Небесный человек

“Стойбищная школа” – этот термин в ходу в Ханты-Мансийском автономном округе сравнительно недавно с легкой руки Юрия Вэллы (Айваседы). Пожалуй, он одним из первых уловил тенденцию возвращения значительной части коренного населения к традиционному хозяйствованию и природопользованию, патриархальному укладу жизни, возрождению национальной культуры, языка…
И первая стойбищная школа открылась на угодье Юрия Кылевича.
Это незначительное на первый взгляд событие стало прецедентом для разработки новой концепции образования, учитывающей специфический уклад жизни, психологию коренных народов Севера.

Мы едем, едем, едем…
Когда безоблачное небо,
Небо – как небо.
Когда облака на небе,
Небо – как небо.
Когда на небе – грозовые тучи.

Небо – как небо… – процитировала поэтические строки Айваседы Надежда Викторовна Савина, главный специалист Главного управления образования и профессионального образования ХМАО.
– Да у него весь “Буран” расписан: пришла в голову мысль какая, тут же и нацарапает.
Дорожные разговоры – куда ж от них денешься. Бесконечные, солнечно-беспечные по пути на юг, к теплому морю, короткие вопросы и такие же однословные ответы – по делу – чем ближе к Крайнему Северу. Люди, большую часть своей жизни проводящие среди природы, суровой, таящей в себе опасность, ценят не слова, а логику, алгоритм действий, отшлифованных за тысячелетия.
Вот и мы с Надеждой Викторовной, моей постоянной провожатой по бескрайним районам региона, говорим все больше “по делу” Юрия Вэллы, “отца” первой стойбищной школы. Впрочем, термин еще не устоялся: кто называет такую школу родовой, кто – кочевой, семейной, да суть не в том.
Сегодня в округе насчитывается около 470 родовых угодий, в которых проживают 2000 человек, 30 процентов из них – дети. В некоторых отдаленных от населенных пунктов стойбищах ребята не могут посещать школу.
Идея, что называется, носилась в воздухе: надо открывать образовательные учреждения “на месте”. Не вырывать ребенка из родной культурно-бытовой среды, не разлучать с родителями, сохраняя таким образом национальное самосознание и всю культурную самобытность северных народов.
… – Так вот, долетаем мы с Евдокией Андреевной Немысовой (доцентом кафедры развития этнообразовательных систем обско-угорских народов ИПКиРРО. – Е.К.) до Нижневартовска. Добираемся часа за три до Варьегана. – Надежда Викторовна не вспоминает – вновь переживает приключения первой поездки на стойбище Вэллы, кстати, уроженца этого национального поселка (живут здесь по преимуществу ханты, мансы, ненцы) с явным удовольствием. – В Варьегане снарядили нас основательно: поверх малицы – “гусь”, это одежда такая с капюшоном. Кисы – чуть не до пупа. Открытым оставили только лицо. Нарты наши прицепили к “Бурану”. Евдокии Андреевне не повезло: то и дело приходилось ее из снега выкорчевывать. Мои же нарты оказались на редкость устойчивыми, удобными, со спинкой даже. Когда поменялись, выпадать, естественно, стала я. Однажды водитель уехал ну прямо за тридевять земель – он же не видит, что нарты пустые.
– И что же вы делали?
– А кричу, – отвечает. – И мы начинаем дружно хохотать, представляя, как она сидит в сугробе и ждет – вот сейчас ее волки оцепят.
– В общем, ехали так часов двенадцать. И приехали… в этнографический музей.
– Суровое гостеприимство, – бормочу.
– Напротив! Юрий Кылевич создал музей, о котором мечтал. Открытый для всякого. Живи, пользуйся любой вещью.
– Жилой музей?!
– Скорее, живой.
Ну чудеса, думаю про себя.

Всегда первый
И тут Вэлла оказался первооткрывателем: открыл первый в округе Варьеганский культурно-этнографический центр (парк-музей под открытым небом). Едва ли тогда, в 88-м, им двигала высокая идея: появление в традиционной среде такого элемента европейской культуры, как музей, – показательный момент в развитии этнокультуры. В жизни все сложнее и проще: уходили старики – жители стойбищ. Дети их, выросшие в казенных домах и давно забывшие песни и сказки своих бабушек, ни о какой кочевой жизни и не помышляли. Да и то сказать, ни пасти оленей, ни рыбачить, ни охотиться в национальных интернатах не учили.
Вэлла легко получал согласие перевезти дом, лабаз или баню в поселок. Так по инициативе одного человека Варьеган обогатился уникальным этнографическим музеем. Мечтал его создатель заселить это угодье сыновьями, внуками, родственниками тех, ушедших стариков, возродить старинные обряды и обычаи. Да только не вышло из этого “чудачества” ничего путного. Стал музей казенным, со штатом и штатным расписанием. Экспонатом стал, одним словом. Музейные работники наряжались в национальные костюмы, встречая многочисленных гостей, чуть ли не ежедневно проводили “кормление огня” (у северных народов огонь – один из самых почитаемых духов – лунгов) и… получали зарплату. А духи, видать, обиделись на людей и покинули свои лабазы. Еще бы не обидеться, то и дело слышать: “Этот предмет руками не трогать!”, “А на этот и дышать нельзя – ветхий очень”.
– А я так думаю, – говорит Евдокия Андреевна, – Вэлла хотел, чтобы любой вещью пользовались.
– Но ведь это не по правилам, – возражаю я, – если в музее будут жить, а не экскурсии проводить. Иначе все в конце концов обветшает и придет в негодность.
– А это как раз в наших национальных традициях: старые вещи нельзя ремонтировать. Даже если могила завалится, ее не будут поправлять – сделают другую.
…Итак, в те годы домашние духи покинули свои жилища, и “брошенный” на произвол судьбы поселок духовно погибал. “Интернатские”, оторванные от традиционного образа жизни, болтались без дела, быстро спивались и умирали, не дожив до тридцати.
Чтобы спасти детей и внуков, Вэлла, в то время депутат окружного совета, разыскивает одно из дедовских угодий и перевозит туда всю семью. В старенькой избушке-развалюшке сразу открывает начальную школу.

Избушка с компьютером
… – Ну приехали вы, – пристаю я с расспросами к Надежде Викторовне, – опишите школу-то.
– Ну что сказать-то – маленькая избушка, печка, настил из оленьих шкур, и так мы спали все вместе, на полу. – И ежится: – Холодновато было. Зато встречали нас, как знатных гостей – по людям-то ребята уже соскучились, хозяева, неделю как отсутствовали, промышляли. Дома, то есть в школе, из взрослых была только учительница.
Года четыре именно в этой избушке и прозанимались. Первой учительницей стала Елена Миськова из Москвы. Проработала год, уроки шли на русском. Вторая – тоже русская, этнограф. “Юрий Кылевич, конечно, с удовольствием взял бы ненку (он сам лесной ненец), да кто ж согласится?! – говорит Сталина Витальевна Воробьева, глава администрации Варьеганского сельсовета.
Соглашались те, целью которых было изучение языка, этнографии. Так кто же кого учил? Словом, не везло Вэлле поначалу с учителями. Приезжали аспиранты, научные работники. Зато сейчас все изменилось. Школа “выведена” в отдельное здание. Хотя это громко сказано: такая же избушка пять на пять. “Разбили” ее пополам: в одной половине учебный класс, в другой – жилье для учителей. Я не оговорилась: нынче у Вэллы наконец работают два учителя, то есть специалисты, у них шесть учеников начальной и средней школы. Занимаются по обычной программе, в Варьеганской школе получают наглядные пособия, необходимую литературу. Контроль за выполнением программы возлагается на базовое учебное учреждение.
– В конце каждого полугодия дети приезжают в поселок, мы их аттестуем, организуем дополнительные занятия, компенсирующие издержки преподавания отдельных предметов в условиях стойбища. Знания у них, надо сказать, неплохие, – улыбается Воробьева. – Да и дети эти не похожи на наших, поселковых. Другие дети. Одареннее, что ли? А может, Вэлла прав, максимально приблизив ребят к “условиям” жизнедеятельности родителей. Ведь вся система этнопедагогики Севера направлена на воспитание человека, способного жить в гармонии с природой и людьми.
У тех же ненцев принято ненароком, ненавязчиво воспитывать любовь к растениям, животным, к родной земле. Северяне говорят, у каждой земли есть своя пульсация, свое дыхание. Взять того же Юрия Вэллу, никогда прежде не жившего на стойбище, ведь он землю ощущает сейчас как живой организм.
– Сталина Витальевна, а сам-то Юрий Кылевич принимает какое-нибудь участие в воспитании внуков?
– Многие исследователи, наблюдавшие жизнь малочисленных народностей Севера, отмечали, что отцы совершенно не обращают внимания на своих детей. Но это не так. Именно отец у мальчика – первый учитель древнейших профессий – оленеводов и охотников.
– Интересно, а как задумал Вэлла развивать свою стойбищную школу?
– Задумка у него серьезная: здесь ребята будут заканчивать девять классов. В следующем учебном году он намерен взять учителя физики или математики, иностранного языка и информатики – у него там уже и компьютер есть, и телевизор.
В Главном управлении по общему и профессиональному образованию Ханты-Мансийского автономного округа сейчас на стадии разработки находится Положение о статусе образовательного учреждения “Стойбищная комплексная школа-детский сад” для коренных малочисленных народов Севера. Без нормативно-правовой базы сложно развивать сеть подобных учреждений, обеспечивать их квалифицированными кадрами.
Того же мнения придерживаются и Мухамад Мухарович Ишбаев, заместитель председателя Комитета по образованию муниципального образования Нижневартовского района, и его коллега Людмила Ивановна Кривцова, ведущий специалист по национальным образовательным учреждениям комитета, не единожды общавшиеся с Айваседой и его учениками.
У Ишбаева свое представление о модели кочевой школы. Скажем, периодичность учебного года может быть свободной. (Кстати, в ГУОиПО подсчитали, что дети в национальных школах обучаются по пять – семь месяцев вместо девяти).
В кочевую школу назначается учитель, имеющий соответствующий уровень профессионального образования, владеющий технологиями преподавания в малых группах и методиками индивидуальной работы. Немаловажно, чтобы он был психологически готов работать в условиях длительной изоляции и ограниченных возможностей общения, а также по возможности владел языком коренных этносов, знал физиологические и психологические особенности детей северян.
Главные задачи кочевой школы:
– сохранение физического и психического здоровья;
– воспитание на ценностных основаниях родной культуры (материальной и духовной);
– свободное общение на родном языке;
– знание основ ведения традиционного уклада жизни и хозяйствования.
Из проекта Положения о статусе образовательного учреждения “Стойбищная школа-сад”:
“Статус образовательного учреждения коренных малочисленных народов Севера в Ханты-Мансийском автономном округе получают стойбищные школы – детские сады, расположенные в родовых угодьях и общинах с компактным проживанием коренных малочисленных народов Севера, ведущих традиционную хозяйственную деятельность на местах промыслов (оленеводство, рыболовство, охота, сбор дикоросов и др.) по представлению местных органов народного образования не менее чем за три месяца до начала учебного года”.

Время феи Нани Нэ?
Все он знает, Вэлла, этот небесный воин, и все равно продолжает бороться. Не получается договориться по-хорошему, начинает судебный процесс, устраивает пикет у “Дома Советов” – окружной администрации. Требования элементарные: сохранить неповторимость и колорит края, его коренных жителей, их традиции, обряды и обычаи, заставить нефтяников считаться с местным населением. Чтобы те имели возможность пасти оленей на своих землях и промышлять зверя, самим учить своих детей и молиться своим богам.
…В колхозные времена один маленький мальчик, тоже уроженец Варьегана, одногодок Юрия Вэллы, Еремей Айпин, ныне известный писатель, услышал притчу о двух волшебных женщинах Нани и Порнэ, добрых и злых феях.
– И почему это слова Порнэ все время верх берут? – спросил мальчик у мамы.
– Такой Горя Век наступил… Человек не может жить так, как он хочет. Это нельзя, то нельзя… Все шиворот-навыворот пошло.
– Когда же кончится этот век?
– Кто знает… Но после Века Горестей и Печали придет Хороший Век – Время Нани Нэ.
– Время Добра?
– Да, Время Добра…
Ах, как же несладко всем нам жить в Век Торжества Порнэ.
“…Ты – родина твоя. Ты – родины своей глаза.
И ум, и совесть, и сердце. И нет тебе прощения, если родина твоя твоим бездействием превращена в разрушенные временем стоянки, в холодные, сиротливо покинутые чумовища, где даже ветру не за что зацепиться и негде ночевать, где одинокий хищник, голодный, в поисках добычи или падали случайно набредет. И лишь разбитая ветрами колыбель напомнит о детском плаче, о песне колыбельной седой и мудрой старухи, о жизни непонятой ушедшего народа”.
Мальчики выросли и очень хотят вернуть своим детям Нани Нэ. Тихую, нежную, добрую. И такую хрупкую – жизнь.
Елена КОМАРОВА
пос. Варьеган,
Нижневартовск – Ханты-Мансийск