Назад в будущее? В переломные эпохи люди склонны цепляться за прошлое и искать свой золотой век

Учительница литературы из небольшого подмосковного городка появилась у меня в кабинете после предварительного звонка. Содержание краткого телефонного разговора – мольба о помощи! Администрация школы не ценит, не поддерживает учителя-новатора. Между тем она работает в полном соответствии с ФГОС и новым профессиональным стандартом педагога. Одним словом, типичная коллизия – школьная бюрократия встает на пути молодого педагогического дарования.

При личной встрече молодая оказалась не то чтобы совсем молода, если иметь в виду не паспортный возраст, а педагогический стаж.  Стройная симпатичная женщина лет тридцати, отнюдь не молодой специалист. Семь лет стажа – срок солидный. За это время педагог приобретает в школе необходимую профессиональную закалку, не утратив энергии молодости, не потеряв вкус ко всему новому. Отличный педагогический возраст, когда нет даже намека на профессиональное выгорание. Будет о чем поговорить, а если потребуется, оказать скорую педагогическую и административную помощь.Осторожно начинаю выяснять, в чем заключается суть новаторских подходов коллеги, вызывающих негативную реакцию администрации школы. По мере разговора мой адвокатский пыл начинает угасать. Выясняется, что, стремясь актуализировать в глазах подростков русскую классическую литературу, коллега рассматривает изучение поэмы Н.В.Гоголя «Мертвые души» и его же «Ревизора» в качестве повода для разговоров о проблемах коррупции. Но при чем здесь литература?- Как вы не понимаете! В ФГОС четко определено, что помимо формирования предметных компетенций учитель должен выявлять ценностные основания изучаемого учебного материала и помогать ученикам находить личностные смыслы в освоении всех учебных дисциплин, а литература для этого наиболее благодатный предмет. Разумеется, можно осудить педагога, столь примитивно трактующего задачи, поставленные в новом ФГОС. Но корни подобного «новаторства» надо искать в том времени, когда мой милый горячий оппонент еще ходил в начальную школу, в восьмидесятых годах прошлого века. То была эпоха расцвета движения педагогов-новаторов. Среди них одна из ярких фигур – ленинградский учитель литературы Евгений Николаевич Ильин. Вся страна была готова преподавать литературу по Ильину.Финальный урок изучения романа И.С.Тургенева «Отцы и дети». Педагог цитирует автора: «Анна Сергеевна недавно вышла замуж, не по любви, но по убеждению, за одного из будущих русских деятелей, человека очень умного, законника, с крепким практическим смыслом, твердой волею и замечательным даром слова, человека еще молодого, доброго и холодного как лед (выделено мной. – Е.Ямбург). Они живут в большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья… пожалуй, до любви». Далее следует комментарий учителя: «Ребята! Вот мудрость писателя! До любви нужно доживать». Но у Тургенева эта фраза ироничная, с привкусом скепсиса,  он не верит в банальность «стерпится – слюбится». О какой любви может идти речь с человеком практичным и холодным как лед? А в голове у учителя иная конструкция: количество разводов растет, браки распадаются. Отчего же не  использовать произведение классика в целях воспитательных? В культуре такие ходы недопустимы, ибо, поступая так, педагог ломает автономию авторского текста, подменяя личность писателя собой –  личностью интерпретатора. Чем такой этический подход к изучению классики лучше классового анализа литературы, который десятилетиями навязывался в советской школе? Но детям это нравилось, а педагоги за редким исключением с симпатией отнеслись к такому упрощенному подходу к изучению русской литературы. Евгений Николаевич учил девушек ждать детей «по Наташе Ростовой».   Между тем Л.Н.Толстой в марте 1868 года писал М.П.Погодину: «Меня очень обрадовало ваше письмо, многоуважаемый Михаил Петрович. Мысли мои о границах свободы и зависимости и мой взгляд на историю не случайный парадокс, который на минуту занял меня. А вместе с тем я знаю и знал, что в моей книге будут хвалить чувствительную сцену барышни, насмешку над Сперанским и т. п. дребедень, которая им по силам, а главное-то (выделено мной. – Е.Ямбург) никто не заметит». Опускаться до уровня «дребедени», повышая интерес учащихся к литературе, или трудно, но неуклонно поднимать их к высотам культуры – тот главный вопрос, который обсуждали мы с молодой учительницей.  Но ровно четверть века назад по тому же поводу мы ночь напролет до хрипоты спорили с Евгением Николаевичем Ильиным на квартире наших общих друзей-телевизионщиков, которые готовили с ним передачу в останкинской студии. Времена тогда были полны надежд. Педагогика неожиданно оказалась в центре внимания общества, о чем свидетельствовали миллионные аудитории телезрителей и их отзывы о передачах в «Останкино», где один за другим выступали педагоги-новаторы. Отчего так? На заре перестройки партия аккуратно отпускала тормоза  в тех сферах, которые считала не столь судьбоносными. Поэтому авангардные бои за демократизацию развернулись на педагогическом поле, на котором с разрешения инстанций вдруг стало возможным разномыслие. Именами педагогов-новаторов сокрушались бастионы авторитарной педагогики. Именно тогда родились педагогика сотрудничества и тот самый первый манифест, поднятый на знамя «Учительской газетой». Все это вспыхнуло в памяти, когда за молодой учительницей закрылась дверь, а взгляд упал на только что опубликованный новый гуманистический манифест, который предваряла фотография тех самых педагогов-новаторов. Вослед ни одному из них я не брошу камень, ибо они прорубали окно в свободу. На тот период методологическими и методическими разногласиями, казалось, можно было пренебречь. Главное – наконец выбраться из клетки. Но события развивались стремительно. Вскоре произошло двойное обрушение: советской империи и коммунистической утопии. И государству стало не до нас. Я не из тех, кто считает эти годы лихими, напротив, именно тогда начался инновационный бум, возникали авторские модели школ. Происходило это потому, что из школ исчезли наиболее одиозные формы идеологического и административного диктата. Государство перестало действовать в школе, как слон в посудной лавке. Хотя, строго говоря, мы напрасно обижаем слона. Из своей цирковой юности я доподлинно знаю, что слон  апатичен, сдержан и осторожен. Непредсказуемо и агрессивно себя обычно ведет медведь. Его время тогда еще не наступило. Но это к слову. Так вот. Очень быстро выяснилась справедливость довольно жесткой формулы Григория Соломоновича Померанца: «Свобода – образ жизни мастеров, а не босяков». Не зря Евгений Бунимович тогда тонко заметил, что в результате демократизации управления образованием сильные школы стали сильнее, а слабые – слабее. Возникла необходимость подобрать такие управленческие инструменты, которые привели бы к повышению качества образования в целом, а не только в отдельных инновационных школах. Идеологические и административные инструменты были отброшены. На смену им пришли экономические рычаги управления.  Прогрессивно настроенные педагоги и деятели образования жестко и неуклонно проводили эту линию в жизнь. Среди них Александр Адамский, Исак Фрумин и Анатолий Пинский – директор замечательной вальдорфской школы. Так, в управленческий арсенал прочно внедрилось понятие «образовательная услуга», а в практику вошло душевое финансирование. С покойным Анатолием мы бесконечно спорили о рисках, связанных с переносом экономических моделей управления в тонкую образовательную сферу. Несомненно, эти и другие идеологи образовательных реформ хотели как лучше, а получалось по формуле Черномырдина. Но пока у  руля реформирования образования находились сторонники преимущественно экономического тренда, их не сильно беспокоили риски и опасности данной управленческой методологии. Между тем, как заметил еще Януш Корчак, школа стоит не на Луне. В стране постепенно воссоздавалась и укреплялась бюрократическая вертикаль, получившая в свои руки идеальный рыночный инструмент унификации школ. Противоположности сошлись. Последствия не замедлили сказаться. В отдаленном улусе я видел учителей, которые старательно заполняли электронный журнал, дабы доказать свою причастность к модернизации. И это при том, что местные родители учащихся ежедневно лично общаются с педагогами и не имеют в своих жилищах доступа к Интернету. А как иначе, если факт наличия электронного журнала – один из главных критериев при распределении стимулирующего фонда оплаты труда? Параллельно в стране стала меняться общественно-политическая атмосфера, которую в целом можно характеризовать по формуле Эрих Фрома: «Бегство от свободы».  Та самая главная проблема о границах свободы и зависимости, что не давала покоя Л.Н.Толстому, от обсуждения которой с подростками мы старательно уклонялись  во имя всякой дребедени, вновь обнажилась в своем грозном обличье. Сегодня эти повзрослевшие, недоученные нами, но уверенные в себе подростки овладевают рычагами управления во всех сферах, включая образование.  Вполне может статься так, что на новом крутом вираже наш дребезжащий школьный автобус может свалиться в охранительную пропасть  мракобесия.   Мой добрый знакомый старообрядец довольно едко выразил свое отношение к недавним и нынешним попыткам реформирования в целом, а не только в сфере образования: «В России две беды, но не те, которые принято упоминать.  Это либералы и патриоты».  В сложные переломные эпохи люди перед лицом грозных испытаний склонны цепляться за прошлое, искать свой золотой век. Кто-то находит его в дореволюционной России, иные – в советском рае. Не избежали этого искушения и авторы нового манифеста гуманистической педагогики. Свой золотой век они находят на заре движения новаторов. Но нельзя двигаться вперед с головой, повернутой назад. Та эпоха ушла безвозвратно.  С уважением относясь к авторам этого документа, со многими из которых меня связывают давние личные и профессиональные отношения, тем не менее я вижу в нем лишь набор симпатичных и близких моему сердцу идеологем, укладывающихся в бесспорное утверждение: свобода лучше, чем несвобода.   Но я уже это где-то читал. ​Евгений ЯМБУРГ, академик РАО, директор центра образования №109 г. Москвы