search
main
0

«Особый взгляд» на послевоенное время

Что помешало состояться фильму «Дылда»

Новый фильм Кантемира Балагова «Дылда» взял на Каннском фестивале награду за лучшую режиссуру в номинации «Особый взгляд». Фильм недавно вышел в российский прокат, и я гарантирую, что споры о нем не утихнут как минимум до конца года.

27‑летний Кантемир Балагов – удачливый режиссер. Уроженец Нальчика, он попал в мастерскую Александра Сокурова, организованную в его родном городе, ничего не зная о своем будущем учителе. Желание снимать кино и понимание того, что он хочет сказать миру, сыграли решающую роль. Его полнометражный дебют, фильм «Теснота», требующий вдумчивого просмотра, попал в программу «Особый взгляд» Каннского фестиваля, а президент фестиваля Тьерри Фремо заявил, что это «начало возрождения киноиндустрии в России». В широкий российский прокат фильм не попал, однако многие «Тесноту» увидели и оценили. Сюжет основан на реальной истории, случившейся во время первой чеченской войны, когда молодую пару из влиятельной еврейской диаспоры накануне свадьбы похитили с целью выкупа. Фильм не ограничивается этой линией, история от нее отталкивается, демонстрируя тесноту средневековых нравов тогдашнего Северного Кавказа, столкновение интересов отцов и детей, матерей и дочерей. В итоге каждый делает свой выбор, а зритель за этим наблюдает. Особый эффект фильму придал формат, в котором он снят, – 1.33:1 (4:3), благодаря чему достигается эффект тесноты: героям очень тесно в кадре, зритель волей-неволей находится в особой близости с персонажами. В дебютном фильме Балагова прекрасными были соответствие замысла результату, материала – форме, естественность, которой сейчас так не хватает современному, не только российскому, кинематографу. Материал, то есть реалии жизни на Северном Кавказе в конце 90‑х, – тоже своего рода археология повседневной жизни определенной этнической и социальной прослойки населения в драматическое время в неспокойном регионе. Да и материал хорошо изучен автором, а события не очень удалены хронологически.
С «Дылдой» вышло по-другому. Задолго до выхода фильма было заявлено, что это история взаимоотношений двух медсестер в послеблокадном Ленинграде. Тема интригующая и наталкивающая на определенные ассоциации. Ты жаждешь соответствующей натуры, эстетики, формы. Это, конечно, наивное ожидание (зритель ожидает, а режиссер располагает), но все же. На поверку вышел барочный фильм, полный условности, практически лишенный примет послевоенного города, пережившего 872‑дневную блокаду. Условность, напоминающая «Русское» Александра Велединского, только с более изощренной работой художника-постановщика. В фильме нет ощущения недавней трагедии и заявленного посттравматизма: все послевкусие горя перенесено с общественного уровня на личностный, советская ментальность отсутствует напрочь, зато чувствуется современная европейская. Что-то вроде засева семян экзотического южного растения в почву вечной мерзлоты. Автор берет тему эвтаназии, фронтовой проституции, однополого влечения (пусть и говорится это не в лоб), сексуального шантажа, абортов, даже ненавязчиво проталкивает тему феминизма. Не спорю, возможно, эти проблемы и имели место в послеблокадном Ленинграде, но вряд ли настолько занимали общественное сознание. Народ, переживший смерть, вряд ли озабочен чем-то, кроме желания жить и строить.
Здесь же в центре внимания оказались две странные барышни – Дылда Ия и ее подруга Маша. Местами две «бывшие фронтовички» ведут себя как героини «Маргариток» Веры Хитиловой – издеваются над ухаживающими за ними мужчинами, шантажируя их и доводя до ручки. Нельзя сказать, что последовательно раскрываются характеры героинь, скорее им даются необычные характеристики, но характерами они становятся. Итог – вычурная, нарочито искусственная игра, неестественные реплики и интонации. Сопереживания и сочувствия это не пробуждает. Да и сам автор к героям своим симпатии не испытывает. Когда Дылда, сраженная приступом, случайно придушивает ребенка, все это кажется происходящим как-то мимоходом, хотя и влияет на ход последующих событий. Настроение создается навязчивым акцентированием на красном и зеленом, на истериках персонажей, временами – созданием эффекта сумасшедшего дома.

И если к героям «Тесноты» ты рад приблизиться, лучше понять, то из «Дылды» хочется бежать. Нет ужаса войны, есть ужас отдельных человеческих патологий. Нет ощущения жизни после смерти, то есть мира после войны, но есть сплошные индивидуумы со своими скелетами в шкафах. Кому нужно считать скелеты в шкафу, когда война только закончилась?! Если «Теснота» – выраженное национальное кино, то «Дылда» лишена идентичности и сделана скорее под заказ интернационального арт-сообщества. Это действительно арт, но не кинематографическое исследование определенного аспекта действительности. Из-за чего и возникает очевидный вопрос: при чем тут постблокадный Ленинград? Действие фильма могло происходить в 50‑е, в наши дни, в Европе, на неизвестной планете. Это цена за игру в условность. Современные режиссеры умеют ярко дебютировать, но вырабатывать устойчивый авторский язык, индивидуальность получается далеко не у всех. Самое ненужное современному кинематографу – вычурность, интеллектуализм и изыск. Самое необходимое – целесообразность и желание познавать жизнь, а не концепты.

Оценить:
Читайте также
Комментарии

Новости от партнёров
Реклама на сайте