На чтение: ≈ 15 мин.У главного врача больницы имени Виноградова, депутата Московской городской Думы Ольги Шараповой каждая минута расписана, может быть, поэтому Ольга Викторовна успевает так много: общаться с больными и коллегами, проводить ежедневные совещания, заниматься научной работой, читать ординаторам лекции по гинекологии и акушерству в Первом Московском медуниверситете имени Сеченова, а еще возглавлять управляющий совет школы №1948. Читая ее биографию, думаешь, что другим и за несколько жизней не сделать того, что оказалось под силу Ольге Шараповой. Она начала свой трудовой путь шлифовщицей на моторном заводе в Ульяновске, окончив медуниверситет, работала акушером-гинекологом в родильном доме города Чебоксары, в 35 лет стала министром здравоохранения Чувашской Республики, потом заместителем министра здравоохранения России, с 2017 года – главный врач Городской клинической больницы имени Виноградова города Москвы. На каком бы посту Ольга Викторовна ни работала, она всегда и везде внимательна к людям, требовательна к себе, а потом уже к другим. А главное – во всем действует как профессионал, понимая, что мелочей в этой жизни не бывает. Так уж получилось, что говорили мы не только о школьной медицине и организации работы во время пандемии, но и о том, как помочь детям найти свой путь в медицину, как научить оказывать первую помощь, о профессиональном выгорании и о смысле жизни.
– Ольга Викторовна, самая большая проблема этого года для всего мира и для России – это, конечно, ковид. Насколько эффективны меры по предупглавный врач больреждению заражения коронавирусом в московских школах?
– При открытии школ 1 сентября, безусловно, были опасения, потому что ковид никуда не ушел, к нам продолжают поступать пациенты с коронавирусной инфекцией. Мы понимали, когда наши дети пошли в школу, что какой-то процент, как бы мы их ни оберегали, все равно заболеют ковидом. Я посмотрела на то, что делает система образования Москвы – в школах правильно разделили потоки детей: кто-то приходит в 8 часов утра, кто-то в 9.30, а какие-то классы – к 9 часам. Учебные процессы начинаются в разное время. Горячие обеды организованы в столовой, но для разных классов в разные периоды времени. Я считаю, что при таком режиме есть вероятность того, что мы не попадем во вторую волну.
– Ковид показал еще и нехватку медицинских работников. В Москве давно реализуется проект, связанный с медицинскими классами. Насколько это помогает профориентации школьников?
– Во все времена медицинские кадры – это была проблема номер один. Всегда. И в 50‑х, и в 60‑х, 80‑х годах медицинских кадров не хватало, с учетом того что в России 42 медицинских вуза находится в подчинении системе Министерства здравоохранения. Есть медицинские вузы, которые в университетах, и они подчинены системе Министерства образования и науки. Каждый год выпускается более 3 тысяч врачей в России, и каждый год мы испытываем нехватку медицинских кадров. Но мы понимаем, что это те 3 тысячи, которые выпускаются, а поступают-то намного больше – от 5 до 10% не оканчивают медицинские вузы. Поступить – поступили, а потом тысячи мы теряем, и теряем на разных курсах, потому что студенты бросают вуз. Кто-то бросает из-за того, что просто не хочет быть в медицине, наступает разочарование, особенно после 3‑го курса, когда идет практическая подготовка, ребята работают в клиниках и видят, что врач – это не только белый халат, это еще и пациенты тяжелые, с которыми нужно работать. Поэтому Москва приняла решение выстроить систему профориентационной работы со школьниками, у учащихся есть возможность выбора, в какое направление они пойдут: или физико-математическое, или гуманитарное, или медицинские классы. Наши ведущие медицинские вузы, 1‑й, 2‑й медуниверситеты, медицинский институт РУДН – каждый из них имеет свои медицинские школы, свои медицинские классы. И преподаватели медицинских вузов ходят в эти медицинские классы и занимаются со школьниками.
Мы единственная многопрофильная больница-стационар на Юго-Западе, и мы стараемся работать со школьниками не только медицинских классов, но и со всеми, кто задумывается о работе в медицине. Допустим, 626‑я школа, у нее нет медицинских классов, но ее некоторые ученики хотят быть врачами, и ко мне, как к депутату, обращаются родители и говорят: «Мой сын (или моя дочь) хочет пойти учиться в медицинский вуз. Скажите, что для этого нужно?» А мы для того, чтобы понять, насколько их дети готовы к восприятию работы в больнице, говорим: «Хорошо, мы вам поможем поступить в медицинские вузы». Через Мосволонтерство регистрируем ребят начиная с 15 лет.
В нашей больнице специально создан отдел, который занимается детьми, которые хотят быть медиками. Школьники приходят к тяжелым пациентам: читают им стихи, рассказывают о погоде, просто разговаривают. Понимаете, мы, медики, оказываем медицинскую помощь, а психологическую, социальную помощь тоже кто-то должен осуществлять. У нас есть один психолог, один социальный работник, но они не могут всех охватить. Что они делают? Через волонтерство они учат школьников, как работать в части социальной или психологической помощи с нашими пациентами. Мы разработали специальные методики, алгоритм составили. Мы все это согласовали с Департаментом здравоохранения, с Департаментом образования Москвы, и только после этого начали работать непосредственно с учениками. Мы работаем как локально с этими волонтерами, так и с группами. У нас те школы, которые находятся на Юго-Западе, медицинские классы, приходят к нам сюда группами в основном по субботам или по воскресеньям, когда здесь немного медицинского персонала. Старшая или постовая сестра их встречает, распределяет по палатам и смотрит, как они осуществляют взаимодействие с нашими пациентами. Они совершенно по-другому потом начинают думать, увидев работу изнутри больницы, кто-то сразу говорит «не мое», а кто-то – наоборот.
И те, кто не в медицинском классе, а просто пришел увидеть работу больницы изнутри, даже говорят, что им понравилось и они хотят быть врачами. Через наши стены прошли более полутора тысяч учащихся за последние четыре года. Из полутора тысяч у нас поступили в медицинские вузы 120 человек. И мы знаем, что те школьники, которые прошли через профориентацию, окончат вуз, будут хорошими врачами и придут к нам работать.
– Им это дает какой-то бонус при поступлении?
– Да, за это даются баллы при поступлении. Школьники даже сами придумывают проекты. Приходят и говорят: «Мы хотим показать вам, что можно вести психологическую работу с пациентами, у которых был инсульт, работу по восстановлению».
– Хочется еще один вопрос затронуть: школьная медицина. Вот, например, ребенку на уроке стало плохо. Должен ли быть в школе врач или только медкабинет и медсестра? И кто должен оказывать помощь?
– Мы 5 лет назад придумали такой проект – «Пока едет скорая». Молодые доктора, которые работают реаниматологами, травматологами, неврологами и т. д., разработали несколько тем по оказанию экстренной медицинской помощи: что мы должны делать, пока едет скорая, чтобы спасти жизнь человеку. Не важно, кем мы будем – учителями, инженерами, врачами и т. д., – мы все равно все должны уметь оказать помощь. У нас есть знак «Пока едет скорая», его разработали наши партнеры. По этому проекту у нас прошло больше двух тысяч детей. Мы обучали по трем направлениям, важнейшее из них – как нужно проводить реанимационные мероприятия при сердечно-сосудистой недостаточности. Когда скорая приезжает, мы передаем этого пациента скорой помощи, и человек остается жив. К нам приходили не только дети, но и родители, бабушки и дедушки. Мы собирали аудиторию по 100, по 200 человек и каждому показывали, какое должно быть давление на грудную клетку. И когда человек хоть один раз попробовал это сделать правильно, он будет нести это умение в своем сознании. Наши молодые врачи ездили в школы и читали лекции. Сначала они читали лекции, а потом на практических занятиях отрабатывали навыки.
– У вас такая еще огромная общественная работа помимо врачебной и руководящей! Вы председатель управляющего совета нашей школы. Какую работу вам приходится вести как депутату, как председателю управляющего совета?
– Как только я стала председателем управляющего совета, работы еще больше добавилось. Это колоссальная ответственность. Мы с 1948‑й школой делали проект «Пока едет скорая». Сейчас мы открываем там медицинский класс, потому что родительская общественность приняла такое решение. Хотя это школа с китайским уклоном, и дети из школы №1948 ездят в Китай, из Китая приезжают в нашу школу. Нагрузка на детей колоссальная, потому что они изучают и английский, и китайский, и не просто язык, а китайскую культуру. Детям это очень нравится. Особенно после поездки в Китай, после того как они посмотрели, какая там культура. Им показывали, как система здравоохранения там работает, показывали, как работает Пекинский университет. Ребята приехали с горящими глазами. Потом выступали перед членами попечительского совета, рассказывали (прямо как взрослые!), что им нужно, чего им не хватает. Они хотели бы медицинский класс, они хотели бы окончить Народный медицинский университет Китая, потом приехать в Москву и здесь работать.
– Сейчас идут споры о сексуальном просвещении. Надо ли об этом говорить в школе? О репродукции, о женском здоровье, о том, что касается сексуального просвещения, или это в школе не нужно?
– По сексуальному просвещению я считаю, что не надо говорить об этом в школе. А необходимы знания о здоровье женском, что такое менструация, когда она наступает, какой вообще образ жизни должна девочка вести, когда она вступает на путь репродукции. Когда остаешься один на один с девочками и начинаешь с ними разговаривать, понимаешь, что очень многие мамы ничего им об этом не говорят.
– Ольга Викторовна, как врач, что бы вы посоветовали учителям? Для учителей очень важна проблема профессионального выгорания. Как сохранить себя, свое физическое и психическое здоровье?
– Когда мне задают вопрос о психологическом выгорании, я не совсем понимаю эту терминологию. Не понимаю психологического выгорания в профессии. Если ты любишь свою профессию, как ты можешь в ней выгореть? Я очень люблю врачевать, я акушер-гинеколог. Я даже не представляю своей жизни без акушерства-гинекологии.
Поэтому выгорания в профессии я не понимаю. Допустим, реаниматологи. Они отдают всего себя своей работе. Спасают жизни. Но бывает так, что ты сделал все возможное, а человек умер.
Но это не выгорание, это просто сложности в работе, с которыми ты сама не справишься, тебе нужен помощник в виде психолога. У нас медики, врачи – все верующие. Мне не нужен никакой психолог. Я хожу в храм. И если я не пойду в храм, мне будет плохо. Это уже мой образ жизни. У меня есть священник, которому я исповедуюсь. Он ставит мозги на место, и ты начинаешь дальше работать. Мы все разные, и нам всем нужна разная помощь – у кого-то это священник, у кого-то психолог.
Светлана РУДЕНКО
Выбор читателей
Комментарии