О видимом и скрытом

Мне она сразу не понравилась. Шумная, яркая. Говорит громко, чтобы все слышали. Работала стюардессой и сейчас все по миру колесит. Весной в Карловых Варах любит бывать, летом – в разных экзотических странах (благо здоровье и финансы позволяют). В последнюю неделю сентября – начало октября в Коктебель приезжает. Здесь и отмечает свои именины. Хлебосольно, с приглашением местных бардов, поэтов. Именно она, Вера, укорила меня, что игнорирую вечера в Доме-музее Волошина. Интересные люди собираются.

– Пойдемте, сегодня познакомлю с певицей Наташей Горлицей, – предложила в один из вечеров Вера, уже убегая.

Я пообещала прийти попозже. Коктебель в осенние дни я любила именно за неспешный ритм, за отсутствие толпы на набережной. Потому в течение последних лет неизменно выкраивала недельку для Коктебеля. Приезжала сюда, чтобы надышаться степным полынным воздухом во время походов в Тихую и Лисью бухты, налюбоваться Кара-Дагом и Хамелеоном, меняющими на глазах свои краски, пропитаться соленым морским воздухом… И никакая сырая московская зимняя хмарь потом не страшна.

Народ в нашей частной гостинице у радушных хозяев Лени и Лены подбирался такой же по духу. Вера как-то выпадала из общего круга. Да и оказалась она в нашем уютном теплом дворике случайно. У бывших ее хозяев шел ремонт.

Но на концерт я все-таки сходила. Как в Москву вернулась… Лучше было бы посидеть на берегу, наблюдая, как дышит море, прощаясь с очередным днем. В такие минуты непостижимым образом совмещается бескрайность просторов и собственной души. И верится, что все мелочное, суетное отошло от тебя навсегда. Иллюзия эта держится, конечно, недолго. Но тем и хороши такие минуты.

Перед отъездом по давно заведенному обычаю мы посидели в прибрежном кафе, а потом устроились за большим столом во дворике нашего дома под раскидистыми листьями инжира.

Наш разговор перешел в особую доверительную тональность. Наверное, так бывает и в поезде со случайными попутчиками. Мы не знали, встретимся ли на следующий год. И вот что я услышала от Веры. Оказывается, она ухаживает за родственницей, больной тяжелой болезнью. Это жена брата, с которой никогда не было понимания, да и желания общаться. «Одни деньги да наряды на уме у нее были, детей так и не завели, – рассказывала Вера, – а как брата не стало, сразу молодого кавалера в дом привела. Мне позвонила ее племянница из другого города, сказала, что тетя Рая тяжело болеет. Из дома не выходит, наверное, и еды нет. Попросила навестить. Я и отправилась покормить-посмотреть. Не сразу узнала нашу красавицу. Та – в ноги: возьми к себе, молодой кавалер, которого уже и прописать успела, грозится сдать в интернат. Что делать? Куда деваться-то? Забрала к себе. Наняла сиделку, вот так и живем. Как-то батюшку в церкви спросила: «За что мне такая обуза?» Он разъяснил: «Не для себя это делаете, для Бога». Легче как-то стало. Набегаюсь тут, надышусь – и домой. Там стирка, готовка, лекарства, врачи. Думаю на ноги поставить Раю-то».

Мы помолчали. Слышно было, как недалеко от нас бьется о причал море. Вечное, безграничное, переменчивое. Как и сама жизнь.