Неоконченная исповедь сталиниста

Внутренний цензор не позволял Ивану Стаднюку выкладывать всю правду на бумаге

В застойное время Ивана Стаднюка считали литературным генералом, не по заслугам приближенным к престарелому советскому вождю Брежневу. Писатель действительно был вхож в кабинеты многих советских руководителей. Он много чего знал. Вот только в книгах своих писатель все тщательно дозировал. Это его как художника и погубило.

Иван Фотиевич Стаднюк родился 8 марта 1920 года на Украине, в селе Кордышивка Винницкой области. В восемь лет он остался без матери. Когда на Украине начался голод, мальчишка вовремя сумел из деревни перебраться в Чернигов к старшему брату Якову. Потом, уже в седьмом классе, его забрала к себе в Тупичев старшая сестра.

После семилетки Стаднюк поступил в Винницкий строительный техникум. Но что-то там у него не сложилось. Тогда родня посоветовала ему подать документы в Краснодарскую школу летчиков-наблюдателей. Но военком схитрил – сказал парню, что тот будет летчиком, а сам отправил его в пехотное училище. Впрочем, учеба продолжалась недолго. Через месяц выяснилось, что у Стаднюка есть репрессированные родственники. Естественно, его тут же из училища отчислили.

Позже Стаднюк поступил на десятимесячные курсы Черниговского педагогического института. Правда, когда выяснилось, что парень и тут всех обманул, указав в анкете, что окончил не девять, а десять классов, его с позором выгнали. Лишь в августе 1939 года Стаднюка приняли в Украинский коммунистический институт журналистики. Но уже осенью его призвали в армию.

Потом он оказался в военно-политическом училище. А дальше – назначение младшим политруком в одну из дивизионных газет Белорусского военного округа.

«В субботу 21 июня 1941 года, – вспоминал Стаднюк уже в 1981 году, – я по заданию редакции газеты поехал в танковую бригаду, которая находилась в лагерях в нескольких километрах от границы южнее Гродно. И первые залпы артиллерии немцев обрушились на наш палаточный городок, и мы по тревоге выскочили из палаток. Начали строиться вдоль танков. Я как работник газеты не знал, чем мне заниматься, но понимал, что мое место там, где все остальные танкисты».

На войне Стаднюк пробыл от первого до последнего дня. 26 июня 1941 года он получил первое ранение в челюсть, однако от эвакуации в госпиталь отказался, оставшись в боевом строю. Потом молодой политрук много горя нахлебался в немецком окружении. К слову, в войну Стаднюк получил три ранения.

После победы Стаднюк остался в армии. Его перевели в краснодарскую газету «Боевое знамя». Там он напечатал свой первый рассказ «Капитан Беляев».

В конце 1940‑х годов начальство заказало Стаднюку пособие для будущих войсковых разведчиков. Но он вместо методички написал развернутый рассказ. Рукопись попала на рецензирование в разведуправление Генштаба. Руководство приняло соломоново решение: на базе представленной рукописи подготовить две книги. Для практического пособия оно приказало «отжать» всю лирику, а для Воениздата – убрать подробные описания специфических приемов. Так Стаднюк стал автором приключенческой повести «Следопыты».

С этой книгой бывший фронтовик в 1954 году сунулся по протекции своего редактора из Воениздата Сергея Смирнова (того самого, который раскопал всю правду о защитниках Брестской крепости) на II Всесоюзное совещание молодых писателей. Стаднюка записали в семинар Валентина Катаева. Кроме него к автору хрестоматийной повести «Белеет парус одинокий» попали Владимир Дудинцев, Владимир Тендряков и еще несколько человек.

Катаев сразу заявил, что «Следопыты» – это не литература, предложив Стаднюку подумать о другой профессии.

«После окончания очередного рабочего дня, печального для него, – рассказывал потом критик Б.Леонов, – Стаднюк осмелился подойти к Софье Семеновне Виноградской и попросил ее почитать машинописные рассказы о хлопце Максиме… Увидев Стаднюка на следующем занятии, Катаев недоуменно пожал плечами и объявил, что на обсуждение выносится повесть Александра Андреева. Но тут слово попросила Софья Семеновна. Она начала читать отрывки из «Максима Перепелицы». И проделки веселого хлопца из села Яблонивка, копии того самого села Кордышивка, в котором родился писатель, всем понравились. Как ни странно, но больше всех развеселился Валентин Петрович. «Это же здорово! Я вижу живого человека, непутевого, но со смекалкой. Больше того, я уже полюбил этого парня. – И тут же спросил: – А что это вы нам читаете, Софья Семеновна?» Виноградская указала на автора, который тут же был восстановлен Катаевым в правах молодого литератора».

Кстати, ровно через год после совещания молодых писателей Анатолий Граник снял по рассказам Стаднюка чудный веселый фильм «Максим Перепелица», в котором главные роли блистательно сыграли Леонид Быков, Георгий Вицин и Татьяна Пельтцер.

Окончательно из армии Стаднюк ушел в 1958 году, перед этим заочно окончив редакторский факультет Московского полиграфического института.

Лучшая книга Стаднюка – это, безусловно, роман «Люди не ангелы», впервые опубликованный в декабре 1962 года в журнале «Нева». В нем чуть ли не впервые были затронуты темы голодомора, насильственной коллективизации и ГУЛАГа.

Роман с ходу перевели почти на все европейские языки. Поэтому, когда Михаил Алексеев узкому кругу сообщил, что по «белому ТАССу» прошла информация из Швеции, будто «советскому писателю Ивану Ф. Стаднюку присуждена Нобелевская премия за роман «Светлых людей нет», кое-кто растерялся.

Б.Леонов рассказывал, что Стаднюк сначала Алексееву не поверил. Но ему показали официальный тассовский бланк. Подлинность бланка подтвердил Сергей Сергеевич Смирнов. На всякий случай писатель решил обратиться в ЦК партии к заведующему сектором литературы Юрию Барабашу. Тот передал ему свои поздравления и пообещал перезвонить.

«Прошла суббота, – писал Б.Леонов. – Воскресенье. В душе – переполох. Как-никак, а нобелевский лауреат. А деньги – землякам, на нужды колхоза. И вдруг вечером звонок. Бодрым голосом Барабаш поинтересовался: «Ну как себя чувствуешь, нобелевский лауреат?» – «Привыкаю вроде бы…» И тут же отрезвляющий совет: «Придется отвыкать». – «Почему?» – «Да потому, Иван Фотиевич, что тебя разыграли… Подожди, подожди… Про ЦК я тоже тебе врал, выручая Алексеева, который опередил тебя своим звонком…» – «А тассовский бланк откуда?» – «Опять же Алексеев через копирку допечатал на полупустом бланке» (Б.Леонов. История советской литературы: Воспоминания современников. М., 2008).

После этого розыгрыша Алексеев и Стаднюк поменялись местами. Алексеев ушел главным редактором в журнал «Москва», а Стаднюк занял его прежнее кресло – заместителя главного в «Огоньке». Под началом Софронова он пробыл семь лет – с 1965 по 1972 год.

В конце 1960‑х годов Стаднюк взялся за эпопею о войне. Первую часть этого романа он отнес Всеволоду Кочетову в журнал «Октябрь». Писатель хотел опубликовать ее под названием «Мир на плахе». Но Кочетову этот заголовок не понравился. Стаднюк потом предложил на выбор два других названия: «Железные ветры» и «Генералы видят дальше». В ответ Кочетов придумал свой заголовок: «Война».

Фронтовики в оценке этой книги разделились. Давид Самойлов, к примеру, ее не принял. «Читаю «Войну» Стаднюка, – записал он в своем дневнике 3 октября 1974 года. – Неосталинистская «объективность». Мыслей нет. Одни рассуждения. Чуть отдышался». Зато новые романы Стаднюка, по слухам, будто бы очень впечатлили Брежнева. Но, если это верно, тогда непонятно, почему вождь обделил любимого автора звездой Героя Социалистического Труда.

В начале 1980 года Стаднюк сдал в редакцию журнала «Молодая гвардия» третью книгу своей эпопеи «Война». Но в высоких кабинетах писателю и «молодогвардейцам» было предложено целый ряд глав убрать. Стаднюк с этим не согласился.

«Главное в романе «Война», – сообщил он 29 апреля 1980 года в ЦК КПСС, – конкретные события начального периода борьбы Советских вооруженных сил с вторгшимися немецко-фашистскими войсками, осмысление причинных связей многих явлений, исследование военно-исторических проблем и, естественно, изображение в тех тяжелейших условиях человека, рожденного социалистическим строем. Но в романе подспудно ведется и развенчание некоторых антисоциалистических «теориек», порожденных писаниями людей типа Солженицына, Аллилуевой, Милована Джиласа и др.

Например, Светлана Аллилуева в своей книге «Только один год», изданной в Нью-Йорке еще в 1969 году и нашумевшей по антисоветским радиостанциям, столь гнусно клевещет на нашу историю, на советский образ жизни, на руководителей партии и государства прошлых лет и сегодняшнего дня, что вступать с ней в открытую полемику – значит принимать ее в какой-то мере всерьез. Но ведь явственно чувствуется, как ее ведут за руку главные идеологи буржуазного мира, стремясь опорочить и все то, что связано с именем Ленина. Для ясности я вынужден процитировать хоть одно место из этой гнусности:

«Отец был «инструментом» идеологии, захватившей власть в октябре 1917 года. Основы однопартийной системы, террора, бесчеловечного подавления инакомыслящих были заложены Лениным. Он является истинным отцом всего того, что впоследствии до предела развил Сталин. Все попытки обелить Ленина и сделать его святым и гуманистом бесполезны: 50 лет истории страны и партии говорят другое. Сталин не изобрел и не придумал ничего оригинального. Получив в наследство от Ленина коммунистический тоталитарный режим, он стал его идеальным воплощением, наиболее закончено олицетворив собою власть без демократии, построенную на угнетении миллионов людей, где физически уцелевшие сведены до положения рабов и лишены права творить и мыслить. В порабощенной и полузадушенной стране, опираясь на трусливую и немую клику сообщников, он создавал уже собственный вариант псевдосоциализма…» и т. д.

Милован Джилас в своем пасквиле «Разговоры со Сталиным», впервые изданном в 1962 году, а затем много раз переизданном, заходит в своей чудовищной и изощренной клевете тоже очень далеко. Он клевещет на членов нашего Политбюро ЦК, на аппарат ЦК КПСС, на всю партию, на решения ЦК о борьбе с культом личности Сталина, называя ее «наиболее дешевой ценой, которой вожди этой системы хотят выкупить и себя, и саму систему с ее гораздо более существенным и крупным злом».

Как изощренный провокатор, Джилас пытается разрушить взаимное доверие между народами стран социалистического содружества, пугая восточноевропейские государства угрозой «поглощения» их Советским Союзом. Он пишет, что «…советское руководство вынашивает мысль о перестройке Советского Союза, а именно – о его слиянии с народными демократиями. Украина с Венгрией и Румынией, а Белоруссия с Польшей и Чехо­словакией, в то время как балканские страны объединились бы с Россией». Утверждает, ссылаясь на свои беседы со Сталиным, что последний предлагал учредить «федерацию между Югославией, Болгарией и Албанией», сожалел, что Советский Союз не оккупировал Финляндию, угрожал якобы Германии новой войной через 10‑15 лет после Победы и т. д.

Джилас также пишет, что будто в Москве объявлено: «Кирова убил Сталин», «Горький умер, вероятно, не без его содействия», «Троцкий подозревает его (Сталина) даже в убийстве Ленина… Утверждает, что он убил свою жену…»

А Светлана Аллилуева, говоря о реакции Запада на ее книги, замечает: «Как счастлива была я читать в письмах, что самое большое впечатление производила судьба мамы, судьба ее сестры Анны…»
Затевать полемику вокруг всего этого бессмысленно, тем более что время да и сама жизнь показали, сколь ничтожен Милован Джилас со своими единомышленниками, сколь жалка Светлана Аллилуева, пытающаяся клеветой отплатить за «обретенный рай». Но кое-какие толкования и извращенные факты задержались в человеческой памяти, и было бы не лишним просквозить их ветром правды. Именно поэтому (но не только поэтому, о чем скажу ниже) в 3‑й книге «Войны» я напомнил читателям о том, что Сталин и другие члены Политбюро ЦК уже в начале войны думали о будущем Германии. Включив в повествование судьбу Якова Джугашвили, я воспроизвожу имевший место разговор на Политбюро ЦК о готовности советского правительства обменять у Гитлера пленных немецких генералов на Э.Тельмана.

Но коль в романе появляется Яков Джугашвили, я не мог не объяснить читателю, кто он и почему с детства воспитывался на Кавказе. Поэтому вспоминается умершая от тифа первая жена Сталина Екатерина Сванидзе, но вспоминается не только в лично-бытовом плане, а в цепи событий революционной борьбы в Закавказье в начале века.

Далее диалектика развития сюжета книги повлекла за собой появление Надежды Аллилуевой и всего связанного с ней.

Именно эти страницы мне предлагают убрать из книги, хотя свое повествование я веду не на вымысле, а на документах, свидетельствах участников событий, других изысканиях, имеющих подтверждения (изданные у нас две книги Аллилуевых – Сергея и Анны, книга С.Беридзе, З.Гегешидзе, Г.Саимидзе «Историко-революционные места Грузии», 1975 г., Тбилиси; в журнале «Литературная Грузия» №4 за 1978 года публикуются подлинные документы о героическом поведении в плену Якова Джугашвили, и др.).

В чем, с моей точки зрения, еще важны страницы, о которых идет речь выше?.. Дело в том, что две первые книги романа «Война» приобрели огромную известность не только у нас, но и за рубежом. «Война» издана в Венгрии, Чехословакии, Болгарии, ГДР. В Болгарии – трижды, а в ГДР – дважды. Мне передали, что когда министр обороны ГДР прочитал «Вой­ну», он тут же приказал своему издательству выпустить новый тираж, что уже и сделано в этом году. В конце прошлого года я подписал договор на издание «Войны» в Югославии – Загребским издательством. ВААП запросило у меня книги для издательства США и ФРГ.

Отсюда я делаю вывод, что некоторая острота очередной книги только ускорит появление романа на новых книжных рынках, а это весьма важно для утверждения тех истин, которые содержатся в «Войне».

Учитывая все изложенное, убедительно прошу ЦК КПСС оказать мне доверие и не сокращать 3‑ю книгу романа «Война». За 40 лет пребывания в партии я не допускал идейных ошибок в своем творчестве и, надеюсь, не допущу. В то же время я готов принять любые мотивированные рекомендации по улучшению 3‑й книги романа «Война».

Работа над романом продолжается. Я приготовился к работе над 4‑й книгой, но, встретив трудности в издании написанной книги, ощутил замешательство: то ли и так ли я пишу» (РГАНИ, ф. 5, оп. 77, д. 190, лл. 69‑73).

Уже 7 мая секретарь ЦК КПСС Михаил Зимянин дал указания заведующему отделом культуры ЦК Василию Шауро и заведующему отделом пропаганды ЦК Евгению Тяжельникову отдать рукопись Стаднюка на рецензирование в Институт марксизма-ленинизма и потом внести необходимые предложения.

В институте согласились с тем, что Стаднюк в целом создал хороший роман, способный сыграть важную роль в патриотическом воспитании народа. Но у партийных историков оказалось немало замечаний к освещению в книге деятельности Политбюро ЦК ВКП(б).

«Работа Политбюро, – утверждал завотделом истории КПСС Института марксизма-ленинизма А.Педосов, – показана внешне, без глубокого анализа, всестороннего освещения. Уже одним этим нарушается историческая правда. Как известно, Политбюро проводило огромную руководящую и организующую деятельность, которая обеспечила превращение страны в единый боевой лагерь, отпор врагу, а затем и его полный разгром. Лишь в какой-то небольшой степени автором показано рассмотрение в Политбюро чисто военных вопросов в связи со Смоленским сражением и укреплением обороны Москвы на дальних подступах к столице. Однако из текста следует, что решение Политбюро свелось только к постановлению о создании Можайской линии обороны. На деле же был разработан также план контрнаступления советских вой­ск, осуществление которого в сражении под Ельней привело к крупному поражению гитлеровцев, задержало их продвижение. Немецкий план «молниеносной войны» дал первую серьезную трещину. К тому же важно раскрыть не только решения Политбюро, но и их претворение в жизнь, как Политбюро было связано с народом, воинами, тружениками тыла.

Вся работа Политбюро в произведении ограничена заседаниями. При этом атмосфера деловитости, четкости в работе не показана должным образом. Реплики, которые автор приписывает членам Политбюро, порой весьма произвольны, не всегда уместны. Чего стоит, например, следующий разговор: «Над чем смеются столь видные большевики? – спросил Молотов, направляясь в глубь кабинета. – Родился новый анекдот про любовницу Гитлера? – Много чести для фашистской шлюхи, – посерьезнев, ответил за всех Мехлис».

Автор распределил роли среди членов Политбюро (и Оргбюро) весьма произвольно. На первом плане у него Молотов, Мехлис, роль М.И.Калинина и К.Е.Ворошилова принижена, автор не нашел, как показать их деятельность. Ряд активных членов Политбюро даже не упоминается» (РГАНИ, ф. 5, оп. 77, д. 190, лл. 76‑77).
Не устроили рецензента и описания Стаднюком интимной, личной жизни Сталина.

Вывод Педосова был таков: роман нуждается в авторской доработке. С этим согласились и Шауро с Тяжельниковым.

Добавлю: в 1983 году Стаднюк за эпопею «Война» получил Государственную премию СССР.
Я лично познакомился со Стаднюком уже в последний год его жизни. Раз в неделю по вторникам он приходил на собрания в военно-художественную студию писателей и рассказывал о том, как продвигалась работа над новой книгой, которая должна была продолжить серию его романов о трагическом 41‑м. Особенно часто Стаднюк вспоминал маршала Конева.

Как я понял, он безмерно уважал этого военачальника. Но вот, основательно поработав в архивах, писатель вдруг открыл для себя, что осенью 41‑го в ходе знаменитой Вяземской операции его любимый герой допустил очень серьезные ошибки. Дело в том, что за несколько дней до начала операции Конев получил приказ стать во главе Западного фронта. Стремясь оправдать высокое назначение, генерал не решился отвести подчиненные ему войска на более выгодные позиции, что обернулось для многих тысяч людей страшной трагедией.

Один старый служака, полжизни проведший в коридорах Главпура, не выдержал и убитым голосом поинтересовался у Стаднюка, как же писательская версия согласовывалась с советскими энциклопедиями. И что же Иван Фотиевич? Он заверил, что каждую деталь из своего рассказа мог подкрепить десятками архивных справок, но тут же заметил, что в романе про ошибки Конева он, конечно, писать не станет, чтобы никого не расстраивать. Эта писательская оговорка меня сразила наповал.

Еще больше поразил меня рассказ Стаднюка о семейной трагедии Конева. Она случилась также в войну. Кто-то по Генштабу пустил слух, будто жена Конева изменяла мужу с его личным шофером. Как водится, до генерала эти слухи дошли в самую последнюю очередь. В это время он проводил одну чрезвычайно важную военную операцию. Но тут Коневу, естественно, стало не до руководства войсками. У него возник новый молниеносный план. Он немедленно дал команду, чтобы его шофера отпустили отдыхать, а сам, пересев в другую машину, организовал за ним слежку. Увы, слухи подтвердились. Что тут началось?! Шофер еле унес ноги от разбушевавшегося генерала и, как рассказывали, потом несколько лет прятался от Конева на Урале. Разве эти страсти не сопоставимы с шекспировскими?

Я поинтересовался у Ивана Фотиевича, собирался ли он этот эпизод включить в свой роман. Но писатель, увы, сразу замялся: «Наверное, нет, я не знаю, как отнесется к этому рассказу вторая семья Конева».

Вот в чем, мне кажется, была трагедия Стаднюка как писателя. Он очень много знал, но сверх меры осторожничал. Почти все свои военные романы Стаднюк писал, отталкиваясь от событий, но не от конкретных человеческих судеб. Зачастую он поступал как обыкновенный хроникер, но не художник слова. К сожалению, в нем постоянно присутствовал внутренний цензор, который не позволял ему выкладывать на бумагу всю правду.

В начале 1994 года стало известно, что министр обороны Павел Грачев приказал студию военных писателей прикрыть. Мотивы его решения были очевидны: один из студийцев – полковник Николай Иванов – в черную осень открыто поддержал парламент и отказался подчиняться военачальникам. Стаднюк до последнего надеялся, что ему удастся эту студию отстоять. Он несколько раз обращался к Елене Агаповой, которую за глаза в аппарате Минобороны звали маршалом в юбке, унижался, просил аудиенцию у Грачева. Стаднюк думал, что его имя еще что-то да значило (раньше ведь маршалы Гречко и Устинов принимали его по первому звонку). Однако Грачев не пожелал встретиться с известным писателем, пригревшим у себя защитника парламента.

Конец оказался трагический. 30 апреля 1994 года Стаднюк умер. Похоронили его рядом с первой женой на Новокунцевском кладбище.

Вячеслав ОГРЫЗКО, главный редактор газеты «Литературная Россия»