search
main
0

Операция на открытой душе. В науке отсутствие результата – тоже результат, а в педагогике – сломанные судьбы

В высоких федеральных кругах зреет идея модернизации высшего педагогического образования. В чем суть предлагаемых изменений и к чему они могут привести? Свое мнение высказывает ректор Пермского государственного педагогического университета профессор Андрей КОЛЕСНИКОВ.

– Андрей Константинович, в чем суть обсуждаемой модернизации педагогического образования?

– Ликвидировать педагогические вузы, а подготовку учителей передать в классические университеты: там на старших курсах готовить учителей из студентов, по каким-то причинам отказавшихся от академической и производственной карьеры. А поскольку в стандартах классических университетов нет программ подготовки воспитателей дошкольных учреждений, учителей начальных классов, музыки, изо, физкультуры, логопедов, то всех этих специалистов пусть готовят средние специальные учебные заведения.

Общепризнано, что снижаются показатели физического и психического здоровья детей, резко увеличивается число ребят, которым нужна специальная психолого-педагогическая поддержка. Передать эти функции медикам или выпускникам педучилищ – значит фактически лишить громадную часть детей возможности получить полноценное образование.

– Почему это непонятно реформаторам?

– Они, видимо, мыслят в другой системе координат. Их главная задача в том, чтобы сэкономить деньги. Реформ в образовании было немало, но впервые у руля – экономисты. Они мыслят по схеме: вложено – получено. К примеру, в позапрошлом году в Прикамье было примерно 300 педагогических вакансий. Столько же – в прошлом году. А мы в год выпускаем 700 специалистов. Реформаторы делают вывод: 400 – лишние! Мысль о том, что в школе работают не до пенсии, а до смерти, и учителя берут сверхнагрузки, чтобы свести концы с концами, в головы им не приходит.

Думать надо о кардинальном повышении оплаты труда учителя, а не о ликвидации педвузов. Но экономически, конечно, проще второе.

– Андрей Константинович, в Европе специальных педвузов нет. Наши реформаторы хотят, чтобы у нас было также. Как за границей-то система подготовки педкадров работает?

– Прежде всего надо понять: там нет дискриминации в оплате труда специалистов. Зарплаты менеджера, инженера, учителя сопоставимы. И на старших курсах специальную педагогическую подготовку проходят те, кто просто чувствует: это им ближе, это призвание. И люди добровольно, исходя лишь из собственного желания выбирают профессию учителя. Если же мы перейдем на такую систему, то дело кончится выбраковкой кадров: отличники – в менеджмент, середняки – в инженеры, остальные в школу. А ведь отличными должны быть кадры в любой профессии!

Знаете, в чем суть проблем наших реформ и реформаторов? Вот, к примеру, не умеем мы делать хорошие очки. Едем в Европу: там умеют. Отламываем от их очков дужку, делаем у себя такую же, засовываем за ухо. И удивляемся: почему видно так плохо?! Да потому что система нарушена.

Ближе к теме другой пример – ЕГЭ. Родина единого госэкзамена в школах – Голландия. В том, что мы учудили, голландцы свое творение узнать не могут. У них ЕГЭ на «отлично» пишут 18-25 процентов выпускников. У нас – единицы на десятки тысяч. Не потому, что наши дети глупее. Потому, что у них ЕГЭ – система, а у нас – дужка от очков.

У меня сын учится в финансовой академии. В прошлом году в

11-м классе он сообщил, что учитель математики сказал классу: «Я больше, чем на тройку, вас к ЕГЭ не подготовлю». Дело в том, что 60 процентов заданий по математике на ЕГЭ – это задания, связанные с математическим мышлением. А остальное – креативные задания, математические казусы.

Я начинаю решать домашнее задание сына в рамках подготовки к ЕГЭ, и у меня в итоге количество уравнений получается меньше, чем количество неизвестных! А я – профессор физики, работаю в такой отрасли этой науки, где весь инструмент – математика. Звоню нашему выдающемуся математику профессору Иванову и прошу решить школьную задачку. Он смеется! Оказывается, эта задачка – тот самый математический казус, где в конце решения неизвестное нужно просто подобрать: это может быть ноль, единица или цифра «2».

В наших школьных учебниках по математике нет ничего, что готовило бы учеников к этой группе заданий. И в программах подготовки учителей, которые дает нам федеральное начальство, этого тоже нет. Поэтому, повторяю, ЕГЭ в России – дужка от очков, никакому выбору особо талантливых из среды способных этот экзамен не способствует.

– В 1961 году, когда Гагарин полетел в космос, в СССР ринулись толпы делегатов от европейских парламентов и министерств. Они не на заводы наши ехали, а в школы. Потому что открытие космической эры прежде всего было связано с образовательной системой в стране. Именно в 60-х годах Европа и США начали вкладывать в образование громадные деньги. А у нас по сравнению с 50-ми годами прошлого века инвестиции в высшее образование и науку снизились к началу 90-х в 54 раза. И в этих условиях правительство ставит задачу перехода к высокотехнологичным отраслям производства?!

– Федеральная власть поставила важную задачу: сделать образование лучше. Но не методом инвестиционной программы, а через экономию средств. Вот, к примеру, в Великобритании задаю вопрос: что вы, англичане, делаете, если в школе возникают проблемы? Мы, говорят, даем школе деньги, контролируем их расходы, а если проблема не решается, то выясняем, почему: директор несостоятелен или денег мало? Итоги образовательного процесса быстро не увидишь. Зато очень быстро видно его отсутствие.

Надо сказать еще об одной претензии реформаторов к системе педагогического образования: у нас по специальности в детсадах, школах и учреждениях дополнительного образования работает лишь 52 процента выпускников. Остальные – не по специальности.

– Ну тогда надо вообще все позакрывать – чего деньги-то зря тратить? А то что же получается? Не по специальности работает весь совет ректоров, а также все главы регионов…

– Жизнь меняется так, что каждые 5 лет вдвое вырастает объем знаний человечества. Образование может обеспечить получение этих знаний и их передачу только в том случае, если остается системой. Ни один ректор не может сказать, чем будет заниматься выпускник его вуза через какое-то время. И если подходить к реформе образования с позиций только сегодняшних потребностей, завтра понадобится следующая реформа. Реформировать что-либо, ставя главной задачей экономию денег, невозможно. Любая реформа требует инвестиций.

Родоначальником всех пермских вузов был Пермский госуниверситет. Он был создан в 1916 году, в разгар мировой войны, когда русская армия терпела поражения на Восточном фронте. И в это самое время пермское общество билось за победу в конкурсе на право открыть университет. Оно отдало под госуниверситет десять лучших зданий в городе, собирало деньги. Кто миллион дал, кто рубль, но вместе пермяки создали высшее образование в нашем крае.

Мысль о грядущей образовательной реформе перескакивает на другую: столько потрясающих зданий по городу под вузы задействовано! Думаю, желающих приблизить эпоху приватизации образования эта мысль очень возбуждает. Представляете, какой шикарный банк можно сделать на базе главного корпуса нашего вуза, или сельхозакадемии, или фармакадемии?

Мы сегодня с вами говорим о реформе педагогического образования, а ведь вокруг высшего сельхозобразования и медицинского тоже проекты строятся. Зачем, к примеру, медакадемии находятся в составе здравоохранительного ведомства? А не передать ли их в образовательное?

– Позвольте, а студенты в больницах будут заниматься по договорам между ведомствами?

– Формально это называется экспериментом, как и все «реформообразное» в образовании. Словечко прижилось в нашем языке, а ведь эксперимент, экспериментальность – это атрибутика научных исследований. Она предполагает, что инструмент исследований – это аппаратура, полигоны, мыши и кролики.

Эксперименты в хирургии глаза идут на свиньях, у них строение глаза максимально приближено к человеческому. И только когда набирается статистика успеха, и все прооперированные свинки видят «в оба», метод допускается к использованию в операциях на человеческом глазе. То же касается операций на открытом сердце: экспериментально грудные клетки у живых людей не вскрывают. А в образовании – пожалуйста, операции на открытой душе проводятся в качестве эксперимента по властному решению запросто. Физики ищут элементарную частицу, которая теоретически должна быть в природе. Тысячи экспериментов показывают, что такой частицы нет. Ну, что ж, в науке отсутствие результата – это тоже результат. А в педагогике – сломанные судьбы. Жизнь, извините, за банальность, у каждого только одна.

Советы ломали царскую школу, боясь контрреволюции в душах. Потом, в период хрущевской оттепели, когда политическая система дала первые трещины, началась реформа школы, потом реформа в 70-х годах, в 80-х… Но все они, откликаясь на социальную напряженность, все-таки не рушили суть системы образования.

Сейчас угроза гораздо существеннее, потому что затрагивает вузы. В основе – примитивно-экономические рассуждения о том, что детей стало меньше, классы не укомплектовываются и так далее. А ведь если в классах будет «еврокомплект» – 22 человека да учиться дети будут только в одну смену, а во вторую заниматься в кружках и клубах – это же будет просто замечательно! Но обеспечить такую базу под повышение качества знаний наши реформаторы не могут. Денег у них нет. Причем это вовсе не означает, что денег нет в стране. Вопрос – в качестве управления в принципе.

– У меня есть еще вопрос. Скажите, Андрей Константинович, как вы относитесь к идее загнать студентов в армию?

– Для педагогических вузов это будет означать полное отсутствие мужчин среди абитуриентов. Мужчин в образовании и без того очень мало, а так они совсем изсчезнут. Зато будут высокие конкурсы в технических вузах, где останутся военные кафедры, и в эксклюзивных вузах, которые финансируются по особой программе, из особых статей бюджета.

– То есть сначала все бежали в юристы и экономисты, теперь ринутся в инженеры. И возникнет новый кадровый перекос…

– В реформе высшего образования есть еще два аспекта: идея передачи большей части вузов на плечи местных бюджетов и выделение так называемых базовых, ведущих вузов. Результат, думаю, будет в том, что абсолютное большинство высших учебных заведений просто погибнет. Это опять попытка сделать очки из одной европейской дужки. Конечно, в Великобритании есть ведущие вузы – Оксфорд и Кембридж. Они, замечу, не в столице находятся. Но и территория страны не сравнится с нашей. И зачем, спрашивается, создавать ведущие вузы, если они и без того есть? Есть МГУ, есть технический университет имени Баумана, академии. Они есть и в провинции. А еще есть ведущие отраслевые вузы и вузы в национальных регионах. За право оставить у себя ведущий вуз на госбюджете начнется такая борьба!

Вульгарно-экономическая постановка вопроса: зачем пермскому краю, такому индустриальному, сельхозакадемия? А то, что миллион человек на селе живет и города наши кормит, – это из «Белого дома» разве видно?

– Думаю, Андрей Константинович, что наши федеральные властители в большинстве своем учились в детстве в каких-нибудь очень специальных школах. И с детства их представления о жизни сложились тоже очень специальные, от реалий далекие. Помните, когда французской королеве Марии Антуанетте сказали, что у народа нет хлеба, она ответила: «Пускай едят булочки!» Думаю, иронию в свой ответ она не закладывала и была вполне искренней…

– Наши реформаторы действительно далеки от народа. Самое печальное в том, что дело выльется в фактическое платное школьное образование. Ухудшение профессиональной подготовки педагогов бросит родителей в объятия частных репетиторов. А позволить себе такое образование для ребенка могут очень немногие. В развитых странах у родителей другие доходы, и они уже многие поколения совершенно спокойно воспринимают мысль о том, что за образование надо платить. И бюджеты государств другие. Мы себе даже представить не можем, какие деньги вкладываются там в образование. Впрочем, почему не можем? Качество жизни «там» видят десятки тысяч туристов, а качество импортной продукции мы всенародно используем, покупая товары. В основе этого качества – деньги, вложенные в образование.

У нас сколько-нибудь серьезное инвестирование семейных денег в образование детей невозможно. Источник – только бюджет. Редкое исключение, когда к бюджетным средствам плюсуются корпоративные, как это случилось в нашем городе, где на базе политеха и ЛУКОЙЛа возник нефтехимический институт.

Если реформа высшего образования грянет в ближайшее время, образование станет возможно только для элитарных кругов, для весьма богатых людей. Ничем, кроме усиления социальной напряженности, это не закончится. Потому что дискриминация людей в получении образования, денежный ценз – это социально несправедливо.

Оценить:
Читайте также
Комментарии

Реклама на сайте