Научите меня жить Большинству российских сирот попросить об этом некого

“Ну вы-то, интернатские, жизнь уже познали”, – сказал Саше при знакомстве мастер профессионального училища. “Как раз и нет, – замотал головой парень. – Только после выпуска познавать начинаем. В интернатах мы были как в шкафчиках”.
С девятнадцатилетним Сашей я познакомился в Центре социальной адаптации и независимого проживания детей-сирот, открытом в июне прошлого года на столичной окраине Митино. Таких ребят здесь 230 – все выпускники или старшеклассники московских школ-интернатов для сирот. Едва выдается свободная минута, они, словно мотыльки на свет, слетаются сюда со всех концов Москвы. Ведь порой в этом огромном городе им идти больше некуда. А главное – здесь они получают то, что им не дает государство. А ведь именно оно в первую очередь должно готовить этих ребят к самостоятельной жизни.
осле интернатов они не знают элементарного, – говорит социальный педагог центра Наталья Баканова. – Ведь там все делают за них: стирают, готовят еду, обеспечивают их как минимум предметами первой необходимости. И вот однажды им дают положенные по закону квартиру и выходное пособие, которое они тратят чуть ли не в первые дни, – и живи, как знаешь. А в том-то и беда, что они не знают, как жить: не учат их в интернатах этому.
Хорошо еще, если повезет и найдется сердобольная соседка, которая хоть что-то сможет посоветовать. Но в большом городе, особенно в Москве, где в порядке вещей не знать, с кем делишь одну лестничную площадку, это огромная редкость. Чаще парни и девушки, еще вчера жившие на всем готовом, оказываются предоставленными сами себе. Помните у Высоцкого: “Мне вчера дали свободу. Что я с ней делать буду?”

Статфакт

По данным Московского комитета образования, в 25 столичных детдомах, 16 школах-интернатах для сирот и 5 специализированных учреждениях, где есть сиротские группы, проживают 3226 воспитанников.
Всего в России 270 тысяч сирот.

Студентке (так в центре называют всех посещающих его ребят) Вике Алексеевой 21 год. Около двух лет она прожила без горячей воды. Однажды в ее квартире сломалась газовая колонка. А Вика не представляла, что надо делать, куда обратиться. И лишь когда поделилась своей бедой с работниками центра, те дали ей дельный совет.
Уже упомянутый Саша хотел установить дома телефон. Пришел на телефонный узел, увидел непомерную цену в прейскуранте. Парень знал, что ему как сироте положены льготы. Но какие? Как их добиваться? Несколько раз он занимал очередь к окошечку, где сидела сотрудница телефонного узла. Но едва он приближался к нему, как тут же разворачивался и уходил. “Я вообще по натуре стеснительный”, – признается Саша.
Дело не только в стеснительности. В том, что выпускники интернатов пасуют перед любым взрослым, особенно тем, от кого что-то зависит в их жизни. К тому же не умеют правильно общаться.
– Больше всего приходится работать с коммуникативными проблемами, – рассказывает психолог Татьяна Школьник. – Что еще? Неумение контролировать эмоции, безответственность, агрессия. Непосвященному трудно поверить, но порой этих ребят непросто приучить говорить “спасибо” и “пожалуйста”, убедить, что прав не тот, кто сильнее, не тот, кто громче и грязнее оскорбит. Но ведь они не виноваты, что впервые узнают естественные для обычного человека вещи только здесь. Просто не приучали их к этому раньше.
Агрессия и незнание элементарных правил общения – очень жестокая ловушка. Один студент рассказал Татьяне, как однажды в метро старик молча бил его палкой по ноге, требуя уступить место. Благо, обошлись словесной перепалкой. А ведь ответь парень по интернатской привычке ударом на удар, конфликт вполне мог бы закончиться задержанием, а то и колонией.
Теперь студентам центра легче – психологу удается убедить, что и агрессор все же человек.
Немало работы с застарелыми комплексами, страхами. Двадцатидвухлетнюю Ксению Александрову воспитатели в детстве запугали Бармалеем и Бабой Ягой. С тех пор она панически боялась оставаться одна и избавилась от этой напасти лишь недавно. Впрочем, и без Бармалея проблем хватает. Саша вспоминает, как первые месяцы после интерната ребята из его выпуска старались заночевать у кого-то из одноклассников – боялись одиночества в собственной квартире. “Мы же привыкли в интернате жить в кучке”, – пояснил Саша.
Ну а, пожалуй, главная их беда – явление, которое Татьяна Школьник называет “оконной психологией”. Живя на всем готовом, ребята не задумываются, откуда берутся вещи, еда, развлечения. “В их представлениях существует некое окно, откуда все это беспрестанно сыплется, – говорит Татьяна. – Им неведомо, что все это стоит денег, что за все надо платить, что деньги надо заработать”.
Зарабатывать деньги центр ребятам помогает. Сориентироваться на рынке труда, выбрать профессию по природным склонностям, быть подкованным на бирже труда, получить пособие по безработице – стараниями работников центра все это для ребят не проблема. Спонсоры центра берут многих на работу к себе. А что еще важнее – их учат правильно тратить заработанные деньги.
Эта самая “оконная психология” – штука страшная. Ее результат – астрономические долги за коммунальные услуги, непомерные и неразумные траты. Есть, скажем, в центре одна студентка, которая каждый месяц покупает игрушки ровно на половину стипендии. Те, которых не было в интернате. К тому же там они общие, а теперь собственные… Убеждать ее, что первым делом нужно платить за квартиру и запасаться продуктами, придется еще очень долго.
Но это еще не самый тяжелый случай. Ксения рассказала об однокласснике, мечтавшем о собственном автомобиле. Мечту воплотил, продав квартиру. И стал бомжем – без жилья и прописки, но с машиной. В ней и живет. Ездить все равно не получится – нет денег на бензин.
Другой парень решил обменять квартиру на комнату в коммуналке. Ему повезло – остался жив, завладел комнатой, сполна получил доплату. Вот только этой самой доплаты – семи тысяч долларов – хватило лишь на два месяца “красивой жизни”. А он остался с массой проблем в коммуналке с соседями-алкоголиками.
Добавим, что квартира в Москве, принадлежащая сироте, – лакомый кусок для преступников.
Для Саши живой пример того, как жить не надо, – многие одноклассники. Один попросился пожить. Пришел с пустыми руками, а вскоре исчез, прихватив Сашины деньги и кое-что из вещей. Пришлось обратиться в милицию. Испугавшись, воришка вещи вернул, только на Сашу дуется: своего “заложил”… А что ему оставалось? Самому воровать?
Когда кто-то из одноклассников просит помочь деньгами или продуктами, Саша все чаще задается вопросами: а куда он свои дел, что ему мешает работать или учиться, на что буду жить я? Саша выручает друзей советами – учит тому, что освоил в центре сам, а то и просто туда приводит. Вот только не все хотят идти.
Вместе с Сашей интернат покинули еще 29 ребят. Десять уже пропали, трое отбывают срок. Еще один чуть ли не до начала нового учебного года всеми правдами и неправдами занимал свою койку в интернатской спальне. И в конце концов сошел с ума от страха перед самостоятельной жизнью. Теперь он в “психушке”.

Статфакт

Более 30% выпускников столичных интернатов в течение 2 – 5 лет после выпуска лишаются жилья или выселяются в неблагоустроенные помещения за пределы Москвы. По данным судебно-психиатрической экспертизы, 70% ребят на момент совершения сделки не могли отдавать себе отчета в своих действиях и не представляли возможных последствий.
С 1995 по 1999 год были запущены в производство 250 исков о признании недействительными сделок с квартирами выпускников сиротских учреждений.
Подготовка и рассмотрение такого иска занимает в среднем 2 года. В отдельных случаях – до 6 лет. В 80% случаев судебные вердикты об аннулировании сделки не выполняются: жилье успевает по нескольку раз перейти из рук в руки, а новых хозяев некуда выселять.
Примерно треть выпускников интернатов, пострадавших от квартирных афер, не обращаются за помощью, опасаясь расправы.
Только в 1998 году из-за жилищных махинаций погибли 20 выпускников учреждений сиротского типа, еще столько же плюс как минимум 35 их родственников пропали без вести.

“Такой центр нужен в каждом округе”, – считает Саша. Но это дело будущего. А пока он один не то что в столице – во всей стране, причем существует только на спонсорские деньги. Это первый опыт американского “МираМед Института” – благотворительной неправительственной организации со специальным консультативным статусом при Экономическом и Социальном совете ООН – начало реализации одной из новых программ. Впрочем, сейчас работники центра чувствуют себя достаточно уверенно. Их знают во всех московских интернатах и охотно отпускают на занятия воспитанников – в день через центр проходят по 25 – 30 человек, к ним прислушиваются в префектурах и районных управах, когда надо решить проблемы очередного студента. А ведь первое время о таком отношении муниципальных чиновников приходилось лишь мечтать. Постепенно такие же центры начнут появляться и в других регионах России.
У директора центра американца Эрика Бэтси, до переезда в Россию возглавлявшего семейный детский дом в США, я спросил, отличаются ли чем-то наши детдомовцы от тамошних. “Нет, – ответил Эрик. – Дети есть дети – хоть здесь, хоть за океаном. В США они тоже не знают, как жить. Но там их всех в обязательном порядке учат независимому проживанию”.
Вот в том-то, что наших сирот этому не учат, пожалуй, главная причина печальной статистики судеб выпускников российских детдомов и интернатов: 40% спиваются или становятся наркоманами, столько же совершают преступления, а 10% кончают самоубийством. Ведь далеко не во всех интернатах педагогам удается научить детей самостоятельно думать, заботиться о себе, самостоятельно решать свои проблемы. Впрочем, грех будет не сказать, что они все же пытаются это делать – и многие не так уж безуспешно. Просто уклад интернатской жизни этим попыткам, увы, не способствует.
Руслан ЦАРЕВ