Остался или задержался?

Федор ОКОЛЬНИКОВ, учитель химии и экологии школы №126, выпускник школы №1530, участник конкурса молодых педагогов Всероссийского педагогического собрания:

Всегда трудно писать о себе и своем деле объективно, но так, чтобы это не выглядело, как отчет о проделанной работе. Поэтому написание конкурсного эссе стало для меня приятным поводом на какое-то время заново пережить те волнующие события, которые определили мое развитие как личности и профессионала на долгие годы.

Случилось так, что я, родившийся в семье инженеров и не имевший в роду ни педагогов, ни медиков, однажды, еще второкурсником, начал работать в школе, потом было еще три школы, потом аспирантура пединститута, потом защита диссертации, и вот теперь шестой год, как я остаюсь работать в сфере образования. Остался или задержался? Любой аргументированный ответ на этот вопрос лично мне кажется неубедительным, поэтому на ум приходят явно не зависящие от меня обстоятельства: во-первых, обе мои сестры (каждая в свое время) решили также получать педагогическое образование, а во-вторых, до настоящего времени день моего рождения приходился аккурат на следующий день после окончания традиционных школьных экзаменов, то есть на двадцать шестое июня.

Мышление стереотипно, но даже в творческой, как это принято считать, работе учителя всегда найдется много стереотипов. Самый первый стереотип в моем мышлении был очень вовремя сформирован моей мамой, Валентиной Витальевной: в жизни всегда будут востребованы три профессии: учитель, врач и повар.

После девятого класса многие из нас решили идти в десятый «медицинский» – привлекала система «школа – вуз». В следующие два года мною двигала неуемная жажда познания. Да и могло ли быть иначе, если сама школа называлась гимназией №1530 «Школа Ломоносова». Химия и биология слились в моей голове воедино. Библиотека стала моим любимым местом в школе, но интересующих меня книг в ней было мало, поэтому по субботам я чаще всего весь день проводил в районной библиотеке. Наверное, именно тогда у меня сформировалось особое отношение к книгам и трепет перед полками книжных магазинов.

Склонность к чему-то педагогическому, как мне кажется, стала проявляться у меня в особом отношении к форме представления любой информации. Сначала, обложившись книгами, я готовился к вступительному экзамену по химии и пытался пройти от начала до конца в истории развития представлений о строении атома. В итоге исписанные листы белой бумаги были скреплены большой скрепкой, а на титульном листе, сам не зная зачем, я написал: «Лекция №1. Строение атома». Так появилась первая в моей жизни рукописная лекция. Затем в библиотеке я нашел книгу А.А.Яхонтова «Зоология для учителя»: к уроку биологии мне было важно выяснить, как устроена кровеносная система ланцетника. Книга заворожила меня подробными описаниями от вскрытия животных до схематизации их внутреннего строения. Так появилась цветная схема сначала в тетради, потом на листе А4, ну а уж потом и на ватмане. Отвечая на вопрос учителя биологии, я рассказал и нарисовал эту же схему на доске перед классом. Такое же отношение к работе с информацией проявлялось и по другим предметам, например, астрономии и географии.

Сложно сказать, советовал ли мне кто-нибудь из педагогов школы поступать в педагогический университет или нет, но одно событие наверняка определило этот выбор в дальнейшем – мой последний выпускной экзамен в школе в форме защиты экзаменационного реферата по МХК об истории французской песни. Сегодня я думаю о том, каким странным образом тогда сложились обстоятельства. Во-первых, еще в девятом классе я окончил музыкальную школу, и теперь, как говорится, у меня появилась возможность соединить приятное с полезным. Во-вторых, моя старшая сестра учила тогда французский язык, и поэтому дома были кассеты с волшебными голосами Мирей Матье, Патрисии Каас, Джо Дассена. В-третьих, в Москву с концертом приезжала Милен Фармер. Наконец, в-четвертых, пока я готовил рассказ про историю французской песни, прямо у меня под окнами в парке «Сокольники» вершилась совсем другая история – фестиваль шотландской музыки. Сидя в прохладном зале Российской детской юношеской библиотеки, я с удивлением открывал для себя великие голоса Эдит Пиаф и Шарля Азнавура, записанные на грампластинки. Эту волшебную атмосферу я постарался создать и на самом экзамене. Воспоминания об этом выпускном экзамене для меня особенно ценны тем, что один из членов экзаменационной комиссии – учительница, которая не работала в нашем классе и меня до экзамена в общем-то не знала, – на выпускном вечере подарила мне брелок с изображением Эйфелевой башни и компакт-диск с записью концерта еще одного великого француза – Жакоба Бреля.

Принято говорить, что учителями не становятся – ими рождаются. Что до меня, то я учителем просто случился, когда на втором курсе педагогического университета у меня появилось странное желание самореализоваться в жизни, а единственной на тот момент возможностью совмещения работы и учебы была работа в школе. Просто? Да, незатейливо. Случайно? Нет!

Мои склонности к химии и биологии были замечены домочадцами быстро. Стена, у которой раньше стояло пианино, показалась мне вполне подходящей для того, чтобы украсить ее вытеснительным рядом металлов Н.Н.Бекетова. Не тем, что в учебнике, а гораздо более полным. Но так как стены в длину мне не хватило, то пришлось представить ряд в виде буквы «V». Мне нравилось разбираться в тонкостях химии до тех пор, пока они находили какое-то применение или объяснение в моих знаниях по биологии. Может быть, именно поэтому вся генетика закончилась для меня на колхицине – веществе, разрушающем веретено деления клетки. Такого вещества в аптеке мне достать не удалось.

Поступив на биолого-химический факультет Московского педагогического государственного университета, я с интересом узнавал о новых для себя разделах химии и биологии, но мне было интересно лишь то, что связывало между собой эти разные области. Вскоре я сделал для себя вывод о том, что быть ученым в области химии или биологии у меня, наверное, не получится. Я уже не был так одержим деталями нового материала, как в школе. Теперь дисциплин стало слишком много. Правда, со временем я стал больше склоняться к тому, чтобы всерьез заняться экологией. Но вскоре у нас начались занятия по методике преподавания химии и биологии. К этому моменту я уже работал в школе и начал испытывать определенный интерес к педагогическому ремеслу.

Надо сказать, что многим студентам занятия по методике обучения показались несерьезными, поскольку соответствующие науки интересовали их куда больше, в какой-то момент все однокурсники поделились на тех, кто работает, и тех, кто не работает в школе. При этом некоторые, наверное, стесняясь, как могли, старались не распространяться об этом роде своих занятий. К слову сказать, для тех, кто работал в школе, всегда были послабления во время прохождения педпрактики – ее можно было пройти по месту работы.

Студенческие годы стали испытанием на прочность, когда надо было убеждать многих, и прежде всего самого себя, в том, что учитель – это тоже профессия. Мне вспоминаются два случая. Уже после того, как я окончил университет, один из методистов окружного методического центра, очень умный человек и толковый организатор, кандидат наук, в разговоре со мной вдруг сказал, что ему бывает очень стыдно в кругу друзей говорить, что он работает в школе. Сейчас он работает директором школы. Второй случай навсегда врезался в мое сознание фразой опытного коллеги о том, что учитель – это не профессия, а форма нищенства. Сегодня в разгар экономического кризиса я, как никогда раньше, понимаю, что это не так.

Работа в школе вместе с занятиями по методике обучения химии и биологии сформировала целостность восприятия педагогической деятельности. Самое удивительное тогда было в ощущении того, что сегодня учат меня, завтра я пойду учить других, а послезавтра я снова буду слушать лекции профессоров биолого-химического факультета МПГУ. Цикл замкнулся. И вместе с ним странным образом стал замыкаться и образ моих мыслей. Теперь в любой дискуссии мне предстояло в первую очередь определить свою позицию учителя или студента. Моя речь стала более эмоциональной. Опыт работы в школе проходил красной нитью через любые сообщения, доклады, где это было уместно.

Магия вседозволенности в педагогике многих очаровывает. Порой она рождает самые смелые теории и практики обучения и воспитания. Так появляются новые деятели науки и просвещения, готовые провозгласить новую панацею и повести за собой толпу. И только обыкновенный учитель не может обмануть других отсутствием профессионализма.

Мой путь в профессию был и остается скорее вектором развития. Мне посчастливилось работать с учителями-наставниками разных формаций, у каждого из которых я прежде всего учился организовывать свою работу, формулировать цели и задачи, достигать конкретных результатов работы. Как-то во время выборов, когда ночью в актовом зале велся подсчет голосов, куратор школы в окружном управлении и по совместительству наблюдатель меня – студента последнего курса педвуза – спросила: «Вы такой молодой! Зачем вам нужна эта школа?» Я ответил, что мне интересно работать с детьми. Тогда она спросила, надолго ли я планирую оставаться в школе. Я ответил, что, как только я потеряю интерес к работе, как только я пойму, что остановился в своем профессиональном росте, я уйду из школы. Куратор тогда мне ничего не ответила. Эти слова я могу повторить и сегодня.