные. Становясь половозрелыми, черепахи преодолевают иногда тысячи километров, чтобы самке отложить кладку яиц ….

– Корабль! – вскричала Инга.

Все вскочили. И вновь все повторилось: махи руками, крики до хрипоты, ругательства в адрес капитана и всей команды, включая последнего юнгу, которые дрыхнут, наверное, паразиты, в каюте с кондиционером и не могут разок посмотреть за борт, где подыхают от жары ни в чем не повинные люди, да какие люди! – ушедшие от стольких напастей и ждущие хоть какой-то награды судьбы!..

Морское судно, как и все его предшественники, растворилось в синей дымке, провожаемое жадными взорами, хотя все уже давно поняли – их остров слишком низок. Сливаясь с водным горизонтом, он, видимо, почти не различим на большом расстоянии.

Прикрыв воспаленные от солнца глаза, Юрий Васильевич попытался найти мысль, которая все время ускользала от него. Вот и сейчас ему никак не давали сосредоточиться. Ленка теребила его за руку, громко вопрошая – как можно не видеть с высокой палубы их остров?! Профессор допытывался, откуда вообще взялся этот остров. Михаил настаивал на том, чтобы немедленно приступить к созданию какого-то способа для опреснения морской воды. Не открывая глаз, Круглов без всякого выражения, ни к кому не обращаясь конкретно, отвечал:

– На кораблях не смотрят в бинокль каждую минуту, этот остров намыт волнами…

– Значит, здесь небольшая глубина и мы рядом с берегом, – встрепенулся Профессор.

– Рядом, километров двадцать-сорок, не более, тебе легче? А опреснитель можно сделать из бутылок, только я не знаю как…

– Что ж вы молчали! – Леха с Мишей побежали по раскаленному песку за бутылками, раскиданными по острову. Их бег напоминал ритуальный танец племени Тумба-Юмба: остров превращался днем в гигантскую сковородку. Прибежав обратно и остудив почти дымящие подошвы в воде, два рационализатора принялись внимательно изучать пластиковую бутылку, словно видели ее первый раз в жизни. Наверное, ни одна бутылка в мире не была удостоена такого внимания.

Оставив их за этим занятием, Юрий Васильевич медленно зашел в ласковые воды и погрузился с головой. Открыв в воде глаза, он увидел абсолютно ровное желтое песчаное дно, малюсенький крабик побежал в сторону…. К нему внезапно вернулась убежавшая мысль. Резко встав на ноги, он оттолкнулся от дна и заскользил под водой прямо в открытый океан.

Через час, вернувшись на берег, Круглов застал всю шестерку, сидящую вокруг пластиковой бутылки, залитой наполовину морской водой и зарытой узкой частью в песок. Вода в бутылке под жгучим солнцем уже начала испаряться и оседать капельками влаги на стенках в полой части сосуда. Для охлаждения стенок, бутылку постоянно поливали сверху водой.

Все шестеро, напоминая какой-то конгресс островных шаманов, неподвижно смотрели на образовывающиеся капельки с отрешенными лицами, даже не обратив внимание на Круглова, который отсутствовал целый час в океане.

– А как вы эти капли достанете, или у вас языки как у хамелеонов?

– Дно срежем.

– Сизифов труд.

– Лучше сдохнуть, ничего не делая? – раздраженно поднял голову Виталий. Но уже в следующую секунду его глаза округлились от изумления:

– Ух ты…. Откуда?!

– Оттуда. – Круглов устало махнул рукой за спину, где переливался на солнце никогда не устающий океан. У его ног лежала целая копна длинных зеленых водорослей, влажно поблескивающих на желтом песке. Забыв про бутылку, все завороженно смотрели на ярко-зеленый холмик, кричаще смотревшийся в двуцветном мире – желтого песка и синего моря.

– Глубоко? – благоговейно прошептала Инга, ссохшимися губами.

– Метров пять.

– А их есть можно? – почему-то шепотом спросила Маша.

– Вряд ли.

– Может быть, пожевать, – опустившись на колени, Мария робко взяла длинный блестящий лист, перехватив взгляд Профессора, смущенно добавив: – Чтобы слюну выработать.

Но взгляд Алексея означал другое:

– Шеф, это ж гениально!

– Что? Что гениально? – Маша снизу растерянно смотрела на друзей, которые не сразу, но осознали ценность кучи водорослей, добытой Кругловым с морского дна.

– Это же топливо для костра! Они высохнут и смогут гореть! Нас увидят корабли! – Лена от восторга захлопала в ладоши.

– А спички?

– Искру высечем. Нужен камень. Юрий Васильевич, хоть один камень на дне видели?

Круглов развел руками.

– Найдем, – хором уверенно гаркнули Виталий с Михаилом и почти синхронно, сделав четыре коротких шага, нырнув, растворились в голубой воде.

ВОПРОС МУДРЕЦАМ

Красный диск медленно утонул в бездонном океане. Семеро тел лежали неподвижно на песке. Та, кого они ждали, только перед самым наступлением темноты, медленно шевеля лапами-ластами, выползла на молчащий затаившийся пляж. Семеро тел окончательно превратились в камни. Черепаха, недоверчиво выглядывая из-под огромного панциря, после небольшой паузы устремилась, повинуясь тысячелетнему инстинкту, вглубь острова, чтобы отложить и зарыть в песок свои яйца. Семеро «камней» сделали вид, что это их абсолютно не касается. Вторая черепаха появилась также внезапно, как и первая, повторив весь ритуал предшественницы.

Больше ждать они не могли! Семеро островитян, вскочив на ноги, распугав ночной «роддом», устремились к свежезарытым ямкам. Разрыв руками песок с замиранием сердца – вдруг не нашли бы! – островитяне осторожно выкопали, разбили и выпили все яйца, которые отрыли, и почти сразу забылись тяжелым сном, похожим на обморок.

Их, как всегда, разбудил вечный будильник – горящий круг солнца.

Круглов боялся шевельнуться – вчера он так нанырялся за водорослями, что каждая мышца негодующе вопила за такое варварское отношение к себе. Видимо, не лучше себя чувствовали и Виталий с Михаилом. Они минувшим днем около трех часов провели в океане, большей части под водой, так как пытались найти подходящий камень для огнива. Результатом были два зеленоватых плоских голыша величиной с ладонь и носовое кровотечение у обоих.

Но никакая боль не могла заглушить тихий, робкий, пока еще робкий восторг – у них есть черепашьи яйца! И значит, то страшное и обидно-противное, тот конец, который им почти уже подготовил голый остров и сжигающее солнце, то поражение, после которого уже никогда не будет побед, откладывается. Пусть всего на несколько дней – кто знает, приплывут ли новые черепахи следующей ночью? – это не мало. Это просто вечность. Для них. Время имеет разные измерения.

Начинался третий день их нахождения на острове. Дико хотелось пить.

После короткого производственного совещания решили пока отложить попытку сделать опреснитель из пластиковой бутылки, а заняться добычей огня. Опыты с «огнивом» с утра начал Круглов сам, потом эстафету приняли Михаил с Виталием, потом Профессор с Машей, а в конце этого мероприятия камни в руки взяли Лена с Ингой, но уже без особой надежды – ни у кого ничего не получалось, искры иногда проскальзывали, но сухие водоросли не сделали ни малейшей попытки загореться.

– Какие-то неправильные водоросли. Не горючие, – мрачно изрек Профессор.

– М-да, – Виталий депрессивно зарыл руки в песок, бросив кислый взгляд в океан. – Скоро поплывут.

И действительно, на горизонте появился крохотный силуэт очередного судна, который проводили семеро взглядов в гробовой тишине. Никто не встал, чтобы махать руками, они уже убедились, что от этого нет ни малейшего проку.

– Нужен трут, – резко оборвал тишину Круглов.

– А что это такое?

– То, что загорится раньше водорослей.

– Может, бересты нарвем? – съехидничала Клеопатра.

– Что-нибудь из оставшейся одежды, – не замечая реплики Инги, продолжил Юрий Васильевич. – Хлопок. Хлопчатобумажная ткань. Вата.

– Ой, у меня есть! Лифчик, – встрепенулась Маша.

– Покажь!

Мария безропотно, как в больнице, приподняла выгоревшую на солнце, всю в соляных морских разводах майку, ослепив всех неправдоподобно белым бюстгальтером.

– Сымай! – хором гаркнули соплеменники.

Кажется, Маша даже не успела опустить обратно майку, так же как не успела что-нибудь возразить, – Алексей быстро расстегнул все что надо и стянул элемент женского белья так быстро, будто лет десять проработал на «скорой помощи» медбратом.

– Да обожди ты, – попытался было урезонить его Круглов, но такое непристойное поведение одноклассника, кажется, никто и не заметил, включая Машу – всех охватило уже знакомое чувство возбуждения от новой попытки найти выход из их безнадежного положения. Тонкая ткань была порезана ингиным гребнем, содержимое тщательно изучено и уже через десять минут две тканые скрутки лежали на песке для окончательного высушивания под солнцем. А через полчаса вновь застучали камни и засверкали искры. А через два часа тысячная или тысяча первая искра наконец-то попала куда надо и когда надо, и трут из порезанной и перетертой почти в труху ткани затлел.

– Назад всем! – свирепо рявкнул Круглов, упав животом на песок, не замечая его обжигающей силы, и бережно, смешно надув щеки, стал раздувать драгоценный фитиль.

– Иесс! – хриплым хором исполнили восторг победы изнуренные островитяне, увидев робкие языки пламени.

– Юрвич, туши. Рано. – Лена оглядела горизонт – ни одного корабля как назло, хотя, пока они пытались разжечь, кажется, целая флотилия продефилировала по водному подиуму!

Круглов потушил огонь, бросив горсть песка. Тишина упала на остров. Как-то в последнее время все семеро научились разговаривать без слов. Вот и сейчас одна и та же мысль минорно повисла между понурыми головами – водоросли сгорят раньше, чем появится очередное морское судно, но если ждать судно – не успеть поджечь трут их допотопным «огнивом».

– Надо попытаться найти другие камни, и надо еще водорослей, еще очень много надо, – пробормотал Юрий Васильевич и поплелся в воду, чтобы окунуть раскаленную голову. За ним последовали остальные, – топка в небе заработала на полную мощность, полдня они проваландались с разжиганием, пора было спасаться в океане.

Вечер третьего дня на острове им дался особенно тяжело, видимо, резервы организма вычерпались. И лишь мысль о черепашьих яйцах заставляла надежду не покидать окончательно иссохшую от жажды душу.

С заходом солнца, как и вчера, темнота опустилась мгновенно, без предупреждения, словно на огромную сцену с серебристыми морскими волнами упал гигантский занавес. И через какое-то время, как аварийное освещение, засияли крохотными прожекторами в черной бездне голубые звезды.

Черепахи появились точно в срок. В этот раз их было так много, что песчаные робинзоны даже слегка стушевались – полчища закованных в броню океанских рептилий атаковали остров со всех сторон, как в фантастическом фильме про нашествие армии инопланетян. Деловито выползая на берег, рептилии задними лапами рыли ямки, откладывали яйца и, аккуратно зарыв и разровняв песок, с чувством выполненного долга уплывали в океан, в обратное далекое путешествие. Ребята лежали, зарывшись в песок, как египетские сфинксы, Круглов строго-настрого приказал даже «дышать через раз!». И все-таки один из «сфинксов» не выдержал! Когда после двух часов неподвижности Лена подняла голову от песка и перед ее взором возникла огромная (как ей показалось) змееобразная черепашья физиономия на расстоянии нескольких сантиметров, сдавленный крик «мама!» прозвучал сигналом тревоги для «мам» с панцирями и одновременно глухих ругательств в песок «папы» Юрвича. Вскочившие островитяне перевернули пару небольших черепах на спину, зачем-то при этом страшно крича, видимо, от страха перед преобладающим числом противника. Этим они только лишились большей части добычи, скрывшейся в черных волнах. Но об этой глупости уже никто не думал. Яйца! Яйца! Их было много! Их разбивали и пили. Снова разбивали и снова пили. Какое это было счастье! Девчонки смеялись, как полоумные, парни крякали, как алкаши, Круглов тоже на какое-то время забыл все на свете, насыщая свой измученный организм.

Через полчаса, грязные, все в песке и яичной слизи, хрюкающие, как поросята, вся семерка бухнулась в изнеможении на берег. В этот раз они не уснули сразу. Они почувствовали победу! Черепахи давали им жизнь! Их желудки ликовали! Надежда вновь засияла в их душах ярче даже этих огромных звезд над океаном. Все ржали над Леной, пока она рассказывала, как «чуть не поцеловалась с этой образиной!», вспоминали все перипетии боя, смеясь и над собой, и над другими. Круглов беззлобно пародировал действия всех по очереди во время операции, вызывая шумный протест фигуранта и дружное одобрение остальных. Немного успокоившись, стали рассуждать, что утром надо тщательно обследовать остров и выкопать все оставшиеся яйца, что нельзя так пировать как сегодня, надо запасаться впрок. Потом пошли разговоры о доме, о школе, о родителях, которые уже, наверное, простились с ними навсегда, а они вот здесь на песке и никак не могут о себе дать знать. Потом Юрий Васильевич стал рассказывать истории, так любимые всеми когда-то, а в последнее время, понятно, забытые, и дошел до притчи:

– Один персидский шах захотел узнать – что движет человеком?

– Что значит «движет»? – не понял Миша.

– Ну то есть какая сила заставляет его жить, любить, творить… понимаешь?

– Угу.

– Ну вот, собрал он всех своих ученых мудрецов и сказал: «Даю вам десять лет сроку, но чтобы через это время ответили мне точно – что движет человеком?» Прошел означенный срок, и принесли ему мудрецы сотню томов. Полистал правитель пару книг и приказал: «Изложите короче!» Еще через десять лет принесли ему ученые мужи уже только одну книгу – плод их кропотливых изысканий. Полистал ее шах и сказал: «Еще короче». Прошло очередное десятилетие, и к умирающему шаху приплелся старческой походкой единственный еще живой мудрец. «Ну, теперь-то ты скажешь – что движет человеком?» – прошептали дряхлые губы монарха. «Да, мой господин, – молвил седой мудрец. – Теперь скажу»…

Юрий Васильевич замолчал, повернул голову и понял, что единственным его слушателем был ночной океан – ребята уснули. Уснули глубоко, впервые за столько дней утолив хоть как-то жажду и голод. Их руки и ноги были облеплены песком, волосы у девчонок спутаны, как у юных бабок-Ежек, остатки одежды почти не закрывали тела и облупившиеся кожа на плечах и спинах довершала трогательно-беспомощный вид его учеников.

Он долго-долго смотрел на них. На всех вместе и на каждого в отдельности. Потом перевел взгляд в звездное небо и что-то шептал, устремив немигающий взгляд на созвездие Волосы Вероники. Впрочем, возможно, это было какое-то другое созвездие….

ТО, ЧТО СИЛЬНЕЕ ВСЕХ

Четвертое утро обожгло спины островитян жгучим светилом так же бесцеремонно, как и три предыдущих. Можно было не открывать глаза – ничего не изменилось: желтый ослепляющий песок, голубой безмятежный океан (хоть бы шторм, что ли, начался для разнообразия!). У Круглова мелькнула мысль – может, время «заело»? И они живут одни и те же сутки четвертый раз подряд (и корабли вроде одни и те же проплывают каждый день!). И поэтому их никогда не спасут. Но они тогда никогда и не умрут? И будут вечно мучиться, как грешники в аду! Там – на углях, здесь – на песке. Бред…

Медленно, друг за другом, с промежутком в несколько минут, узники океана, приподнявшись, сели на песок. Минут двадцать они все просто сидели, рассматривая свои тени. Видимо, больше смотреть было не на что.

– Это еще хуже, чем просыпаться в первый день после каникул, – простонал Профессор.

– Состояние… как его… похмельного синдрома, – отозвался, не поворачивая головы, Виталий.

Круглов было отрыл рот, чтобы съязвить по поводу синдрома, но передумал и закрыл его снова. Лена с гримасой головной боли, не вставая, так, на четвереньках, и поползла к прибою. Маша рассматривала свои обломанные ногти, на которых еще остались слабые следы лака как напоминание о прошлой жизни. И лишь Инга, усевшись поудобнее, деловито занялась расчесыванием своих волос стальным бабушкиным гребнем.

– Маш, как у меня с головой? – повернулась она к подруге вместо зеркала.

– Пойдет, – буркнула Мария.

– А нос облупился?

– Еще вчера.

Инга Гусева оставалась Клеопатрой даже на необитаемом острове.

Юрвич подивился про себя. Но этот маленький эпизод неожиданно вдохнул в него немного новых сил, и, встав на ноги, предводитель племени изрек: «Всем подъем!»

Прочесав остров вдоль и поперек, они нашли еще около пяти десятков яиц и, несмотря на мучительные сомнения Круглова, все-таки выпили их прямо на месте, не став сохранять на более худшие времена. «Пока мы их будем хранить, там черепашки маленькие родятся!» – это был последний аргумент Лены Серовой, после которого Юрвич сдался.

Утолив страдания желудка, робинзоны подошли к неподвижной черепахе, кровь которой помогла им выжить в первую ночь. Панцирь мертвой рептилии укоризненно блестел на солнце. Инга Гусева коротко вздохнула:

– И чего она сюда приплыла, здесь и места-то мало.

Юрий Васильевич, положив руку на бронированный оливково-зеленый бок, размеренно, как на уроке, ответил Инге:

– Когда-то, может, лет сто назад, в этом месте, может быть, на этом же малюсеньком острове, она родилась, вылезла из разбитой скорлупы и уплыла в океан. Но, обретя зрелость, вернулась. Вернулась безошибочно на тот остров, где появилась на свет. Чтобы произвести потомство. И еще много раз, преодолевая сотни морских миль, мощные океанские течения, сети рыбаков и другие опасности, она возвращалась сюда, будто выполняя какой-то строгий священный обет, будто связанная какой-то таинственной морской присягой!

Маша Синева непроизвольно погладила бывшую морскую странницу по панцирю и как-то виновато поглядела на друзей. Остальным тоже было немного не по себе. Такое красивое творение природы они загубили ради своей нужды. Но тогда они еще не знали про яйца, а жажда была просто одурманивающая, повернись все по-другому – и не эта черепаха лежала бы бездыханно в песке, а их семеро тел, так же как она сейчас, равнодушно «загорали» бы на вечном пляже.

Человек всегда найдет оправдание любым своим поступкам.

– Груда мяса, но панцирь нам ингиным гребнем не вскрыть ни за что, – Виталия, кажется, мысли жизненной философии не особенно волновали, он видел добычу, которую пока никак нельзя было использовать.

Михаил повернулся вокруг себя и недоуменно протянул:

– Господа! Нас, кажется, обокрали.

Более глупую фразу на необитаемом острове трудно было придумать. Инга снисходительно наклонив голову, ответила:

– Извини Мишенька, я ночью стащила резинку от твоих трусов, больше у тебя взять было нечего…

– Черт! – воскликнул Профессор, не дослушав Ингу. – А где другие черепахи?

Враз все вспомнили, что двух небольших рептилий они перевернули на спину во время ночной засады. А сейчас их нет! На острове только одна мертвая черепаха. А где две живые? Их точно обокрали! Но как?

– Ни одна черепаха в мире не может самостоятельно перевернуться обратно! – твердо произнес Юрий Васильевич тоном ведущего телепередачи «Черепашья акробатика», если бы такая была на свете.

Тут загалдели все наперебой:

– Куда ж они делись-то?

– Прибоем смыло.

– А нас чего тогда не смыло?

– Ребята, а может над нами какой-нибудь эксперимент проводят? Реалити-шоу! Дичь свистнули!

– Где здесь, интересно, можно спрятать камеры?

– Ага, реалити-шоу! Мы чуть реально ласты не склеили в первый день!

– Может, им сородичи помогли в океан убежать, пока мы спали?

Тут Круглов уже не выдержал:

– Заткнитесь, идиоты! Какие сородичи? Сподвижники по борьбе за свободу? Это безмозглые божьи твари, они не способны на операцию по освобождению заложников! Черепах перевернул обратно кто-то из нас!

Тишина повисла над островом, как в доме висельника. Юрвич их идиотами обзывал не часто. Неловко переглядываясь, ребята не могли найти, что сказать. Дело приобретало неприятный оттенок. Только что им было жалко убитую представительницу морской фауны. Но пропажа двух их охотничьих трофеев, доставшихся тяжелой двухчасовой ночной засадой, кровь и мясо которых могли бы им пригодиться, и не просто пригодиться – в их положении любая промашка может оказаться роковой! – пропажа черепах – это просто преступление, если то, что сказал Юрвич, правда.

Первой не выдержала Мария. Ее плечи затряслись в рыданиях, закрыв лицо, она быстро отвернулась к океану.

– Когда мы будем подыхать, ты вспомнишь это! – зло прошипел в ее сторону Профессор, зачем-то добавив: – Жанна д\’Арк без лифчика.

– Да ладно, Леха, – попытался урезонить друга Михаил.

– Что ладно?! Мы все тут на волоске, а вы в Гринпис играете!

– Да мы-то тут при чем?

– При всем! При всем при том! При ней! – и палец Профессора вонзился в содрогающуюся спину уходящей Маши, так и не произнесшей за все это время ни единого слова.

Круглов, тоже молча, развернулся и пошел в океан с таким видом, что никто не сомневался – пошел топиться.

– Юрвич, вы куда?

– За водорослями, – не оборачиваясь буркнула спина Юрвича, перед тем как нырнуть в том самом месте, где, возможно, ночью скрылись бронированные спины тех двух черепах.

– Повезло черепашкам, – подытожил итог Виталий и поплелся за Кругловым.

За ним поковылял верный друг Михаил, лишь несколько раз оглянувшись на тонкий силуэт Марии, одиноко темнеющий на фоне золотой дорожки, нарисованной солнцем на воде.

Леша Правдин остался, он знал, что на ту глубину, где были водоросли, ему никогда не донырнуть. Уйдя на дальнюю сторону острова, он сел на мокрый песок и, закрыв глаза, в который уже раз за последние дни представил свой родной город, заснеженные улицы перед Новым годом, ожидание подарков от родителей, катание на лыжах с друзьями в зимние каникулы, игру в «Стратегию» по Интернету. А еще его родную кухню, где стоит огромный белый холодильник, точнее, холодильник-то обычный, но сейчас кажется, что он огромный, потому что там есть все: и холодное молоко, и початая бутылка колы, и мороженое в морозильнике, и салат в большой тарелке, и замороженное черепашье мясо… тьфу ты черт! Куриное там мясо, куриное!

С досады Алексей открыл глаза. И увидел корабль. В том же месте, где они все обычно и появлялись – видимо, здесь проходил основной караванный путь, выход из Персидского залива где-то рядом. Он знал, что с корабля не видно их острова, но не мог оторвать взгляда от далекого, маленького, словно игрушечного, кораблика, пока тот не скрылся в голубой дымке синего горизонта. Почему-то все проплывающие корабли как-то странно исчезали – только что был, и раз – исчез, мгновенно растворился.

Лена с Ингой тем временем высекали искру из морского камня, не обращая внимания на двух своих одноклассников, сидевших по разные стороны от них, на противоположных сторонах их песчаного дома, – Лешу и Машу.

Когда тройка пловцов, безмерно уставшая, высыпала на песок ворох свежей морской травы, две несостоявшиеся дочери Прометея с ненавистью смотрели на поцарапанные отбитые камня, не в силах больше делать бесцельных попыток.

– Это невозможно, Юрвич! – жалостливо простонала Инга.

– Это точно невозможно, – подняла голову Лена. – Нам никогда не научиться пользоваться этими «зажигалками».

Юрий Васильевич лег на песок, окропляя морскими каплями все вокруг себя, внимательно посмотрел прямо в серые глаза Елены, кажется, еще более посеревшими от переутомления, и как-то буднично спросил:

– Лен, ты знаешь, что сильнее всех на свете?

– Необходимость.

…Весь день Мария провела одна. Она давно устала плакать. Да и слез не было, видимо, организм не хотел отдавать дорогую сейчас влагу. Она смотрела на переливающий сверкающий океан, на низкое солнце, слегка уже коснувшееся линейки горизонта, и печально любовалась игрой предзакатных красок.

Океан был прекрасен. Огромный, легко дышащий слегка солоноватым дыханием, постоянно меняющийся своими тысячами оттенками, отражающий хрустальное небо, золотое солнце и что-то еще.

Маша всегда ценила красоту. Она считала, что красота есть во всем: в голубом море и желтом песке, в морских черепахах и городских снегирях, в чувствах и поступках, в красках и звуках, в летящей воде и застывшем камне, в немом взгляде и случайном жесте.

Красота окружает нас. Мы ее подчас не видим, будто Бог оберегает наши глаза от этого ослепительного сияния. И лишь изредка позволяет взглянуть. Как сейчас.

Ей казалось, что истинная красота не требует объяснений. Ее принимают безоговорочно и навсегда. Потому что она завораживает взгляд и перехватывает дыхание. Потому что она заставляет жалеть о приближающейся смерти. Или, наоборот, жалеть смерть – ведь ей неведома красота?

Тоскливые мысли болезненно стянули ей грудь, усилили жажду. И отчаяние. Надежды покидали ее, как осенние листья ветви рябины на ее далекой родине. Заканчивался четвертый день на острове. Пятый она уже не переживет. С этой мыслью Маша встретила закат.

УБЕЖДЕННЫЙ БЕГЛЕЦ

А в это время, глядя на изумительное, беснующееся, в багровых тонах море, Юрий Васильевич негромким сиплым голосом начал свой очередной рассказ. Ребята кружком сидели рядом:

– Это было в те годы, когда в нашей стране всем заправляла сталинская тирания и миллионы заключенных томились в тюрьмах и лагерях. Экибастузский лагерь, что в северном Казахстане, строили наспех, один из бараков его стоял всего в тридцати метрах от забора зоны. Как вы думаете, что пришло в голову группе зэков из этого барака?

– Бежать конечно.

– А какой способ побега выбрали двенадцать смельчаков?

– Подкоп?

Немного помолчав, рассказчик продолжил:

– Кто были эти люди? Недавние фронтовики, партизаны, вышедшие из немецкого окружения, сбежавшие из фашистских концлагерей …

– И за это посаженные? – возмутилась Инга.

– А за что же еще! – снисходительно фыркнул Алексей. – Сталин объявил, что «у нас пленных нет, а есть изменники Родины».

– Да, – Юрвич подтвердил историческую эрудированность Профессора, – вся вина их заключалась только в том, что они были в плену.

– Постойте-постойте, получается, за то, что мы оказались пленниками этого острова, мы должны понести наказание, если, конечно, сумеем отсюда выбраться? Так, что ли? – Виталий жестом адвоката развел руки.

– По гнусным законам того времени – вполне вероятно. Но вернемся к беглецам. Как вы поняли, народ это был тертый, все прошедший. И хотя были они разной нации, возраста, веры, объединило их всех таинственное тюремное звание – «убежденный беглец».

Солнце наполовину окунулось в океан, волны стихли, фиолетовое небо застыло, как будто тоже прислушиваясь к негромкому хриплому голосу.

– Убежденный беглец – это тот, кто ни минуты не сомневается, что человеку жить за решеткой нельзя! Тот, кто, попав в за­ключение, все дневное время думает о побеге и ночью во сне видит побег. Тот, кто подписался быть неприми­римым! Кто ни единого дня не сидит в лагере просто так: он или готовится к побегу, или как раз в по­беге, или пойман, избит и умирает на полу лагерной тюрьмы.

Убежденный беглец – это тот, против которого и вмуровывают решетки в окна, против которого и обносят зону десятками нитей колючей проволоки, воздвигают вышки, заборы, расставляют секреты, засады, кормят серых собак багровым мясом.

Убежденный беглец – это еще и тот, кто отклоняет неослабевающие упреки лагерных обывателей: «Из-за вас, беглецов, другим будет хуже! Режим усилят! Баланды не дадут!»

Юрий Васильевич замолчал.

– А что, – робко спросила подошедшая Маша, – эти беглецы, они действительно были такими эгоистами и даже не задумывались о судьбе остальных?

– Убежденный беглец не ставит перед собой так вопрос. Он считает свое право на свободу главнее всего остального. Он просто не может иначе! Он так создан. Как птица не вольна отказаться от сезонного перелета, так убежденный беглец не может не бежать!

– А вы бы на их месте ушли в побег, зная все это?

Юрий Васильевич вздохнул. Коротко взглянул на Машу.

– Ушел бы.

Ребята разом загалдели. Все парни и Лена согласились со своим учителем. Маша и Инга заняли противоположную позицию.

Юрвич, как ни в чем не бывало, продолжал повествование:

– После принятого решения все двенадцать дали клятву друг другу: кто проговорится хоть душе – тому хана, должен либо покончить сам с собой, либо заколют другие.

– Чем они в этом случае отличаются от тех, других? – резко подняла голову Инга, еще не остывшая от предыдущего спора.

– От каких других? – не понял Юрвич.

– От Сталина того же, от тех, кто лишил их свободы, от своих надсмотрщиков… ну в общем, от всего зла?

Михаил развернулся к Инге:

– Ты помнишь, что сильнее всего на свете?

– Необходимость?

– Точно. А клятва в таких условиях – это необходимость.

Инга всплеснула руками:

– По-вашему, если есть необходимость, то прощай и мораль, и добро, и справедливость, и все остальное! Юрий Васильевич!?

– Давайте я лучше расскажу, что случилось дальше.

На острове вновь установилась тишина.

– С чего надо начинать любое дело? Правильно, с подготовки. И на первом месте стояла основная проблема – как скрыть от всех процесс рытья тоннеля? В бараке-то сто человек.

Им здорово повезло в том, что изначально их барак строился не для заключенных. Он был разделен на секции. Ну, на комнаты.

Первая задача была поселиться всем беглецам вместе. В одной из комнат как раз было двенадцать мест, и там уже спали четверо из этой дюжины. Но как подселить остальных? Сказать: «Ребята, уступите места нашим друзьям, а то нам подкоп делать надо»?

Долго и терпеливо, дабы не вызвать подозрение, они разными приемами, под разными предлогами вытесняли чужих из секции, чтобы поселить своих. Одних смехом и шутками: «Ты много храпишь». С другими затевали ссору по какому-нибудь пустяку, разыгрывали обиду и враждебность, и человек соглашался уйти в другую секцию, когда кто-то «случайно» где-нибудь на работе или в столовой предлагал это.

Наконец они все собрались вместе. На это ушел месяц.

Вторая задача: как копать? Как технически осуществить подкоп? Сначала надо было выменять, купить, своровать, в общем, достать в рабочей зоне (там, где работали заключенные) ножи, точильные камни, гвозди, шурупы, цемент, побелку, электрошнур, лопаты и многое другое. С огромным риском (при выходе из рабочей зоны – обязательный обыск) все это постепенно проносилось в барак. На это ушел второй месяц.

– Два месяца готовиться? Они когда лопату-то в руки возьмут? – не выдержал Виталий.

– Длительная тщательная подготовка, Виталя, – это не слабость или неуверенность. Это как раз сила. А точнее, основательность, серьезность помыслов. Цель человека, если это цель истинная, влияет на все его шаги – маленькие и большие, и в конечном счете – на исход.

– А они прямо из своей комнаты копали? – догадалась Лена.

– Конечно. Пол в доме был деревянный, из досок. В своей секции они сняли три половые доски, сшили их в один щит. Под этим щитом начинался подкоп.

Основная опасность была – проверка помещения, которая проводилась дважды в сутки. Опытный охранник мог взглядом выделить щит (он же люк), который постоянно поднимался-опускался, среди других досок пола.

И беглецы предприняли уникальные меры предосторожности.

Щит входил у них в пол очень плотно, ухватить его было нечем, и ни разу его не поддевали через щель топором или другим инструментом. А поднимался он так: накидывалась петлей проволока вокруг шляпки единственного слегка торчащего в щите гвоздя – за нее и тянули. Широкая шляпка этого гвоздя каждый день обмазывалась замазкой цвета пола и припудривалась слегка пылью.

Каждый день «мыли пол» – мочили доски, чтобы они разбухали и не имели просветов, щелей.

Свою секцию они содержали в идеальном порядке. Никто не лежал на топчане в ботинках, не курили, не было разбросанных вещей, в тумбочке не было крошек. Всякий проверяющий меньше всего задерживался у них: «Культурно», – и шел дальше.

Теперь вы понимаете, кто такие убежденные беглецы?

Все их мысли, поступки, вся жизнь подчинялась одной цели. К которой они двигались маленькими осторожными шажками, потому что по-другому было не дойти.

Каждую ночь они рыли путь к свободе. Решая все проблемы, которые периодически вставали перед ними: организация смен; определение наилучшего сечения тоннеля, верного его направления; проблема освещения – в темноте ведь много не наработаешь (протянули проводку, скрытно подключились); нужно было решить проблему рабочей одежды и умывания – нельзя же вымазанному в глине появляться наверху, проблему сигнализации – как вызвать землекопа, если вдруг внезапная проверка в бараке; выкопанную землю надо было где-то прятать (решили – на чердаке, для этого создали тайную шахту за печкой)… В общем, неимоверные сложности, но каждый раз они находили решение.

Прошло полгода, и настал великий день. Уходить решили по 4 человека. Последние должны закрыть снизу плотно люк. А конец лаза за забором – засыпать землей. Тюремщики всю голову сломают, пока найдут тоннель, если вообще найдут! Тем более что всю выкопанную землю они рассыпали на чердаке тонким слоем, а сверху присыпали шлаком.

Это был гениальный по задумке побег! Демонстрация превосходства кучки людей в арестантских лохмотьях над целой системой! Системой Государственного управления лагерей – ГУЛАГОМ. А роман, в котором описана эта невыдуманная история, называется «Архипелаг ГУЛАГ». Его автор – нобелевский лауреат Александр Солженицын…

– А дальше? – Лена не хотела отклоняться от сюжета.

– Как выползут, общий сбор решили сделать около дороги. Захватить машину и за ночь, пока не хватились краснопогонники, проехать километров двести-триста, затем разделиться и уходить в разные стороны.

Утром перед побегом неожиданно вызвали одного из группы беглецов эстонца Тенно. Его ждал этап в другой лагерь. После месяцев напряженного ночного труда (а ведь днем он, как и все, отрабатывал свою 12-часовую трудовую повинность в рабочей зоне!), после всех волнений, когда мечта о свободе была на расстоянии вытянутой руки, все для него рушилось.

Однако можно было сослаться больным, уговорить, подкупить конвойного офицера. Но несчастному Тенно даже попытки исправить свое бедственное положение не дали сделать.

– Кто не дал?

– А вы как думаете?

– Его же товарищи? Ну да, ведь такое упорство могло вызвать подозрение, и тогда крах всем остальным. Так?

– Правильно.

– Ничего не правильно! – снова пошла вразрез Инга. – А как же девиз мушкетеров: «Один за всех и все за одного!» Можно было и рискнуть ради друга.

Юрий Васильевич слегка смешался. Но, немного подумав, ответил:

– Видишь ли, великая цель никогда не обходится без жертв. Все, кто хочет чего-то добиться, должны быть готовы отдать больше, чем это в начале предполагалось.

– Все равно не согласна ….

– А дальше? Что было дальше? – затеребила рукав рассказчика Лена, перебив подругу.

– Тенно подчинился. Но поставил условие – пусть вместо него попытает счастье его фронтовой друг Николай, который когда-то спас ему жизнь. Он недавно появился в лагере, был еще физически крепким, неистощенным. Естественно, о готовящемся побеге он ничего не знал. Беглецы посовещались и уступили эстонцу …

– Уступили!?

– … руководствуясь скорее не здравым смыслом, а признанием заслуг самого Тенно и пониманием его огромной душевной трагедии.

Первая четверка благополучно выбралась из-под земли и растворилась в ночи. Во второй четверке вылез тот самый Николай и услышал чьи-то шаги. Ему бы вжаться в землю, затаиться на некоторое время, но он из-за своей ненужной шустрости высунул голову. Ему захотелось посмотреть – а кто там идет?

Как пишет Солженицын: «Быстрая вошка всегда первая на гребешок попадает. Но эта глупая вошка погубила редкую по силе замысла, по организации группу беглецов. Двенадцать жизней, долгих, сложных, пересекшихся на этом побеге. В каждой из жизней побег этот имел важное, особенное значение, осмысляющее прошлое и будущее, от каждого зависели еще где-то люди, женщины, дети, и еще не рожденные дети, – а вошка подняла голову – и все полетело в тартарары».

А шел мимо, совершенно случайно, начальник караула, увидел мелькнувшую голову и тотчас поднял тревогу. И охранники лагеря, недостойные этого замысла и не разгадавшие его, стали героями. Проявили «бдительность», получили награды, отпуска, звания….

А всего-то вошка….

Остальные, как только засыпался Николай, вернулись по тоннелю обратно в барак. Кто может представить дно их отчаяния и досады?! Они обрушили потолок подземного хода. Уничтожили работу, на которую уходили все их физические и душевные силы последние шесть месяцев. Вновь подняли уже приколоченный люк и плотно закрыли его обратно. И не нашли бы подкопа никогда! Но в их секции не хватало четырех человек! И оставшихся стали пытать, и вскоре все открылось, да и скрывать теперь было незачем.

Ушедшую четверку поймали на следующий день – их план рухнул, у них не осталось времени на угон машины, а пешком далеко не уйдешь.

Ночь укутала остров в темноту. Все молчали, разглядывая возгорающиеся над ними звезды. Первой подала голос Инга:

– А почему вы решили рассказать сегодня именно это?

– Дело в том, ребята, что всегда в истории существовали герои, подвиги, слава и успех. И всегда были невидимые герои, непризнанные подвиги, непришедший успех. Миллионы людей томились в неволе во времена ГУЛАГА, и лишь немногие могли про себя сказать – «убежденный беглец». Непримиримый боец с той судьбой, которую ему кто-то пытается навязать.

– Мы – невидимые миру герои? – подытожил Виталий.

– Мы можем ими стать, если не сдадимся. Если учтем любую мелочь, все просчитаем в борьбе за выживание. Кстати, вы поняли, почему именно Николай стал причиной провала?

– Он меньше остальных стремился к свободе.

– Он был недостаточно умен, ловок, находчив, хладнокровен?

– Он был слаб духом?

– Нет. Судя по строкам романа, ни в чем он не уступал остальным.

– Он присоединился к беглецам в последний момент, не участвовал в разработке плана, не копал длинными ночами, в общем, не вложил всю душу! А еще… – начала быстро перечислять Лена, как на уроке у школьной доски, но ее остановила Маша:

– Просто он не был убежденным беглецом.

Юрвич улыбнулся и кивнул головой.

Перед тем как все уснули, Алексей, ни к кому не обращаясь, сказал:

– А ведь это про нас.

Юрий Васильевич перевернулся на другой бок:

– О чем бы ни писал настоящий автор, он пишет о нас.

И засыпая, добормотал уже самому себе: «Если, конечно, мы настоящие читатели».

ЛЕД И ПЛАМЯ

Оно течет незаметно, но все о нем знают. Его то подгоняют, то умоляют остановиться. Оно лучшее лекарство на свете и одновременно непрекращающаяся болезнь, ведущая к смерти. Его благодарят за мудрость, когда боль обиды уходит, и ненавидят за жестокость, разглядывая морщины перед зеркалом. Оно может идти только вперед, никогда не оглядываясь. Никто не научился его обманывать.

Это – время.

Хладнокровный хронометр нашего бытия. Равнодушный свидетель всех событий. Судья и палач. Утешитель и исповедник. Не имеющее ни начала, ни конца. Все уйдут, а оно останется. Одно. Как хранитель вечности.

Оно меняет человека, меняет его мысли, чувства и желания: гнев на милость, радость на обыденность, горе на смирение, сумасшедшую цель на тихую мечту. Никто и никогда не остановил время, никто и никогда его не остановит, никто и никогда не заставит его течь быстрее или медленнее, никто и никогда не пустит его вспять. Никто и никогда.

Прошло две недели.

Наверное, никто бы из островитян точно не вспомнил тот день или миг, когда их робкие попытки цепляться за спасение перешли в более-менее устойчивую размеренную жизнь маленького боевого отряда, находящегося в тылу врага, мощного врага – могучего океана вкупе с неустающим жгучим солнцем.

Но это было именно так.

Черепахи неизменно каждый вечер с упорством маленьких танков выползали из океана и зарывались в песок. Правда, на второй неделе их количество резко уменьшилось, приплывало по две-три, да и то не каждый день. Но в кладках было много яиц – несколько десятков, и до островитян быстро дошло, что надо не пугать «мамаш» и дать им возможность спокойно отложить столько яиц, сколько они могут.

Однажды робинзоны после долгого (и нелегкого) совещания, решили-таки несколько кладок оставить в неприкосновенности, «чтобы морской фауне дать возможность возобновиться» (Лена), проще говоря, дать родиться хоть кому-то из молодых представителей тех существ, которые спасли островитянам жизнь. Конечно, это можно было назвать жертвой с их стороны. Но скорее – актом благодарности.

Для пропитания им хватало одной черепахи на три дня. Трое ныряющих островитян – Миша, Виталий и Юрвич – добыли со дна несколько крупных камней и научились разбивать ими панцири черепах. У них появилось мясо. Сначала они его вялили на солнце. Потом стали жарить на костре из сухих водорослей, добыча которых стала чуть ли не ежедневной основной работой. Целый стог возвышался в центре острова как неприкосновенный запас на случай, когда какой-нибудь корабль пройдет недалеко от острова и им удастся быстро разжечь костер. Скорость разжигания все время возрастала. Михаил и Виталий постоянно совершенствовали свои навыки пользования «огнивом». Но дыму костер из водорослей давал, к сожалению, очень мало. Днем его заметить издалека было, наверное, сложно. Ночью же кораблей не было, и этот факт они никак не могли пока объяснить – морские суда не ложатся спать на дно океана с заходом солнца!

На седьмой день на остров пролился ливень. Он был до того неожиданным для иссохшихся островитян, что несколько минут они просто стояли под струями небесных вод, ошарашенные от восторга и изумления. И только потом, опомнившись, бросились подставлять пустые, заранее вычищенные, вогнутые панцири от съеденных черепах. Вкус простой дождевой воды был райским. Все подставляли ладошки дождю и, хлюпая, лакали природную волшебную влагу. Инга при этом попыталась одновременно вымыть голову пресной водой, шаркая изо всех сил по мокрым волосам. Панцири с драгоценной водой они закрыли крышками (из панцирей же) и закопали в песок как можно глубже. Иначе бы безжалостное солнце на следующий день вмиг испарило их богатство.

Кое-какую влагу они еще научились получать из морской воды, создав-таки опреснитель. После многочисленных экспериментов они догадались закрывать бутылку конусообразной пластиковой крышкой, по внутренней стороне которой капли конденсата стекали и капали в маленькую воронку – каплеулавливатель, сделанную из закрытого горлышка другой бутылки и прикрепленного внутри опреснителя.

Не скоро, но все-таки они освоили и рыбалку, создав на наветренном берегу острова искусственный залив, прокопав узкий пролив к нему из океана. Каждый день какая-нибудь беспечная небольшая рыбка заплывала туда на свою беду и на радость робинзонам. Из рыб высасывали сок (он хоть и противный, но пресный!), потом вялили на солнце или жарили на костре.

Остров преобразился. Когда-то он был абсолютно голый, плоский. Теперь же на нем возвышался целый песчаный город. Сначала островитяне начали выкапывать пещеры, чтобы скрываться в них от дневного палящего солнца. Потом пещеры стали преображаться – у них появились крыши, сделанные с помощью мокрого песка, и даже кое-какие архитектурные изящества. Спасение от зноя постепенно переросло в творчество. А так как ветер постоянно нарушал творения песчаных зодчих, их мастерство поневоле совершенствовалось. В разных концах острова были торжественно открыты два «здания» с буквами «М» и «Ж», выполненные в стиле барокко. Правда, по назначению они редко использовались: организм, перейдя на экономный режим, усваивал почти все.

Пережили они и первый шторм. Сбившись в кучу, прижавшись друг к другу, как выводок котят, на середине острова, почти уверенные, что их островок сейчас смоет волнами. Не смыло. Но генеральный архитектурный план ветер не одобрил.

Однако чаще была безветренная погода. Перед заходом солнца с подачи Инги обычно начиналась вечерняя дискотека. Девчонки затягивали песню, кавалеры приглашали дам и медленно кружились на фоне затухающего красного диска, в легкой пене прибоя. Это было по всем голливудским стандартам ужасно романтичным, и Юрий Васильевич вспоминал строки, декламируя их в сторону Клеопатры:

Без еды останусь жив я, голод

я смогу унять,

без питья останусь жив я, с жаждой

можно совладать,

но, наверное, умру я, коль не буду

танцевать.

Опять же Инга стала зачинателем еще одного ремесла. Она первая догадалась использовать большой теперь запас водорослей как сырье или материал для одежды. Морская вода быстро разъедала ту одежду, которая еще оставалась на робинзонах и совсем чуть-чуть прикрывала их наготу. Поэтому сначала Клеопатра, за ней остальные девушки, а за ними и мужская половина связали из морской травы себе юбки и что-то напоминающее безрукавки. После первой попытки был даже организован показ мод на прибрежном «подиуме».

Жизнь на острове продолжалась вопреки здравому смыслу. Не может человек жить на голом песчаном клочке суши! Не может! А они жили.

Да, страх не выходил из их душ: в любой день мог закончиться период кладки яиц у черепах, очередной дождь мог пролиться нескоро, очень нескоро, кто-то из них от таких экстремальных условий мог вскоре заболеть, а «03» не вызвать!

Но никто почему-то не болел, хотя вид был ужасный. Грязное негритянское племя! Если б их увидел кто-нибудь из знакомых – испугался бы! Знакомых с той жизни, оставшейся где-то далеко! Они же привыкли к собственному виду и особо не переживали.

Круглов продолжал рассказывать истории, в том числе про великих путешественников и испытателей. И в первую очередь – о знаменитом французском враче Алене Бомбаре, который в 1952 году провел смелый эксперимент, цель которого была доказать, что потерпевшие кораблекрушение могут и «обязаны», как писал Бомбар, выжить. Для этого смелый француз в одиночку пересек Атлантический океан на маленькой надувной лодке, поставив на нее парус площадью около трех квадратных метров. Шестьдесят пять дней Бомбар боролся с океанскими ветрами, ловил рыбу – свою единственную пищу, собирал дождевую воду и в конце концов вышел победителем, финишировав на «Еретике» (так он назвал свое суденушко) по ту сторону океана больным, измученным, но живым.

Не забыл Круглов и про знаменитого норвежца Тура Хейердала и его беспримерный поход в 1947 году через Тихий океан с пятью товарищами на плоту, связанному из девяти бальсовых бревен. Именно на таких плотах, по мнению Хейердала, индейцы Южной Америки заселили Полинезию. И чтобы доказать свою теорию, Тур решил полностью смоделировать и «корабль», и маршрут. Его все посчитали сумасшедшим, а его команду – кучкой самоубийц. Управлять своим судном они учились на ходу, поставив на плот большой квадратный парус, рисунок которого был найден на древних пергаментах. Их преследовали акулы и летучие рыбы. Бревна из южноамерикансого дерева бальсы впитывали морскую влагу, и плот с каждым днем потихоньку погружался в воду. Были и неожиданные злоключения. Однажды один из путешественников во время сна выпал случайно за борт прямо в спальном мешке, а затормозить или, тем более, остановить их древнеисторический плот не представлялось возможным. Бедолаге кинули веревку, он подплыл к ней, но тут за его спиной показался грозный треугольный плавник акулы. Друзья закричали: «Берегись!» Несчастный пловец шарахнулся в сторону. Веревка оказалась недосягаема. Тогда другой член команды, схватив новую веревку, прыгнул за борт! Когда обоих искателей приключений друзья вытянули на палубу, все вздохнули с облегчением и наконец-то рассмотрели, что за плавник акулы они приняли угол спальника, надутый ветром…. Это было первое большое путешествие великого норвежца, описанное им в книге «Кон-Тики», но далеко не последнее…

Часами ребята слушали своего преподавателя, забывая про жажду и голод – их постоянных спутников, и истории эти добавляли им какие-то невидимые силы – энергию веры.

Как только период приспособления более-менее прошел, на острове появились занятия помимо сбора водорослей, выпаривания морской воды, охоты за океанскими жителями, поджигания искрой костра и слежения за горизонтом. Первого сентября (кто бы мог подумать, где они встретят эту дату!) Круглов объявил, что сегодня начинает работать школа и (после указания Виталию вернуть нижнюю челюсть на место) распределил между всеми обязанности по подготовке к урокам. Каждому достался какой-то предмет, который он в роли учителя должен подготовить и организовать к вечеру. Каждый вечер проводилось по два урока минут по пятнадцать, на большее просто не хватало сил. Тему определял «учитель», обычно ту, где он себя более уверенно чувствовал, но иногда ученики нагло возражали «наставнику», ничуть не заботясь о его педагогическом авторитете.

Вот и в этот вечер, когда Лена Серова объявила, что начинает урок литературы, на котором они поговорят о рассказе американского фантаста Рея Брэдбери «Лед и пламя», Профессор тут же, вальяжно развалившись на песке, саркастически промолвил:

– Фантастика – удел мужчин, Леночка.

– Правдин, сядь, как следует, иначе вылетишь из класса, – отрезала Лена строгим классическим тоном, и без всякого перехода продолжила:

– Краткое содержание: звездолет землян совершил вынужденную посадку на незнакомой планете где-то на окраине Вселенной. При посадке корабль был поврежден, и астронавты остались жить на этой планете. Шло время, поколения сменялись, и уже мало кто помнил, как здесь оказались их предки. Причем поколения сменялись очень быстро. Дело в том, что эта планета вращалась вокруг солнца, точнее, вокруг своей звезды, в тысячу раз быстрее, чем наша Земля, и все там происходило быстрее, чем на Земле. Средняя продолжительность жизни была всего шесть дней. Да-да, вы не ослышались – шесть дней. Потому что пульс у людей на этой планете–ускорителе составлял около тысячи ударов в минуту, все процессы в организме, включая обмен веществ, происходили в сотни раз быстрее, чем на Земле. Весь первый день жизни ребенок без остановки ел, насыщая свой организм, растущий буквально как на дрожжах. На второй день жизни ребенок выглядел уже как молодой человек лет 18-20 по меркам Земли, в этот день он начинал учебу в школе, которую закончит на следующий день. Надо сказать, что способности к запоминанию у них были просто потрясающими: все, что они услышали или увидели, они запоминали навсегда (то есть на оставшиеся три дня). В четвертый день они женились и выходили замуж. Любовь с первого взгляда не была для них чем-то необычным, наоборот – единственно возможной, так как проверять свои чувства было некогда, уже на пятый день жизни они обзаводились собственными детьми, а на шестой – прощались на смертном одре.

Лена перевела дыхание и кивнула своим «ученикам», дав знак, что рассказ окончен и можно перейти к обсуждению. Виталий, глядя в темнеющее небо, начал первым:

– Идея понятна – надо ценить свою жизнь. Но зачем ты взяла именно эту тему? По-моему, мы это здесь поняли лучше, чем сам Брэдбери.

– А мне кажется, – вступила Инга, – что Лена вспомнила этот рассказ, потому, что мы здесь повзрослели за эти недели быстрее, чем наши сверстники в той, в нормальной жизни.

– И поумнели, – вставил Леша. – Сообразительность повысилась раз в десять. Сколько мы вариантов опреснителя опробовали – диссертацию можно написать! Правильно Юрвич сказал – всех сильней необходимость и нет ничего невозможного.… А как к тебе Ленка этот рассказ-то попал, ты вроде никогда фантастикой не увлекалась?

– А мне как раз Юрий Васильевич его и дал.

– С чего бы это?

– А я ему в том году как-то пожаловалась, что время не хватает на учебу, да на тренировки, да на все остальное, а он говорит, что времени у меня вагон, если конечно его ценить, время-то. Я, само собой разумеется, с ним не согласилась, а он на следующий день принес мне Брэдбери. Я прочитала этот рассказ и ходила неделю как чумная.

– Что-то мне Юрвич книжек никогда не приносил, – надув губки, укоризненно протянула Инга в сторону молчаливой спины предводителя племени, сидящего несколько поодаль, и не вмешиваясь в литературный диспут.

– А почему «Лед и пламя»? – Мишу заинтересовало название.

– У этой планеты была слабая атмосфера, и солнце так сильно жгло днем, что люди не могли находиться на поверхности и прятались в пещерах, а ночью наступал смертельный холод, поэтому они рисковали выйти из своих укрытий только на рассвете и закате. У них было полчаса, и те, кто не успевал вернуться, уходя от пещер в поисках пропитания, либо замерзал, либо поджаривался заживо на гигантской сковородке.

– Жить всего шесть дней и так мало эту жизнь ценить? – возмутился Алексей.

Маша, подняв на него какой-то болезненный взгляд, тихим голосом возразила:

– А разве ценность уменьшится, если жить не шесть дней, а шесть десятилетий?

– Да, – упрямо ответил Профессор, но, отвернувшись к океану, задумчиво добавил: – хотя точно я тебе отвечу только через шесть десятилетий.

Наступило неловкое молчание – видимо, все вспомнили, в каком они положении находятся и как зыбки сейчас их будущие шесть десятилетий.

– Жизнь не измеряется во времени, – вновь тихо-тихо, будто боясь, что ее услышат, проговорила Маша, – она измеряется в чем-то другом.

– В чем же?

– Если б я знала! Может быть, в количестве мыслей, рожденных в сознании от рождения до смерти. Может быть, в силе чувств. Может, в удовлетворении своих желаний. Или в смирении…

Мария внезапно замолчала. Инга испытующе взглянула на подругу:

– Что с тобой Маш? У тебя глаза больные.

– Пройдет….

Михаил подошел к Маше и положил ей ладонь на лоб, как это обычно делают, проверяя, нет ли температуры.

– У тебя рука холодная, – Маша положила свою ладонь сверху.

Инга, поджав губы, отвернулась к океану.

– А кстати, Юрий Васильевич, – неожиданно перевел разговор Алексей, – какой же был ответ мудреца?

– Так ты не уснул тогда? – удивился Круглов.

– Уснул. Но все слышал.

– Это вы про шаха, который хотел знать, что движет человеком? – вспомнил Михаил.

– Про него. Ну Юрвич, не томите!

– … И пришел к умирающему шаху последний мудрец и сказал, что нашел ответ. Самый короткий ответ, как и просил его повелитель. Ответ всего в одно слово. И это слово…

– …подводная лодка.

– Какая еще подводная лодка! Виталя, ты можешь не мешать! – возмущенно развернулась Лена.

– Перископ подводной лодки! Вон, видите? Буравчик воды…

Все вскочили мгновенно на ноги и, подбежав к кромке воды, попытались разглядеть в волнах предзакатного океана витальевский буравчик.

– Ну и где твоя лодка?

– Ушла под воду. Она же подводная, – безапелляционно отреагировал возмутитель спокойствия.

– У тебя был глюк. На почве недостатка витаминов, – сделала медзаключение Инга.

– А я говорю – видел! – Виталий начал закипать.

– Значит, мираж.

– Миражи бывают только в пустынях.

– А массовые миражи бывают? Я тоже, кажется, что-то видел, – вступился за друга Михаил.

– Не бывают. Все одновременно с ума не сходят!

– Почему? Бывают. Я про миражи реферат по физике писала.

Все уставились на Лену:

– Ты же про черепах реферат писала?

– И про миражи тоже, – гордо отчеканила отличница Елена.

Вернувшись на прежнее место, островитяне уселись вокруг любительницы рефератов, которая из роли учителя литературы перешла в образ преподавателя физики, начав свой рассказ о миражах. Один Круглов остался у прибоя, все еще всматриваясь в темные-зеленые воды. Он знал, какое острое зрение у Виталия, и знал, что тот зря выдумывать ничего не будет.

Командир натовской атомной подводной лодки класса «Вирджиния» наконец-то отлип от перископа и, вздохнул с досадой, сказал:

– Не пойму в сумерках – то ли туземцы, то ли рыбаки. Но судов не видно. Как они оказались-то на таком островишке? Посмотри-ка ты.

Вахтенный офицер, находящийся в рубке, прильнул к окулярам перископа:

– Раздетые. Лиц не разглядеть. Шестеро сидят на песке кружком. Один стоит. Думаю, потерпели крушение – ни лодок, ни катеров нет.

– А может, их забросили на остров, а потом судно придет и заберет? – вновь приняв эстафету у перископа, возразил командир.

– Так стемнело уже!

– Может, темноты и ждали? Браконьеры. Морских черепах, поди, нелегально ловят, живодеры!

– А чего так странно одеты?

– Да кто их знает. Их, арабов, не поймешь. Дикари какие-то, вон смотри – в набедренных повязках.

– Может, связаться с центром?

– И вновь услышать приказ – не обнаруживать себя? Нас же засекут мгновенно! Наш шеф в прямом эфире сказал, что в зоне Персидского залива патрулирование приостановлено. Нас здесь нет!

– Но Персидский залив не так близко, к тому же морской кодекс гласит…

– А ты уверен, что они терпят бедствие?

– Нет. Но вероятность есть, что…

– Вероятность есть, что меня уволят без пенсии за невыполнение приказа. А мне полгода осталось…

Наступило неловкое молчание.

Вахтенный первый нарушил тишину:

– Сэр, довожу до вашего сведения о намерении указать в вахтенном журнале об обнаружении на острове группы людей и о своем несогласии…

– Дались тебе эти арабы! Они нам много ли помогают? Вон, по сводкам, недавно самолет с детьми из Новороссийска на Ближний Восток угнали. И где он? Все эти, с платками на головах, только руками разводят – пропал! А сами, наверное, палец о палец не колонули!.. А впрочем, действуйте по уставу, – и капитан демонстративно покинул рубку, отдав короткое распоряжение: опустить перископ, вернуться на прежний курс. В его спину эхом отозвалось: «Есть опустить перископ, вернуться на прежний курс».

Так судьба состроила очередную ужасную гримасу своего причудливого лика нашим героям, но в отличие от предыдущих ее фантазий эта разыгралась за их спиной – они ничего не знали. Весы качнулись было, но, словно передумав, стрелка жизни и смерти вновь остановилась в зыбком равновесии.

Солнце уже почти утонуло в соленых водах, и Юрий Васильевич, обведя последний раз полутемный горизонт, пошел от берега к своей команде, где тишину нарушал лишь голос Елены:

– …в неоднородной среде свет распространяется непрямолинейно. Например, в пустыне или в летней степи сильно разогретый в полдень воздух у поверхности земли приводит к тому, что температура нижних и верхних слоев атмосферы – а значит, и плотность воздуха в этих слоях! – сильно различается. Поэтому лучи света, исходящие от каких-либо объектов, преломляясь в разной степени в разнородных слоях, попадают в глаз наблюдателя, изгибаясь в воздухе, и человек видит то, что вроде бы он видеть не должен. Например, озеро, расположенное за пятьдесят километров, или город, до которого три часа езды. А Гоголь описывал, как «…за Киевом показалось великое чудо! Вдруг стало видно далеко во все концы света. Вдали засинел Лиман, за лиманом разливалось Черное море. Бывалые люди узнали и Крым, горою подымавшийся из моря, и болотный Сиваш…» Это был так называемый оптический мираж.

Юрий Васильевич невольно залюбовался Леной – ее светлые спутанные волосы, которыми играл вечерний бриз, окаймляли сияющие, какие-то одухотворенные сейчас глаза. Взмахивая голыми руками, сидя на коленях в своей накидке из водорослей, похожая на амазонку, она так увлеченно и страстно вела рассказ, словно эти миражи были ее собственной заслугой. Впрочем, так оно по сути и было.

– …а в июне 1815 года жители одного бельгийского города увидели в небе войско, и так ясно, что можно было различить костюмы солдат, погоны офицеров, взрывом перевернутую пушку… Сражение, которое разыгралось перед их глазами в небесах, проходило на самом деле в это же самое время, но за 105 километров от этого города! Это была великая битва при Ватерлоо. Известны случаи, когда миражи наблюдались и на более дальних расстояниях, правда, природа таких сверхдальних миражей для ученых пока непонятна…

Как Круглову ни хотелось прерывать Лену, которая сейчас прекрасно реализовывала его идею «школы», но надо было заканчивать «урок» и готовиться к появлению черепах. Их не было уже несколько дней, и запасы пропитания на острове кончались.

Они зря пролежали в засаде почти до утра. Черепахи больше не появились на острове. Они ушли. Навсегда. Период кладки яиц не мог быть бесконечным. Весы вздрогнули. И стрелка медленно стала отклоняться в сторону от отметки «жизнь».

МИРАЖ

Когда что-то кончается, что-то всегда начинается.

Они должны были начать другую жизнь – без надежных рептилий, дававших им бесперебойно яйца и мясо. Они мужественно, если не сказать привычно, встретили очередные трудности. Но, увы, новые испытания превзошли их возможности.

Без яиц все надежды была возложены на опреснитель и рыбий сок как источники доступной влаги. Но опреснять морскую воду стала мешать погода – солнце, которое они столько раз умоляли хоть не надолго скрыться в облаках, скрылось. Но как не вовремя! Они быстро почувствовали, что при облачной погоде скорость опреснения явно недостаточна для их даже минимальных потребностей.

С рыбой тоже не ладилось. В вырытый заливчик заплывало слишком мало обладательниц жабр и плавников. Ловить рыбу в океане было попросту нечем: ни надежного рыболовного крючка, ни солидного гарпуна они, как ни ломали голову, создать не смогли – из всех твердых предметов на острове были лишь панцири и кости черепах, несколько камней и ингин гребень-нож, заточенный об камень. Для гарпуна не было древка, для удочки – лески.

После мучительных раздумий решили попробовать сплести рыболовную сеть из водорослей. Основу сети сотворили из толсто скрученных стеблей (пришлось использовать все запасы), а саму сетку – из нарезанных и связанных длинных волокон. Ничего не получилось – водоросли рвались, и крупная рыба уходила обратно в океан. Мелкая же проходила сквозь ячейки без проблем для себя. Они попытались распустить на нитки для сети последнюю одежду, но почти сразу отказались от этого – гнилые нитки были еще слабее водорослей.

И вот тогда у Круглова родилась идея, вызвавшая поначалу восторг у Виталия с Алексеем, и неподдельное возмущение всех трех девушек. Осененный внезапной догадкой, Юрий Васильевич воскликнул:

– Да ведь у нас есть тончайшие и крепчайшие нити для сетки! Волосы девчонок! Надо их связать с водорослями.

– Гениально, шеф! – выдохнул почти благоговейно Профессор.

Действительно, у всех трех девушек были длинные волосы ниже плеч, а у Инги – почти до пояса. Человеческий волос, как известно, скрученный даже в тоненькую прядку, легко выдержит рыбу размером с ладонь, а может, и больше, недаром в старину волос использовался и для пращи, и для тетивы лука, и, наверное, еще для чего-то подобного.

– Я лучше умру, – молвила Клеопатра, не разжимая губ.

– Ю-юрвич, – Лена так укоризненно посмотрела, что Юрий Васильевич не сомневался – его предали анафеме.

Маша просто молча села на песок. В последнее время она заметно ослабела, а это предложение, видимо, ее просто скосило.

Круглов пытался было оправдать свою идею: волосы отрастут, а дары океана сами в руки не приплывут, без них их шансы резко стремятся к нулю… и умирать с волосами ничуть не легче, чем без них, и не лысыми же они останутся, а всего лишь с короткой «стрижкой»…

Но по какой-то неведомой ему причине девушки не прислушивались к его логике, они вообще не признавали в этом вопросе никакой логики, они просто не хотели это обсуждать, и чем яростнее на них наступали Алексей и Виталий, взбешенные «бабским упрямством» в самое неподходящее время, тем тверже девушки отметали все уговоры. Дело дошло до ругани. Как это бывает, заодно вспомнили все предыдущие мелкие обиды. Кричали громко. Наверно, рыба в океане, и та слышала, не догадываясь, что речь идет вообще-то об их судьбе.

Лишь двое – Миша с Машей – не вступали в общий хор, сидя рядышком, склонив друг к другу головы. Казалось, они сидели на другом острове.

Ночь опустила занавес, и песчаная сцена исчезла во тьме. Несчастные актеры, сразу присмирев, разбрелись по своим пещерам. Жажда мучила их. Но сегодня их терзала не только она.

Круглов не спал. Он обошел остров несколько раз, пока звезды разгорались во вселенной над головой. Наступив в темноте на сеть, из скрученных и связанных водорослей, – плод их восьмичасовой работы, он с необъяснимой для себя злобой раскрутив над головой, забросил ее далеко в черноту океана.

Утром Круглова разбудили чьи-то шаги по песку. Открыв глаза, он увидел Машу, Ингу и Лену. Он их не узнал.

Лена молча положила перед ним тяжелую копну волос, связанную из темных и светлых прядей. Темные были волосы Инги, более светлые – Лены и Маши.

– Я выбросил ночью сеть в океан, – упавшим голосом пробормотал Юрий Васильевич. Но девушки уже ушли…

Да, когда что-то кончается, что-то всегда начинается.

Вместе с черепахами с острова ушла надежда, вера в себя и в своего лидера, ушли терпение и терпимость. И единение.

Пришли жажда, горечь, раздражение, усталость. И сомнение.

Странно: девочки потеряли волосы – и команда потеряла волю к жизни. Будто вся их сила заключалась в женской красе их юных подруг. А может, просто наступил момент. Точка невозврата. Падение, которое уже не остановить.

Круглов стоял посреди острова и смотрел в океан. Ему никто не мешал. Женская половина ни с кем не разговаривала. А парни устроили ему негласный бойкот. Выкинуть все водоросли в море, которые они накапливали несколько дней! Как он до этого додумался?! Никто не пошел нырять за новым сырьем для сети – злополучная коллективная коса бесполезно лежала на песке, придавленная черепашьим панцирем. В опреснителе накапало воды на четверть стакана – одному не хватит! А их семеро. Вдобавок ко всем бедам заболела Маша. Она лежала на песке с закрытыми глазами и пылающим лбом, который Миша смачивал мокрым стеблем, выдранным из своей водорослевой накидки. Другого лекарства на острове не было.

Круглов тоскливо смотрел на Марию, похожую с короткими волосами на умирающего воробья, и в душу его заползал мистический мрак.

Почему люди на кораблях их не замечают? Каждый день эта загадка мучила Юрия Васильевича. Исходя из обыкновенного здравого смысла – кто-то случайно за эти дни мог бы их увидеть! Может, они все-таки утонули тогда в океане вместе с рухнувшим самолетом? Но их души по какой-то причине задержались на полпути в загробный мир, и их не видят на этом проклятом острове. Не видят, потому что их нет. Как и острова нет. Он есть лишь в их воображении. А может и корабли – их воображение? Не пора ли проверить?

Дальше сотворился удивительный факт – Круглов подошел к опреснителю и выпил всю воду. Он ни с кем не поделился! Все, кто это видел, оцепенели.

Как ни в чем не бывало, Юрий Васильевич подозвал Мишу и долго с ним о чем-то говорил. Остальные робинзоны издалека следили за их диалогом, но из-за шума прибоя ничего не слышали. Судя по всему, Михаил с чем-то не соглашался, протестующее мотая головой, но Круглов, взяв его за плечи, произнес последние слова, резко развернулся и пошел в белую пену набегающих волн. Через несколько минут его голова уже чернела в зеленоватой воде метров за сто от берега.

К Михаилу подбежали встревоженные островитяне:

– Что он задумал? Переплыть океан?

– Он сказал никому не плыть за ним.

– Да объясни ты толком!

В двух словах Миша раскрыл план Круглова. То, что они услышали, потрясло их простотой и одновременно обреченностью.

День за днем Юрий Васильевич наблюдал за горизонтом. У него, как и ни у кого на острове, не было часов. Но нарисованный на песке циферблат и воткнутый в центре его длинный осколок черепашьего панциря, дающий по -черепашьи же медленно крадущуюся тень, позволял хронометрировать те события, за которыми пристально следил его терпеливый глаз. А события эти заключались в появлении далеко в океане силуэтов проплывающих кораблей. Каждый день между десятью и одиннадцатью часами песчаного циферблата в одном и том же месте появлялся профиль океанского лайнера. И каждый пятый день он отсутствовал. И это расписание сбилось по наблюдениям Круглова лишь однажды. В другое время корабли тоже появлялись, но какую-либо закономерность в их рождении он не сумел найти. Следовательно, осталась одна возможность обнаружить себя – заранее, до появления десятичасового кораблика, кому-нибудь вплавь направиться в точку, где мачты этого корабля обычно появляются на горизонте, и если повезет и курсы пловца и корабля пройдут рядом, может, плывущего человека заметят и возьмут на борт, где он расскажет, что еще шестеро его товарищей умирают от жажды на маленьком острове. Но если не повезет, этот пловец вряд ли сможет вернуться на остров – морские ветры, с легкостью перекатывающие тяжелые соленые волны, отнесут обессиленного героя-камикадзе куда им заблагорассудится, если он раньше не уйдет мерить глубину Индийского океана.

Этим фаталистом мог быть только сам Круглов. Он приговорил себя к этому заплыву.

– Это самоубийство! – Инга нервным движением поправила несуществующие уже локоны за спиной.

– Остаться на острове – тоже самоубийство, – судя по всему, Михаил сказал слова Круглова.

– Я его одного не оставлю! – кусая губы, резко произнесла Лена, рывком сорвала свою зеленую водорослевую накидку и бросилась в воду.

За ней двумя молниями бросились Михаил и Виталий. Поймав ее за ноги и вытащив из прибоя, они получили такие хлесткие пощечины от своей светловолосой одноклассницы, что опустились на пятую точку и, уворачиваясь от разъяренной Елены, лишь пытались ее вразумить:

– Не сходи ты с ума!

– Я поплыву! – Ленины серые молнии под выцветшими от солнца бровями так яростно сверкнули, что больше никто не осмелился встать у нее на пути: спустя несколько минут ее голова уже поплавком мелькала между лениво перекатывающимися тяжелыми волнами.

Остатки команды, кроме Маши, которая, казалось, спала, уронив голову на плечо, долго-долго смотрели, как две точки в океане сначала поравнялись (быстро Ленка догнала Юрвича!), а затем вместе все дальше и дальше отдалялись от них, растворяясь в сине-зеленой сверкающей неизбежности.

Инга, крепко обняв себя за плечи, покачиваясь, монотонно повторяла, ни к кому не обращаясь: «Серова, что ты делаешь, что ты делаешь…» Все трое парней убито молчали. Они всегда были вместе. В этом была их великая сила. Юрвич ошибся. Сорвался. Девчонки его довели своими волосами. А может, и нет. Может, и прав: остаться на острове, ничего не предпринимая, тоже самоубийство.

Прошел час. Светило на небе заняло свое любимое положение для атаки. Две точки в бликах воды были едва различимы. Корабля не было. Все, кроме Маши, были на ногах. Напряжение на острове поднималось вместе с солнцем.

В опреснителе накопилось немного – на две ложки – воды. Мария тихо стонала. У нее начался жар. Миша взял воду в пластиковом опреснителе, виновато взглянув на друзей, отнес ее Маше.

…Корабль появился неожиданно и как-то ниоткуда, хотя Инга с Виталием не спускали глаз с океана. Вся четверка, оставив Машу, непроизвольно зашла по колено в прозрачную воду прибоя. Все напряженно следили, как две точки, – головы Лены и Юрвича, кажется, мелькали прямо перед скошенным носом морского судна. Сердца всех четырех стучали в одном ритме.

– Ты что-нибудь видишь? – будто чего-то страшась, негромко спросила Инга у Виталия.

Тот, щурясь под козырьком из собственной ладони, непонимающе повернулся к однокласснице:

– Их не могут не заметить!

Через четверть часа корабль исчез, медленно растворясь в бирюзовой дымке. Еще через полчаса потерялись две точки в океане.

Ребята упали в песок, придавленные великим разочарованием.

– Мистика… Колдовство какое-то… Мираж… – Виталий растерянно бормотал, закрыв воспаленные глаза.

– Мираж? Мираж?! – Алексей вскочил вновь на ноги.

– Что ты орешь?

– Это – мираж! Этот корабль – мираж! Все корабли – миражи! – лицо Профессора стало похоже на лицо безумного профессора из популярного сериала. – На самом деле они плывут очень далеко отсюда! Слишком долго стояла жаркая погода – воздух накалился, изменил плотность, луч света исказился… Ленка же сама нам рассказывала и сама же поплыла! Куда поплыла?! Там нет ничего! Поэтому нас они и не видят! Потому что их нет! То есть они есть, но не там… Мы корабль отсюда видим, а Юрвич с Ленкой – нет! Потому что его там нет! Потому что мы видим мираж!.. Господи, позавчера об этом говорили… – Алексей бессильно опустился на песок.

– Ну вы, ботаны, даете… – изумленно выдохнул троечник Михаил.

Инга с Виталием, которых Миша, видимо, тоже причислял к «ботанам», лишь сокрушенно переглянулись, недоуменно и все еще неверяще глядя в океан. Если эти корабли, проплывающие каждый день мимо острова, – оптический обман, мираж, то жертва двух их товарищей бесполезна и обидна вдвойне – ведь действительно не прошло и двух дней, как Елена всем поведала про эти чертовы миражи и сама же попалась в их ловушку!

– Нет, не может быть, – Инга упрямо закачала головой, – первый корабль был не мираж, я музыку слышала с его палубы, слуховых же миражей не бывает?!

Все вспомнили огромный белый лайнер, проплывший в первый день их нахождения на острове. Да, если б это и был мираж, то скорее миражище! И музыка вроде была.

– Может, тот первый был реальным. А остальные – нет. И это все объясняет – они плывут за горизонтом и не видят, естественно, ни нас, ни наши сигнальные костры, – сокрушенно согласился наконец Виталий с Профессором.

– Нет! – Инга снова замотала головой, словно не хотела примириться с тем, что произошло, – Ленка начиталась книжек, рассказала вам сказки, и что – теперь везде будем чудеса искать?

Михаил, редко вступающий в споры друзей, на этот раз, хмуро уставившись в собственный след на песке, изрек:

– Ваша беда, что вы книжки читаете для рефератов.

– Да-а-а, – хором вздохнули Виталий с Алексеем, не найдя других слов.

– Пока вы здесь разглагольствуете, они утонут, – зло буркнула Клеопатра и, поднявшись, пошла к Маше.

Все трое парней, проводив ее взглядом, остались на берегу.

Вечер застал остров немым.

Четверо фигур изваяниями застыли у кромки прибоя. Над ними сгущался мрак. Ночь – маленькая смерть – беззвучно уронила свой черный саван, и свет исчез. Луны не было. Лишь яркие звезды – далекие миры, равнодушные к земным трагедиям. Через час одна за другой, фигуры растворились в звездном полумраке, уйдя в глубину их морской тюрьмы. На остров никто не вернулся. Их осталось пятеро.

ДВА СКЕЛЕТА

Круглов, в очередной раз вынырнувший из очередной волны, хрипло позвал:

– Лен, ты здесь?

– Да куда я денусь, – дежурно ответила Елена из темноты.

Они плыли по ночному океану не представляя – куда они плывут, и, в общем-то, не представляя – зачем они плывут? Просто плыть было немного легче, чем держаться на воде в одном месте. Волны поднимали их, накатывая сзади, затем накрывали соленым мокрым одеялом, из-под которого они затем выныривали и ждали очередного подъема. Весь день, до захода солнца, они надеялись, что их план не безнадежен. Но ни одно судно не появилось в поле их зрения. Вернуться на остров они не могли никак – ветер и волны уносили их куда-то на запад, туда, где утонул раскаленный красный круг.

Юрий Васильевич давно уже осознал – какую невероятную глупость он сотворил! И почти перестал убивать себя за то, что не нашел слов, которыми бы убедил Лену вернуться обратно, пока остров был еще близко.

Он просто устал. Устал винить себя за все. За все, что случилось. Он устал плыть и устал думать о том, что произойдет очень скоро. Он не всемогущий, он всего лишь человек, игрушка в руках провидения. Ребят жалко только и вот Ленку…

– Лен…

– Здесь я…

– Жаль, бутылок нет.

Да, в прошлый их заплыв пустые пластиковые бутылки из-под минералки здорово им помогли. Но на острове не осталось ни одной целой бутылки. Одни, опрометчиво брошенные на песок, сдуло ветром во время шторма. Другие ушли на многочисленные эксперименты с опреснителем. «Отходы» пластика пошли на самодельные застежки для водорослевых накидок, на «вилки» для попыток морской охоты, из пластика вырезали расчески, зубочистки и даже браслеты и украшения для волос (этим, разумеется, занимались дамы). В результате у них остался только один исправно работающий опреснитель – самая удачная модель. Эх, хотя бы еще один, и было бы совсем другое дело! Но к чему сейчас об этом? Скоро они пойдут ко дну. «А Ленку я загубил», – вновь подумал Круглов. Впрочем, остальным на острове немногим лучше.

– Я скоро утону.

– Еще чего!

– Ничего не поделаешь.

– Не вздумайте! Я одна боюсь.

– Ты классная девчонка. Другой такой нет.

– Не подлизывайтесь. Плывите. Утром нас заметят с корабля.

– А они вообще бывают, корабли? Или это плод нашего воображения?

– Вы мне не нравитесь.

– Зато ты мне нравишься. Ты само совершенство. Предмет моего постоянного восхищения. Самый яркий цветок в школе…

– Подлый лицемер.

– Я никогда не был так честен.

– Лицемер и щеголь! Вот когда наконец-то раскрылась ваша сущность.

– Слушай Ленка, ты что, не собираешься идти ко дну? Я восхищен.

– Юрвич, вы совсем не смотрите вперед. А я смотрю! И давно уже увидела наш остров. Он совсем уже близко. Прекращайте умирать.

Круглов выскочил над водой, как пробка из-под шампанского: где?! Точно! Остров! Белая пена прибоя размывает ночную мглу, подсвеченную разгоревшимися звездами.

– И ты молчала!

Лена весело засмеялась:

– Извините, но так было приятно слушать ваши откровения!

– Гнусный провокатор!

– Сами не лучше.

– Слушай, а мне казалось – нас отнесло ветром совсем в другую сторону?

– Мне тоже.

– Ладно, раз мы вернулись на остров, то я тебя прощаю.

– За то, что была свидетелем моего нравственного падения.

– А-а, так я уже не самый яркий цветок школы?

– Он самый. Цветущий кактус. В кабинете у Тычина.

– Не у Тычина, а у Владимира Николаевича, и вообще, Юрий Васильевич, вы такой слабохарактерный в отношении с девушками.

– Все. Выиграла. Сдаюсь, – благоразумно признал поражение Круглов. – Поднажмем немного, нас, кажется, сносит.

Они, собрав последние силы, решительно загребли, то и дело окунаясь в черные волны.

На песок первой вышла Елена. Но ее ноги почти сразу подкосились, и она опустилась с тихим вздохом на колени. Юрвич, тот просто выполз из воды и уткнулся ничком. «Что-то нас не встречают, не случилось ли что?» – последняя мысль проплыла в его голове, и мозг отключился. Но не весь – в тумане сна Юрий Васильевич все греб и греб, вздымаясь и скатываясь вниз вместе с огромными горбатыми волнами.

Утром его бесцеремонно растолкала Елена:

– Юрвич, где мы?

Когда-то он это уже слышал.

– Юрви-и-ч! Мы где?

– В Караганде.

– Да вы встаньте и оглянитесь, – свирепствовала его любимая ученица, – это не наш остров!

– То есть как не наш?! – Круглов возмущенно поднял голову, словно был хозяином всех островов Индийского океана, а вот этот у него кто-то пытается национализировать.

– А вот так не наш! Вы встанете наконец или нет? Здесь нет никого – ни ребят, ни наших пещер, и вообще он крупнее нашего, я и конца его не вижу.

Круглов, встав на ноги, нетвердыми шагами, прихрамывая, засеменил по песку, недоверчиво оглядываясь вокруг себя. Точно. Это другой остров. Но очень похожий, только более вытянутый в длину. А может, это полуостров? – мучительно-сладкая мысль мелькнула в голове. Нет. Вот и конец его: белый песок сменяется темной мокрой полоской прибоя… Яйца! Здесь должны быть яйца черепах! Искать, быстрее искать!

Вдвоем с Леной они резво – глаз наметанный – определили возможные черепашьи кладки, и уже спустя несколько минут с таким желанным звуком треснула скорлупа первого яйца. Забыв на какое-то время обо всем остальном, они, ползая на четвереньках, как живые бульдозеры, перепахивали песок в поисках самого главного на свете. Так им сейчас казалось.

– Что это?! Ой, мамочка!

Лена вскочила на ноги и бросилась к Круглову.

– Опять с черепахой поцеловалась? – иронически взглянул на нее снизу вверх Юрий Васильевич, памятуя о давнишней ночной охоте на рептилий.

– Нет здесь черепах, они давно уплыли, – отдышавшись, проговорила девушка. – Там человек.

– Да нет, не живой. Кости. Нога.

Круглов молча пошел по Лениным следам на песке. Его спутница робко двинулась за ним.

Скелет человека не взволновал Круглова так, как Лену. Откопав одну берцовую кость, потом вторую, он обнаружил рядом третью. Что тут, кладбище что ли? Через четверть часа небольших археологических работ перед их взором предстали останки двух людей, сильно и, судя по всему, недавно изъеденных какими-то морскими животными, с обрывками военной одежды российского образца, как сразу определил Круглов. Рядом лежал пистолет Макарова с пустой обоймой. Даже не ржавый. Между ребер одного из скелетов виднелся провалившийся сломанный нож, а на левой кисти сверкали кругловские командирские часы, почти как новые.

Лена, округлив свои серые глаза, вопросительно посмотрела на Круглова. Тот, пожав плечами, не расстегивая браслета, сдернул с бывшей руки свои часы, завел, поднял к уху, и только тогда изрек:

– Перегрызлись, как два бешеных пса.

На черепе одного из скелетов каким-то чудом остались клочки светлых волос. Нижняя челюсть откинулась вниз. Он и сейчас улыбался.

Как ни взволновала их судьба двух мерзавцев, из-за которых они, собственно, и находились здесь, поиск черепашьих кладок остался главным действием, все остальное – менее главным!

Но новое событие прервало их раскопки.

Этого события они ждали так давно и так сильно, что даже растерялись от такой будничной, простой развязки: откуда-то сверху звук мотора спустился вниз, небольшой самолет с поплавками на шасси, с ходу, сделав небольшой полукрюк, приводнился на зеленоватые волны и плавно подрулил к песчаному берегу, точь-в-точь туда, где стояли ошалевшие Юрвич с Леной.

ВСТРЕЧА

Двое темнокожих парней вылезли из кабины гидросамолета и, спрыгнув босыми ногами со сверкающими пятками на мокрый прибрежный песок, деловито осмотрели Круглова и его спутницу.

– Хеллоу, – пробормотала Лена и несмело улыбнулась. – Ду ю спик инглиш?

Двое пришельцев переглянулись, и один из них, обнажив свои крупные белые зубы, с каким-то удовлетворением четко произнес:

– Иес, мисс.

Тут Елену прорвало. Она, подпрыгнув к белозубому негру, размахивая руками, начала тараторить английскими фразами, как комментатор на финале «Ливерпуль» – «Челси». Время от времени белозубый вставлял какие-то, видимо, уточняющие слова, после которых Лена взрывалась новым словопотоком. «Здорово ее в языковой школе натаскали», – восхищенно и даже завистливо подумал Круглов. Сам он сейчас со своим давно забытым немецким, не говоря уж про другие языки, довольствовался пассивной ролью.

Наконец Лена повернулась к своему старшему товарищу, уже изнемогающему от невозможности как-то влиять на происходящее, и обрисовала вкратце всю картину: они могут прямо сейчас улететь с ними в их деревню на материк, но за это требуется плата – тысяча долларов, за остальными они вернутся следующим рейсом – в любом случае больше двух пассажиров этот самолет не поднимет.

– Скажи, что им заплатят. Уговори их залететь на соседний остров к ребятам, я останусь, а Машу с собой возьмешь.

После коротких фраз с незнакомцами Лена вновь повернулась к Круглову:

– Они не соглашаются, говорят горючего мало, если будем искать остров, может не хватить до материка.

– Скажи, тогда не будем садиться, просто питьевую воду сбросим.

Опять короткие переговоры и перевод Лены:

– Они говорят здесь до сотни маленьких островов, очень долго искать.

Признав свое поражение, Круглов глухо произнес:

– Полетели. Главное – добраться быстрее до материка, до телефона, до местных властей, до полиции, до кого-нибудь….

Они летели долго. Много часов. И почему-то все время на запад, хотя Аравия вроде бы должна быть на севере. В хвосте самолета в специальных клетках шевелились разные морские чудовища: кожистые черепахи, морские звезды, какие-то длинные, как змеи, то ли угри, то ли другие рыбы. Все это издавало характерный запах и вызывало чувство какого-то мистицизма и нереальности происходящего. Напившись теплой воды из грязной трехлитровой фляги так, что живот раздулся до угрожающих размеров, сжевав все пять бананов, которые ему достались от щедрот темнокожих пилотов, Круглову захотелось сразу из неудобного маленького кресла переместиться на мягкий песок своего острова. У него стали сами собой закрываться глаза, и он несколько раз засыпал под мерный рокот пропеллера и, просыпаясь, смотрел на свои вновь приобретенные часы, пытаясь высчитать расстояние, которое они уже преодолели, и все время сбивался, голова тяжелела, и он снова проваливался в ватную дрему.

Последний раз он открыл глаза, когда самолет толкнулся о воду. Они прилетели. Лену не разбудило даже это. Пришлось расталкивать.

Их воздушный перевозчик, из самолета превратившись в катер, подплыл к берегу. Первый беглый взгляд на ряд небольших глиняных лачуг на берегу океана, подсказал Круглову, что живут тут небогато. Еще он сразу понял, что ближайшая полиция или что-то вроде ее, отсюда будет как до Китая пешком.

Их встретила толпа местных жителей, состоящая из десятка мужчин, не скрывающих свое любопытство, и целой кучи детей, галдящих и показывающих на них пальцами, как на диковинных существ. Какая-то гнусная догадка начала свербить мозг Круглова.

– Спроси их… – начал было Юрий Васильевич, но Лена уже и сама обратилась по-английски к белозубому пилоту, о чем-то договаривавшемуся с долговязым негром, на голове которого красовалась морская раковина (символ местной власти, что ли?).

Неожиданно резко, не дав девушке договорить, белозубый оборвал ее, указав жестом, чтобы она вернулась и стояла на том же месте, где и ее спутник. Лена, растерянно посмотрев на Круглова, вновь обратилась к двум не слишком вежливым мужчинам со всей возможной деликатностью:

– Икскьюз ми, се…

– Шатап!

Это слово понял даже Юрий Васильевич. Ей сказали – заткнись! Лена вспыхнула от гнева, румянец пробился даже через тропический загар, но что-либо ответить она не успела (а в том, что она ответила бы, Круглов не сомневался!) – со стороны грунтовой пыльной дороги к ним подъехал открытый джип. Из него вышли двое весьма упитанных черных мужчин, побритых наголо, в одежде, показывающей, что они находятся на более высокой социальной ступеньке по сравнению с жителями этой деревни. Водитель громилообразного вида, в военной форме, обвешанный какими-то портупеями, видимо, с оружием, остался в машине, положив обе ноги на руль. Долговязый и белозубый, заискивающе улыбнувшись, слегка поклонились приехавшим. Что касается ватаги детей, не прекращающей своего броуновского движения, играя в какие-то им понятные игры, то они не проявили никакого почтения к новым важным гостям, бегая чуть ли не между ног присутствующих. «Никакой дисциплины», – подумал школьный учитель Круглов.

Пока у джипа шел разговор на непонятном языке, Лена, не оборачиваясь, тихо проговорила:

– Юрвич, флажок на стекле…

Тут только Круглов заметил небольшой прямоугольник, приклеенный на ветровом стекле. Юрий Васильевич знал почти все флаги мира. Знал он и этот, хоть и редкий – белая звезда на голубом фоне.

– Ленка, разрази меня гром, мы в Африке, это флаг Сомали! Самая восточная страна черного континента, африканский рог на карте. То-то я не одного араба не вижу, одни негры. Я думал, нас на Аравийский полуостров доставят, а мы оказались на Сомалийском. Вместо Азии – Африка!

Лена посмотрела недоверчиво на землю под ногами, будто ожидая, что грунтовая насыпь в Африке должна быть совсем другой, чем где-нибудь под Вологдой:

– Мамочка дорогая, Африка! «Не ходите дети, в Африку гулять…» А Сомали – это хорошо?

– Плохо. Межклановые конфликты, вооруженные столкновения, пираты, нищета, уже несколько лет, кажется, нет центральной власти…. Влипли.

Их диалог прервался тем, что вся главная четверка: белозубый, который привез их на гидросамолете, долговязый с раковиной на голове – местный вождь, как окрестил его Круглов, и два приехавших на джипе толстяка – подошли вплотную к ним.

«Крутые» с джипа уставились на Лену, как в магазине на дорогой товар. Елена с тревогой посмотрела на Круглова – эти два наглых негра буквально раздевали ее взглядами, тем более что и раздевать-то было почти нечего – выцветшая, вылинявшая голубая комбинация на белой, белой по сравнению с окружающими ее телами, коже. «Крутые» долго оценивали стройные Ленины ноги, затем один из них показал толстым коротким пальцем на обветренные, потрескавшиеся от морской воды и солнца губы девушки, потом на обломанные ногти и исцарапанные коленки и, обратившись к «вождю», что-то укоризненно пробурчал. Тот начал извиняюще отвечать, быстрыми гортанными звуками. Та гнусная догадка, которая посетила голову Круглова раньше, еще сильнее стала стучать ему в виски. Он ловил взгляды Лены, но ничего ей пока не мог ответить. Да и сам чувствовал себя в дурацком положении – стоит в одних трусах перед группой незнакомых людей в незнакомой стране, не понимая ни слова из их разговора, но понимая, что им его мнение о происходящем, судя по всему, абсолютно не интересно.

Закончив осмотр девушки, один из «крутых», сверкая на солнце лысиной, отвернулся к «вождю» и вынул из кармана несколько скомканных бумажек. «Доллары, – безошибочно определил Круглов. – Недорого мы здесь оцениваемся».

Видимо, «вождь» тоже был такого же мнения, и между ним и лысым стал разгораться торг.

– Улыбайся, может за нас больше дадут, – с сарказмом процедил сквозь зубы Юрий Васильевич, – а то как-то непрестижно.

– Нас продают?!

Похоже, Лена не могла поверить, что такое может произойти с ними. Такое бывает только в книжках и теленовостях.

– А что еще делать бедным сомалийцам, где каждый второй безработный? – философски изрек Круглов, подавив вздох.

– Что делать?! Меня продавать! – в глазах полуобнаженной светловолосой девушки сверкнули серые яростные искры далекого потомка племени Рось.

– Только спокойно, – процедил сквозь зубы Круглов, – мы еще не во всем разобрались.

Лена не успела ему ответить. Второй толстяк, сделав шаг вперед и подойдя вплотную к ней с маслеными глазенками, неторопливым, но точным движением руки сорвал ее голубой лифчик. Вся собравшаяся темнокожая деревня, включая толпу детей, вперилась в белую девичью грудь.

…Такой звонкой пощечины Круглов не слышал за всю свою жизнь! Толстая коричневая щека завибрировала как барабан из высушенной кожи дикобраза. Круглые мелкие глазки, выпучились, словно их хозяин выпил литр газировки без закуси. Деревня восторженно взвыла как футбольный стадион после гола. Толстая рука, сжатая в кулак, поднялась для удара… а нога Круглова опустилась на брюхо обиженного «авторитета». Согнувшись пополам, противник упал прямо перед Леной на колени, хватая ртом воздух как камбала на сковородке, издав при этом какой-то неожиданно тонкий звук.

– Видимо, он хочет сказать, что его неправильно поняли, – роль переводчика Юрий Васильевич в этот раз взял на себя.

Больше проявить способности полиглота Круглову не дали. Охранник-громила, до этого мирно дремавший в машине, в два прыжка преодолел расстояние до места главных событий, и лишь армейский опыт Круглова уберег его от удара ноги, закованной в тяжелый кожаный ботинок. Но, к несчастью, у водителя джипа второй ботинок был не легче первого, и именно он вошел с дикой болью в грудь бывшего робинзона. «Трибуны» издали звук, как после забитого пенальти.

Отлетев чуть ли не на три метра, Круглов помутнел сознанием на пару секунд. Очнувшись, он увидел, как Лена с диким визгом кошкой отбивалась от охранника.

– Отпусти ее, урод, – прохрипел Круглов, с трудом вставая. Слишком много сил отнял за две недели остров, с безнадежностью почувствовал он.

Заметив очухавшегося «клиента», водитель-вышибала с силой бросил девушку на капот джипа и развернулся к Круглову, нетвердо стоящему на ногах, с полуусмешкой на губах: что? добавить?

От первого удара Круглову удалось уйти нырком вниз. Но от такого резкого движения у него вновь помутилось в глазах, и он, уткнувшись головой в живот противника с выпячивающимися многочисленными карманами с чем-то твердым, только смог ухватиться за эти карманы и войти в клинч.

Публика, включая лысых «покупателей», с грубым любопытством наблюдала за представлением. Не каждый день, видимо, эту деревню баловали подобным.

Ударив профессионально головой в глаз Круглова, фаворит ринга под одобрительные вопли трибун вновь послал своим свинцовым ботинком ослабевшего противника в дорожную пыль.

Офицер в отставке российских Вооруженных сил лежал беспомощно на спине и смотрел сквозь розовую пелену крови из разбитой брови, как на девушку, совсем девчонку, которую он несколько недель назад взял от родителей на детские соревнования, надевают мешок и грузят в джип, словно купленный в магазине товар. В это же самое время еще пятеро детей, за которых он отвечает, заточены на необитаемом острове. И их никто не прилетит спасать.

О Русь, забудь былую славу,

орел двуглавый посрамлен,

и черным детям для забавы

даны клочки твоих знамен…

– отрешенно продекламировал в небо Круглов, нисколько не помогая «вождю» с помощниками заносить себя в машину.

Д Т П

Пыльная дорога убегала под капот.

Мешок на голову ему достался старый, в мелких дырках, сквозь которые он мог кое-что видеть. Лену затолкали на пол под переднее сиденье. Сам он под сиденье не вместился, и его водрузили назад. Слева и справа от него сели толстяки, сдавив живым капканом. Руки и ноги стянули обрывками веревок.

Громила-водитель время от времени поворачивался, контролируя поведение пленников. Сквозь дырки в мешке Круглов наконец увидел, что именно оттопыривалось в нагрудных карманах его недавнего противника.

План созрел мгновенно и в деталях. Простой и авантюрный. Рискованный и нереальный. Но избитый и униженный Круглов забросил осторожность и пошел ва-банк.

Двое боровов стиснули его так, что о малейшем движении думать было бесполезно. Это минус. Но они ни слова не понимают по-русски! А это плюс.

Дорога перешла в холмистую местность, расширилась. Машина набрала скорость. Впереди сквозь дырки в мешке показались спуск и поворот. Пора!

– Лена, ты сможешь резко разогнуть ноги? Не отвечай мне, пошевели ими, если да.

Тотчас за эту тираду Круглов получил локтем в живот. Согнувшись от боли, он так и не увидел, прореагировала ли на его призыв Лена. Времени проверять не было. Перед поворотом громила перенес свою стопу сорок последнего размера в знакомом Круглову ботинке на педаль тормоза. Левая нога Елены была в нескольких сантиметров от педали.

– Лена, что есть силы давай! – рявкнул Юрий Васильевич, напрягшись всем телом.

Ленина босая пятка резко ударила по ноге водителя. Нога съехала с педали тормоза. Машина, не вписавшись в поворот, запрыгала по обочине, затем запоздало взвизгнули тормозные колодки, мотор заглох. От толчка два толстых стража Круглова откинулись, и этого хватило ему, чтобы поднять связанные руки и отпустить их кольцом за голову Громилы. Прижав водителя к креслу, Круглов рванул «липу» на его нагрудном кармане и выхватил то, что хотел.

Сзади на него навалились очухавшиеся толстяки, но резкий протестующий окрик громилы остановил их….

– Лена, вылезай.

Лена Серова, недавняя ученица 9-го «А» класса, которая должна была в это самое время сидеть за партой в своей родной школе уже в 10-м «А» классе и мирно внимать уютному голосу учителя, вместо этого практически голая находилась на полу джипа, со связанными руками и ногами, в грязном мешке на голове, сгорая от стыда и страха.

Освободив растрепанную русую голову, бедная девушка замерла от ужаса. Юрвич в мешке, как всадник без головы, крепко обнял сзади здорового негра на водительском кресле. В его правой руке торчала ручная граната, в левой – чека от этой гранаты, которую он буквально вонзил в толстый нос, застывшего водителя. Двое лысых на заднем сидении держали Круглова за горло и за руки, не решаясь ни отпустить его, ни вырвать гранату.

На несколько секунд воцарилась тишина.

– Лена, скажи этим сзади, чтобы они сели, – первым нарушил ее Круглов, понимая, что нельзя сейчас отдавать инициативу.

Лена Серова была храброй девочкой, но вид гранаты в побелевшей на костяшках руке Юрвича отбил у нее память на все английские слова сразу.

– Ленка, чтоб тебя… как «сидеть» по-английски?

– Сит даун плиз, – машинально пролепетала Лена фразу, с которой начинала каждый урок их школьная англичанка.

– Сидеть дауны пли-из-з-з-з! – свирепо взревел Круглов, приподняв над головой гранату и резко повернувшись к толстякам.

Неизвестно, что их больше напугало – «лимонка» над головой этого сумасшедшего русского или его убийственная вежливость – но они дружно плюхнулись на сиденье, так что задняя рессора издала предсмертный стон.

– А почему она не взрывается? – глаза Елены не сводились с маленького снаряда в руке Юрвича.

– Потому что я скобу держу.

– А-а, – дрожащим голосом протянула девушка, понимающе кивнув, не без труда изображая знатока оружия.

Дальше дело пошло веселей. Круглов быстро отдавал Лене команды, к которой, слава богу, вернулась ее прежняя сноровка. Через минуту они разоружили полностью громилу, заставили выйти всю троицу из машины и лечь на дорогу, освободили друг другу руки и ноги, Круглов наконец-то стянул с головы мешок, вдел чеку от гранаты на ее прежнее место и взял в руки пистолет, изъятый у громилы.

– Садись за руль.

– Я не умею, – возразила Лена.

– Ты ж умела?

– Это американская модель.

– А что, про американские джипы ты реферат не писала?

– Странно.

Бдительно посматривая на лежащих врагов, Круглов повернул зеркало заднего вида так, чтобы ему была видна вся бандитская троица из кабины, передал пистолет своей напарнице со словами: «За тем гориллой следи, эти двое без посторонней помощи и встать-то вряд ли смогут, животы помешают».

Мотор завелся сразу. Окликнув Лену и подождав, пока она запрыгнет в машину, Круглов рванул с ходу, подняв столб пыли.

– Стой! – вскрикнула Лена.

Юрий Васильевич ударил по педали тормоза, чуть не выбив головой ветровое стекло.

– Что?!

– Назад! Быстро!

Спорить было опасно – время играло против них. Круглов молча, с ужасной гримасой, врубил заднюю передачу и, подняв вновь только что улегшуюся пыль, вернул джип на место старта. Выхватив пистолет, Лена выпрыгнула из машины, перемешивая русские и английские слова, заставила лечь только что вставших с колен несостоявшихся ее, Лены, покупателей. После, бросив ствол Круглову, подбежала к тому лысому, который сорвал в деревне важную деталь ее туалета, и стала быстрыми решительными движениями стаскивать с него рубашку. Выполнив задуманное, она бросила трофей Круглову и, проделав то же самое со вторым лысым, облачилась в его футболку с рисунком руки сжатой в кулак, которая вполне по размерам могла сойти ей за платье. «Это правильно, – одобрительно кивнул Юрий Васильевич. – А то как-то несподручно голыми по Африке разгуливать». Мотор взревел, и второй раз они покинули это место уже навсегда.

Почти час дорога петляла по саванне. На склонах холмов зеленели кустарники, которые Лена определила как эфироносные. Круглов не спорил. На развилках он пытался выбрать более добротную дорогу и таким путем добраться до шоссе (если они вообще здесь существует!), а по нему уже до какого-нибудь города или любого населенного пункта с телефоном. Несколько мелких деревень они проехали не останавливаясь. В другом месте у группы пастухов, затерянных в море овец, они пытались добиться хоть какой-то информации, но слова «телефон», «шоссе», «Могадишо» (столица и единственное географическое название Сомали, которое вспомнил Круглов), не вызывало у местных жителей никаких эмоций, кроме нескольких арабских (или не арабских?) непонятных фраз. Они не очень расстроились этим, так как пастухи всего за пару долларов (которые Круглов обнаружил в кармане трофейной рубашки) продали им большую кожаную флягу козьего молока и огромный кусок сыра с хлебной лепешкой в придачу. Отъехав метров пятьсот, они остановили машину, съехав в придорожные кусты, и устроили пиршество, забыв обо всем на свете.

И зря! Зря забыли. Шум мотора и пыльный хвост на дороге привлек их внимание слишком поздно. Небольшой грузовик, мчавшийся с немалою скоростью в попутном с ними направлении, проревел около их стоящего джипа и скрылся в клубах плотной пыли. Юрвич с Леной озадаченно посмотрели друг на друга, не переставая жевать. Чувство опасности мгновенно вернулось в их сознание, как только впереди дико взвизгнули тормоза. Их джип в кустах все-таки заметили! Кто?

Круглов завел мотор, включил сразу третью передачу, не отпуская педаль тормоза. Пыль оседала. Судя по звуку, грузовик сдавал назад.

– Я сейчас, – Лена неожиданно выпрыгнула на дорогу и, крадучись вдоль обочины, пробежала вперед, исчезнув во все еще висящей в воздухе серой пелене.

– Куда?! – обмер Юрий Васильевич. – Чертова девчонка!

Через несколько секунд из поредевшего пыльного облака, вынырнув как черт из табакерки, «чертова девчонка» плюхнулась на переднее сиденье, но, задохнувшись то ли от волнения, то ли от своего забега, вместо слов замахала руками. В то же время пыль осела, и перед взором Круглова проявилась рожа громилы, высунутая из кабины грузовика, сдающего назад, в кузове которого находился еще десяток человек с автоматами.

– Давай! – Лена перестала махать и стала орать.

Что давать-то? Круглов и сам понял, что надеяться, кроме собственной прыти, им не на кого. Отпустив тормоз и дав полный газ он, еле втиснув машину между обочиной и грузовиком, рванул мимо громилы, в пылающих глазах которого вспыхнул восторженно-удивленный огонь, тут же сменившийся на кровожадно-плотоядный, а когда Круглов бампером джипа сшиб его приоткрытую водительскую дверь – на почти детский обиженно-изумленный.

Пыль! Спасительная пыль закрывала их от преследователей. Круглов жал на акселератор, втягивая непроизвольно голову в плечи, ожидая автоматной очереди в спину. Но сомалийцы пока не стреляли – то ли были уверены, что обязательно догонят, то ли не хотели портить свой джип.

– Оторвались, Юрвич! Оторвались! – не веря еще сама, крикнула Лена, высунувшись чуть ли не наполовину из джипа.

Юрий Васильевич, не отвечая дернул ее за руку, усадив обратно на кресло. Он не верил.

И был прав. Вдруг откуда-то сбоку, с какой-то козьей тропы, вынырнул грузовик, прижав растерявшегося Круглова к обочине. Из кабины преследователей высунулась рука с пистолетом, почти беззвучно блеснул огонь не слышный в грохоте моторов, и правое плечо Круглова ожгло болью. Инстинктивно он повернул руль, джип съехал с дороги, затрясся по каменистой саванне, ломая нижние ветви раскидистых деревьев. Ленка завизжала то ли от страха разбиться, то ли при виде крови Юрвича.

Гонка по бездорожью продолжалась, но, увы, силы были не равны. Преследователи с удивительной легкостью лавировали на своей немаленькой машине между камней и деревьев – все-таки это была их страна! А водитель джипа все хуже управлялся с рулем – ранение мешало. Еще один выстрел раздался сзади.

– Нагнись! – вскрикнул Круглов и тотчас понял, куда стреляли сомалийцы – машину стало бросать в стороны, ошметки от резины заднего колеса разбросало по высокой примятой траве. Управлять стало почти невозможно.

Развязка приближалась.

Рука онемела совсем. Надо было что-то делать! Развернув машину на сто восемьдесят градусов, Круглов пошел на африканцев в лобовую. Не ожидав такого маневра, громила, на миг потеряв бдительность, уткнулся своим капотом в небольшое деревце. Пожалев, что дерево не баобаб, Круглов, выжимая из своего подраненного джипа все что можно, нырнул в сторону и, выйдя на свежепроложенную колею из примятой травы, покатил обратно на дорогу, все время подруливая здоровой рукой ныряющий из-за голого заднего колеса нос машины.

Выйдя на дорогу и слыша нарастающий шум двигателя охотников, Юрий Васильевич вынул из бардачка гранату – ту самую – и, перекатившись на заднее сиденье, морщась от боли в руке, слабо улыбнулся Лене запекшими губами:

– Как ты думаешь, ты уже освоила американскую модель?

Увидев гранату, которая приводила ее в ужас каждый раз, как только появлялась в руке Круглова, девушка немедля впрыгнула в левое кресло, и потрепанный джип поехал, точнее, поскакал по каменистой дороге, как пьяный козел.

Судя по всему, американские внедорожники светловолосая водительница все-таки освоила еще не совсем. Дергая педаль газа, Елена чуть не выбросила раненого Круглова из автомобиля. Не имея возможности схватиться больной рукой за борт, он выронил «лимонку» на дорогу, слава богу, оставив в ней чеку, и, упав на пол, выразил свое отношение к напарнице тирадой не вполне педагогических фраз.

К счастью, Лена не слышала своего школьного учителя. Она вообще ничего не слышала. В нее каким-то непостижимым образом вселился дух Шумахера, и ее езда больше напоминала последнюю версию компьютерной игры «Умри в машине!»

Срезая дорогу, джип взлетал над обочиной чуть ли не на метр. Второе колесо потеряло резину уже без помощи преследователей. Круглов не мог доораться, перекатываясь сзади на полу, не в силах встать, чтобы она скинула газ, и приготовился к смерти за первым крутым поворотом.

Внезапно они вынырнули на бетонированное шоссе. Дикий визг тормозов слился со скрежетом о бетон задних ободов. Машина юзом пошла вниз со спуска, вылетела на встречную полосу, по которой к ним приближалась колонна автомобилей.

– Мама-а-а! – последнее, что услышал Юрий Васильевич от своего водителя, и вылетел из джипа.

Незнакомая речь обступивших его людей в военной форме не сразу, но разбудила сознание. Недалеко валялся джип, перевернутый на бок. Лена сидела на земле в футболке до пят и размазывала слезы по щекам. Кулак на ее футболке сейчас показался Круглову в форме фиги.

«Ну где там кривая рожа громилы, что-то ее давно не было видно?» – зло и безнадежно подумал смертельно уставший Круглов, ощупывая раненое плечо и стаскивая одной рукой насквозь пропитанную кровью рубашку.

Но громилы почему-то не было. Вместо него двое молодых солдат весьма почтительно подняли Лену за руки. А к Круглову подошел еще один солдат с большой зеленой сумкой с наклеенным красным крестом, из которой он доставал медицинский бинт. Кто эти люди?

– Юрви-и-ич! – Ленкин визг заставил вздрогнуть не только Круглова, но и всю роту солдат. Елена показывала пальцем на дорогу, аж подпрыгивая от возбуждения. Она не знала наизусть столько флагов, сколько знал ее школьный учитель, но этот знала наверняка.

На шоссе, окруженный с двух сторон военными машинами, стоял лимузин. Именно в эту небольшую колонну чуть не врезался джип перед своим кульбитом в кусты. На черном, блестящем на солнце капоте дорогого авто был укреплен маленький флажок: голубая полоса сверху, желтая снизу – Украина.

Страна, где большая часть населения говорит по-русски. Куда постоянно наезжают и в гости и по делу россияне, не обращая ни малейшего внимания на «газовые», «сахарные» и другие войны. Родина Юрия Васильевича, где он когда-то родился под Харьковом и пошел в школу. И, в конце концов, Украина – родина России, если вести счет от Киевской Руси. Братья-хохлы москалей в Африке не бросят!

Никогда в жизни флаг соседнего государства не вызывал у Лены и ее спутника такого прилива счастья.

«ИВАН ГРОЗНЫЙ»

На табло вспыхнула надпись «пристегните ремни безопасности», турбины воздушного лайнера заговорили в полный голос, в иллюминаторе замелькали аэродромные строения, и вскоре самолет оказался в воздухе.

Юрий Васильевич осторожно уложил перебинтованную руку на перевязь и закрыл глаза. Перед его мысленным взором вновь пронеслись события последних дней.

Чаша весов жизни и смерти склонилась окончательно. Видимо, кому-то там наверху надоела эта игра. И судьба решила сдаться. Сдаться на милость победителей.

«Автогонщица» Елена чуть не врезалась на шоссе в колонну сопровождения украинского консула, возвращавшегося из города Босасо, в порту которого было задержано местными властями по каким-то причинам, украинский морской танкер. Эскорт дипломата, состоявший из роты солдат, нейтрализовал горилл громилы вместе с ним самим и их новым грузовиком. Из-за Круглова он лишился, учитывая и разбитый джип, целого автопарка по местным меркам!

Консул с потрясающей фамилией Горемыко, выслушав историю Круглова, мгновенно, прямо из своего шикарного автомобиля, связался по мобильному телефону с российским послом в Аддис-Абебе. Тот – с Москвой. Там – с ВМФ России. Через пять (!) минут после шифрованного донесения с палубы военного корабля «Иван Грозный», находящегося у берегов восточной Африки, взлетел боевой вертолет, чтобы всего через два(!) часа разбудить почти ушедшую надежду оставшейся пятерки островитян шумом своих лопастей.

Во время отсутствия Лены и Юрвича командование взяла в свои изящные, но твердые ручки Инга Гусева. Она одна не поддалась всеобщему унынию и безразличию после гибели, точнее исчезновения в океане, двух членов их команды. Заставив парней нарвать на морском дне новых водорослей и сплести эту «чертову сеть из моих собственных волос!», она, не давая им спуску, прогнала на рыбалку, принимая в ней самое активное участие. Результат превзошел все ожидания – за час они стали обладателями десяток рыбин, некоторые из которых были в две ладони! Правда, сеть пришлось латать основательно.

Работа немножко отвлекла их от тяжелых мыслей, но все равно все разговоры на острове так или иначе сводились к судьбе Юрия Васильевича и Лены.

Маша почти не вставала и не разговаривала. Лишь сосала сырое рыбье мясо, которое ей тонкими ломтиками нарезал Миша. За этим занятием их и застал врасплох шум с неба.

Все сразу безошибочно узнали Андреевский флаг, нарисованный на фюзеляже, и рядом – заветные три полосы: белая, синяя, красная. Восторженно и молча, словно опасаясь спугнуть этот «мираж», ребята сбились в кучку, наблюдая, как из кабины на песок выпрыгнул молодой офицер в летном комбинезоне. Улыбнувшись смущенно, видимо, предполагая более теплую встречу, летчик осторожно поинтересовался:

– Ну как вы тут, ребята?

Никто сразу не нашелся, что сказать. Они еще не верили до конца. Какая-то пружина сжимала их души. Лишь Инга, выпрямившись в своем откровенном костюме из длинных водорослей, откинув назад несуществующие локоны, с легким укором спросила:

– Что ж вас ребята, так долго не было?

– Извини, сестренка, – ответил вертолетчик и только сейчас, оглядев остров, недоуменно и вопросительно посмотрел на темные от загара и чего-то еще лица ребят. – Как же вы здесь продержались?

– Легко, – непринужденно произнес Профессор, с трудом вставая с песка, и, подождав, пока успокоится головокружение от этого движения, спросил: – Простите, у вас не будет пару капель? Что-то горлышко промочить хочется.

– Да-да, конечно, – спохватился их спасатель, крикнув второму пилоту, но тот уже нес флягу с водой.

Как они пили воду – это отдельный роман.

Через двадцать минут они покинули остров. Навсегда.

Уже находясь на борту, они услышали от летчика: «Вам привет от Юрия Васильевича и Лены». Бронированные борта вертолета, выдерживающие прямое попадание ракеты, вздрогнули от вопля ребячьего восторга. Пружина разжалась. Они вновь стали прежними. Или почти прежними.

Миловидные стюардессы рейса Аддис-Абеба – Москва покатили по проходу тележки с закусками и прохладительными напитками.

– Ребята, держитесь, – предостерегающе подняла голову Инга.

Корабельный врач на «Иване Грозном» предупредил их о строгом соблюдении диеты после такого длительного периода экстремального питания.

– А мы только соку, – покладисто кивнул головой Виталий, делая какие-то скрытые знаки Алексею.

– Леш-ш-ша, – прошипела змеею Клеопатра, и друзья, тяжко вздохнув, проводили взглядом волшебно пахнущий столик на колесах, проплывший мимо них, довольствовавшись пакетами виноградного сока.

Лена, сидевшая с подругой рядом, укоризненно покачала головой:

– Пятый пакет сока, алкоголики, не считая разоренного буфета в аэропорту!

– Душа горит! – тоном прожженного пьяницы, обиженно парировал Виталий.

Лена с Ингой прыснули.

Сбоку от них на плече у Миши дремала Маша. Она еще была очень слаба, но постепенно оживала.

К Юрию Васильевичу повернулась Лена с новой модной прической, которой ей и Инге очень старательно сделал матрос, выполнявший обязанности парикмахера на «Грозном»:

– Так все-таки, как одним словом ответил мудрец своему шаху на вопрос – что движет человеком?

– Мы в ваше отсутствие на острове десятки вариантов перебрали, – подхватил Профессор.

Круглов улыбнулся. Их любознательность настолько сильна, что не оставила их даже в последние (как они думали!) дни.

– «Что движет человеком? – переспросил мудрец своего покровителя. – Только одно – выживание».

– Выживание? – удивилась Лена.

– Выживание, – повторил Юрий Васильевич.

– А как же любовь, дружба, верность, счастье? – разочарованно-растерянно пробормотала Инга.

За ее спиной Мария, не отрывая головы от плеча Миши, негромко ответила:

– А это все его звенья.

– Звенья чего?

– Того выживания, о котором говорил мудрец. Разве то, что с нами случилось, не доказывает это?

Все невольно замолчали.

– Вот за это и надо выпить! – прервав паузу, воскликнул Виталий, вновь увидев в проходе заветную тележку. – Клеопатра, молчи! Я свою норму знаю.