О средней средней школе замолвите слово

«Известия» опубликовали рейтинг лучших школ Москвы. Материал этот вызвал у меня сложные чувства. Отрадно, что в Москве так много школ, говоря словами поэта, «хороших и разных». Прекрасно, что многих выпускников одной из московских школ приглашают в лучшие российские, американские, канадские, европейские университеты.

Как видите, Пушкин благодарит своего учителя не за «глубокие и прочные знания», не за то, что его «хорошо подготовили к экзаменам», за что чаще всего благодарят учителя сегодня. Здесь другая система координат, другое исчисление ценностей: создал нас, воспитал наш чистая лампада возжена. В этом – краеугольный камень.

И вместе с тем что-то вызывает мое неприятие этого рейтинга. «Критериев для составления такого рейтинга может быть много – процент поступивших в вузы, победы на олимпиадах, количество мужчин среди учителей, мнение самих школьников и их родителей. Мы решили эти критерии ограничить и за основной принять такой: знания, которые дает школа». Вот, скажем, естественно-математические школы. «При составлении этого рейтинга мы учитывали результаты московских городских олимпиад по математике, физике, химии и информатике». Все так. И трудно здесь спорить, возражать. Но за 54 года работы в школе я так и не научился (может быть, тому виной профессия – учитель литературы) относиться к школе прежде всего как фабрике знаний.

Вот второе место по математике и разделивший 1-3-е места по физике с другими школами лицей «Вторая школа». А я хорошо помню эту самую «Вторую школу». Да, блестящий уровень преподавания математики, уроки, которые вели профессора, доценты и аспиранты МГУ. И вместе с тем лучший в СССР коллектив учителей-словесников, ставших впоследствии учеными, профессорами в СССР и за рубежом. А когда учитель истории Анатолий Якобсон читал для желающих в зале курс лекций по русской поэзии (тогда! Об Ахматовой, Блоке, Пастернаке!), в зале буквально не было мест. Книга Якобсона о «Двенадцати» Блока, на мой взгляд, лучшее, что написано об этой поэме. Но входит ли нечто подобное сегодня в рейтинг школы?

Вот директор Гуманитарного лицея убеждает изучать китайский: «Сейчас много ребят, которые считают, что они повышают свои конкурентные преимущества в работе, зная китайский язык». И действительно, кто же не думает в наше время о своих конкурентных возможностях? А я старомодно вспоминаю пушкинский лицей. Да, они получили прекрасное образование, но лицей не был для них только «сенью наук».

Куницыну дань сердца и ума!

Он создал нас, он воспитал наш

пламень,

Поставлен им краеугольный

камень,

Им чистая лампада возжена.

Как видите, Пушкин благодарит своего учителя не за «глубокие и прочные знания», не за то, что его «хорошо подготовили к экзаменам», за что чаще всего благодарят учителя сегодня. Здесь другая система координат, другое исчисление ценностей: создал нас, воспитал наш пламень, чистая лампада возжена. В этом – краеугольный камень.

Или теперь все эти ценности – не ценности? Но если школа будет только фабрикой по выработке знаний, то тогда зачем все разговоры о создании в нашей стране гражданского общества?

Конечно же, лучшие школы всегда будут лишь верхушкой айсберга народного образования. А судьба нашей страны, ее общества, ее культуры, ее семейного благополучия, нашей повседневной жизни, отношений между людьми, нашего быта и даже бытия будет зависеть и от того, какова будет наша элита, и прежде всего от того, каково будет массовое образование в стране. Меня как-то спросил директор одной из лучших школ (а большинство из них – это школы элитные), где я работаю. Я назвал школу. «И охота вам учить кого не лень!» – сказал мне этот известный в стране ратоборец за гуманизацию и гуманитаризацию образования. Но ведь от этих «кому не лень» и зависит наша сегодняшняя и завтрашняя жизнь.

Слово «среднее» имеет разные смыслы. Средняя школа – это тип школы. Но среднее значит и другое: средний, то есть обычный, ничем не выделяющийся, ничем не примечательный, может быть, даже так себе. Наше будущее определяют не победители международных олимпиад. Как показывает опыт, большинство из них уезжают за границу. («Наша школа работает на экспорт», – с гордостью сказал директор одной из самых известных школ). Наше будущее определяет средняя средняя школа. Все это приобретает особое значение, когда речь идет о преподавании литературы, смысл которой не в приобретении учебных знаний и повышении своей конкурентоспособности. «А зачем вам все это надо?» – спросил меня совсем недавно десятиклассник, которому я предложил переписать сочинение. «Я хочу, чтобы у твоих детей был образованный и культурный отец». Естественно, такой подход ни в один рейтинг не входит.

И здесь задачи лучших, элитных и средних средних школ совершенно разные. Хотя их и меряют одной мерой и на экзаменах, и при разных проверках. В гуманитарные гимназии и лицеи идут те, кто любит литературу и интересуется ей, те, кто читает. В средних средних – все больше и больше тех, кто уже ушел или уходит от литературы, кто или не читает или читает краткие изложения классиков, благо их издано огромное количество. И здесь у учителя-словесника главная задача – вернуть к литературе, а для этого прежде всего показать, что классики писали о нас, о тебе, о нашей с тобой жизни. И не в знаниях самих по себе тут дело. Здесь главное – общекультурная, человекостроительная направленность.

А потому и другие критерии оценки. И скажите, кто больше достоин поощрения, награды: тот столичный учитель, что работает в привилегированной гимназии с ребятами из интеллигентных семей, к тому же имеющий на литературу куда больше часов, чем в обычной школе, ученики которого могут любое стихотворение разложить на аллитерации, метафоры, рифмы, ритмы, синекдохи, метонимии, размеры, или сельский учитель (а я дружил с таким не одно десятилетие), который привил своим ученикам интерес к литературе и любовь к стихам, научил их говорить и писать о том, что они действительно думают и чувствуют, но ученики которого, увы, может быть, и не блещут особыми знаниями по литературе?

16 марта в трех десятых классах, закончив первые два тома «Войны и мира», мои ученики писали сочинение, которое я даю вот уже сорок лет. Князь Андрей Болконский возвращается из Отрадного и видит преображенный старый дуб. «Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна – все это вдруг вспомнилось ему».

Но почему рядом оказались Пьер на пароме и девочка, взволнованная красотою ночи? И как понять: мертвое укоризненное лицо жены и… лучшие минуты жизни? Так возникла тема сочинения «Лучшие минуты жизни Андрея Болконского». Я даю эту тему за неделю до того, как она будет написана в классе. При этом все эпизоды, кроме возвращения Болконского и смерти княгини Лизы, были уже предметом наших размышлений. Задача сейчас в том, чтобы найти, что все эти минуты объединяет, и, пользуясь этим ключом, объяснить, почему среди них мертвое укоризненное лицо жены.

Сочинение писал 71 человек. Шестерым я поставил двойки: после семи дней они подали формальные отписки. Все остальные понимают, что лучшие минуты жизни Андрея Болконского – это переломные минуты его жизни: «Князь Андрей после каждого из тех моментов понимает, что он жил не так, как нужно, и обретает новый смысл жизни».

Но почему же среди этих минут мертвое укоризненное лицо жены? 20 человек, то есть 28%, ответили совершенно неверно. Одни написали, что ее смерть освободила его и он воспринял ее с облегчением. Другие говорили, что это лучшая минута жизни, потому что, умирая, Лиза родила ему сына.

Отметим две роковые ошибки, две подмены слов. Вместо лучших минут пишут счастливые минуты. И вместо мертвого укоризненного лица жены смерть жены. Вот мы и получаем «Смерть жены – одна из счастливых минут в жизни Андрея Болконского». (О, как часто мы обманываем себя внешне правильными выученными ответами, даже не догадываясь, что на самом деле за ними стоит.)

Все остальные видят главное: Болконский едет домой с чувством вины перед женой и надеждой на то, что он сможет оправдаться. Потом он об этом скажет Пьеру Безухову. И обращают внимание на ключевые слова (они повторены в романе шесть раз): «Я вас всех любила и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» – говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо».

Но лишь несколько человек на три класса из тех, кто выделил эти слова как ключевые, смогли объяснить, почему же этот укор мертвого лица вспоминается Болконскому как одна из лучших минут его жизни. «Смерть княгини Лизы – это потрясение, еще раз доказавшее ему правду жизни, ее смысл, который заключается в любви человека к близким». Да, это минуты прозрения, покаяния, очищения, преодоления своего эгоизма и человеческой разобщенности.

Вот это и есть то, что называется преподаванием литературы, постижение книги и через нее себя, вчитывание, соразмышление, сочувствие. Но вся система контроля – экзаменационные сочинения, текущие сочинения, вступительные в вуз – заставляет натаскивать на готовые истины, непережитые, непродуманные и даже о непрочитанном.

Для самого Толстого было несомненно (он даже эти слова выделил шрифтом), что «искусство есть деятельность человеческая, состоящая в том, что один человек сознательно известными знаками передает другим испытываемые им чувства, а другой человек заражается этими чувствами и переживает их».

Но что значат чувства в наше время рейтингов, конкурентоспособности и фетишизаций знаний как самоцели?