Отражение пребудет навсегда

Сергей Королев – поэт, о котором без посторонней помощи не узнаешь. Даже стихи найти сложно (они доступны на нескольких сайтах: «Журнальный Зал», (https://magazines.gorky.media/arion/2011/2), Pechorin.net и др. (https://pechorin.net/articles/view/s-anghielom-otstavshim-ot-svoikh-o-poetie-sierghieie-koroliovie-1980-2006. – Прим. ред.), не говоря уже о невыгодном соседстве в поисковике с полным тезкой. Свою биографию он написал во вступлении к диплому: «Родился в городке Бабаево Вологодской области, с детства любил читать, в 1996 и 2000 гг. выпустил два небольших сборника стихов, в 1997 г. поступил в Литературный институт, был отчислен, в 2000 г. после армии вернулся к обучению». Нужно добавить, что весной 2006 года Королев должен был защитить диплом, но не пришлось: в январе этого же года он добровольно ушел из жизни. На основе диплома в 2011 году в издательстве «Воймега» вышла самая полная (посмертная) книга поэта «Повторите небо». Хочется сказать пару слов о ней.

Важное место в книге занимает родина Королева – Бабаево. Город, безусловно, мифологизируется поэтом и, что понятно, ассоциируется с возвращением к детству:

Это чьи-нибудь семнадцать лет:
Вечный город мой и мост висячий,
Небо и крадущийся рассвет…
И никто еще не накосячил.

А его жители и события прошедших жизней вспоминаются с особой теплотой и ностальгией:

Дядя Коля был тоже чудак:
Слишком рано убрался со свету…
<…>
Скоморохи мои, дураки!
Ничего не пошло вам на пользу:
Пили водку, любили девиц,
По волкам заряжали картечью…
Ваши фото похожи на птиц
Непонятною музыкой-речью.

Особенно сильно звучит здесь «тоже» в первой строке. Это и страшное признание, и смирение, и легкая ирония. Сергей причисляет себя к «жизнелюбцам и самоубийцам».

К бытовым воспоминаниям примешиваются еще и воспоминания волшебные, как, например, в одном из лучших стихотворений Сергея Королева «В провинциальных страшных городах…». Привожу текст полностью:

В провинциальных страшных городах
Колючими крещенскими ночами
(Где фонари горели не всегда,
А что горели, рано отключали) –
По всей вселенной делалось темно,
И ветхий дом в пространство уносило,
И думалось, что смотришь не в окно,
А в чью-то незарытую могилу.
И только печь пугала мертвецов,
И бабушка тесней к огню держалась –
Какое бы дремучее лицо
На аспидном стекле ни отражалось.
Я верю: это было в старину!
И в то, что снова повернется детством
Большая жизнь: я запросто стряхну
Невинную задумчивость младенца –
И повторится вечное кино,
Где бабушка с седыми волосами,
И после жизни мы в свое окно
Из смерти в жизнь заглядываем сами.

Родина – это воспоминание, это детство и вся Вселенная, героя мучительно тянет обратно, в детство, под защиту печки и бабушки, но он понимает, что обратно – значит в небытие: «И думалось, что смотришь не в окно, // а в чью-то незарытую могилу». Поэтому и «вечное кино», ведь небытие тоже навсегда, а жизнь «недолго. Ни о чем». Тот же мотив черного окна с глубокой темнотой (могильной ямы) встречается и в стихотворении «над бабаевским вокзалом»:

этот город
умещается в окне
вот и я
к стеклянной наледи приник
отражаясь в темноте
как в глубине

Однако оно заканчивается надеждой: «отражение пребудет навсегда // замерзать-мерцать-оттаивать // в стекле».

Волшебное и странное в стихах Королева на «провинциальных страшных городах…» не заканчивается. Еще одно из известных его стихотворений называется «Рыба-Нюхтя», абсолютно авторский миф.

Рыба-Нюхтя
Рыба-Нюхтя плыла по озерной реке,
Рыба-Нюхтя плыла по реке;
И несла Рыба-Нюхтя в прозрачной руке
Мышь в пустом узелке…
И запутались мысли в моем дураке,
Пали силы в силке –
И не держит дурак ни перста на курке,
Ни червя на крючке:
Рыба-Нюхтя резвится в башке – в дураке
И совсем вдалеке.

Здесь интересна перекличка с другими образами из «Повторите небо». У Рыбы-Нюхти есть рука, хоть и прозрачная (то есть в воде незаметная), как и у кошки в одном из первых стихотворений сборника:

И пугающих этим детей,
Что дразнили облезлую кошку –
А она напрягала крестец
И скребла по могилке ладошкой:
– Глубоко ли закопан мертвец?

Ладошка, эта человеческая конечность, придает животному инфернальности. Кошка выступает в роли проводника в мир мертвых и напоминания заигравшимся детям: «- Глубоко ли закопан мертвец?» можно прочитать как «Долго ли вам осталось?».

Иначе обстоят дела с Рыбой-Нюхтей. Ее образ явно положительный, и невидимая рука нужна, чтобы нести с собой что-то скрытое. А несет она мышь в пустом узелке. Мышь – символ недобрый, и узелок пуст, вполне возможно, потому что был обчищен той самой мышью. На этом фантазия лирического героя прерывается: у него ничего нет, не хватает сил идти дальше в этой фантазии, и даже червя на крючке нет, чтобы выловить заветную рыбу. А она резвится «в башке», но при этом «совсем вдалеке», недоступная.

Главный герой здесь – типичный «дурак», но, как мы знаем по русским сказкам, дурак – это вовсе не глупый человек, это человек не от мира сего, который знает и видит больше других. (Такими «дураками» Королев часто делает дворников – «Когда героев не останется», «Побежала метла по плевкам», «И берется Юра Серебряник», – ведь он сам какое-то время подрабатывал дворником в Литинституте.) Пусть «дурак» и не может поймать Рыбу-Нюхтю, но он о ней знает, он ее видел, он был «высоко и высшего вблизи». А это уже большая удача.