«Нас отравившая свобода». Чтобы не остаться «межеумками»

Когда народ живет спокойно, наблюдается лингвопсихологическое равновесие между нормативной и ненормированной лексикой. Грубые слова проникают в общенародный язык в небольшом количестве. До определенной степени это естественный языковой процесс. Когда же возникают социальные взрывы (мятежи, крестьянские войны, революции, «перестройки», распад государства и проч.), поток ненормированной лексики увеличивается, стремясь быть нормой. Лингвистическое равновесие склоняется на сторону грубых слов. Зло (дьявол) торжествует!

Агрессивная лексика наносит непоправимый ущерб нашему сознанию. Отрицательно воздействует на нашу духовность. Хотя читатель возразит, что духовность – русское слово – обозначает больше положительное, чем отрицательное. Не спорю, так оно и есть. Но ведь есть и Злой Дух! В последнее время мы стали грубее, циничнее, жаднее. И в этом часть вины падает на агрессивную лексику. Нам навязывается определенное речевое поведение, а от него – и поведение реальное. Это не мои мысли. Так считают и психологи, и криминалисты, и писатели. К. Чуковский утверждал, что, если хотя бы одну неделю поговорить на жаргоне преступников, появятся и соответственно нехорошие мысли, от которых полшага до плохого поступка. То есть жаргонизмы не только порождение преступности, но и сами влияют на нее. Особенно это характерно для молодежи, чье мировоззрение еще не сложилось. Доказано, что лидерство в неформальных молодежных группировках захватывают лица с уголовным прошлым, которые пропагандируют преступный образ жизни. Криминальный генералитет, «воры в законе» при рекрутировании молодежи в свои ряды вместе с рассказами и песнями о «прекрасной» тюремной романтике также используют свой жаргон, понимая, что только с помощью слова они могут завладеть неопытной душой молодого человека. Яд агрессивной лексики постепенно и незаметно заполняет душу. Зло (дьявол) завладевает нашим сознанием, вытесняя при этом Добро (Бога). Уверен: слово – частица духа. Усваивая конкретное слово, мы привносим в себя его энергетику.

Язык – это не только фактор, через который выражается духовность народа, но и средство воздействия на его дух. От того, чьи лингвистические особенности будут преобладать в национальном языке, чей социум внесет наибольший вклад в него, в определенной степени будет зависеть дух народа. О народе нередко судят по его языку. Можно лишь предполагать, как будут отзываться о русском народе, если в его лексике большое место будут занимать жаргонизмы уголовников.

В настоящее время криминальное меньшинство навязывает законопослушному большинству свою культуру, мораль, язык. Во все времена, когда начинается разброд политический, резко активизируется преступность и криминализируется правосознание общества. Многие слова из жаргона преступников проникают в общенародный русский язык именно в переломные моменты нашей истории. Так, во времена крестьянской войны под предводительством С. Разина в русское просторечие вошли слова и выражения волжских разбойников: измываться – «издеваться», пустить красного петуха – «зажечь дом в деревне», сорынь на кичку – «бить всех».

Никогда не было такого поругания русского языка, как после 1917 г. Именно в то время воровские словечки, бывшие достоянием только преступников-профессионалов, хлынули в русский язык. Часть населения даже считала блатной язык пролетарским и противопоставляла его буржуазному, т.е. нормированному, языку. Некоторые студенты даже гордились знанием таких блатных слов, как клифт – «костюм», винта нарезать – «убежать». И обвиняли профессоров-филологов в незнании истинной русской речи!

Именно в то время в русский общенародный язык проникли, а позднее и прочно закрепились в нем многочисленные воровские слова и фразеологизмы: шпана, бухтеть (шуметь), шкет, канать, шкандыбать, хавать, шамать, шамовка, по фене ботать.

Были и художественные произведения, состоящие практически из блатных слов.

В чем причины проникновения блатных слов именно после 1917 г.? Это и Первая мировая война, когда на фронт было призвано большое число уголовников, это и две революции и гражданская война, в которой живое участие приняли деклассированные элементы. (Достаточно вспомнить знаменитую банду Мишки Япончика, состоявшую из 20 тысяч человек и позднее переформированную в красноармейский отряд). Лучшие представители интеллигенции расстреляны и эмигрировали, хранительница русского духа (а язык – это дух народа) – церковь – взорвана и ограблена. В стране махровым цветком расцвела преступность, наблюдалось падение нравов, наступил правовой нигилизм. (Узнаете, современный читатель?)

Хорошо, что именно в это время группа ученых и общественных деятелей (а среди них были Д. Лихачев, Б. Ларин, В. Малаховский, М. Рыбникова и др.) заметила опасность поглощения литературного языка ненормативной стихией и решила выработать ряд контрмер. Но нужно было еще изучить саму блатную лексику. И работа началась! И если бы она была завершена, то результаты были бы блестящими.

Однако И. Сталин – «большой ученый, в языкознании познавший толк» – объявил, что жаргоны присущи только правящим классам, а раз их нет, то и изучать нечего, тем более что с профессиональной преступностью покончено раз и навсегда. И они фундаментально не изучались до середины 80-х годов, а следовательно, не выработаны и меры борьбы с ними.

Между тем блатные слова проникали и в высшую форму русского языка – в нормированный литературный язык. Вот факты: в 40-70-е годы в русском литературном языке закрепились слова: блат – в дореволюционном жаргоне преступников «любое преступление, независимо от его характера», «преступный мир», очковтиратель – «обманщик» (в жаргоне шулеров втирать очки – «замазывать особым веществом очки на картах при игре в «двадцать одно», если имеется перебор» или, наоборот, «стирать это вещество, тем самым проявляя очки, если имеется недобор»), пижон – «крикливо одетый молодой человек» (в жаргоне дореволюционных шулеров – «жертва шулера») и др.

Сейчас, в начале ХХI века, ситуация аналогична 20-м годам ХХ в.: нестабильность политической обстановки, резкое падение нравов, разгул преступности. Одним словом, благодатная почва для проникновения и впитывания блатных слов. Но ситуация осложняется (обостряется) еще и средствами массовой информации. Используется так называемый принцип пирамиды, когда ненормативная лексика спускается к подножию, то есть рабочий, крестьянин и даже интеллигент, услышав по радио, телевидению, прочитав в газетах или журналах какое-либо тюремное слово, начинают бездумно употреблять его в своей речи. Запестрели тюремными словечками афиши кинотеатров и программы телевидения: «Авария – дочь мента», «Катала», «Стукач». Звучат песни «Вечерний шмон», «Атас». «Заботали по фене» политики и журналисты: меня «заказали» (т.е. организовали заказное убийство), стрелка (встреча), и беспредел, и разборка (политическая, спортивная), кидалово и проч. А уж бывший жаргонизм тусовка стал едва ли не самым модным в последнее время: и просто тусовка, и рок-тусовка, и политтусовка.

Таких примеров – сотни! Художественные произведения из-за перенасыщения блатными словами становятся непонятными (хорошо разбираются в них только преступники), проигрывают из-за этого в достоверности (см., например, повесть Л. Габышева «Одлян, или Воздух Свободы). Читатель спросит: «Разве до перестройки писатели не употребляли в книгах тюремные слова?» Употребляли, но не в таком же количестве! Мало того что жаргон преступников засоряет нашу речь, он еще прививает нам мизантропическую мораль. Жаргон преступников зеркально отражает философию профессионального уголовника. По жаргонным словам можно понять, что криминальный мир делит всех людей на суперменов и людей низшего сорта. Причем супермен – это, конечно, уголовник, а существо низшего разряда – любой человек, не относящийся к преступному миру. У них слово «человек» обозначает профессионального преступника (вот уж действительно «Человек – это звучит гордо!»), честняк – «честный вор», остальные даже не люди, а какие-то зоомифические существа – крысы, демоны, черти и т.д.

Если судить по жаргону, то у преступников все мерзавцы, дураки и предатели. Так, из 20 тысяч современных жаргонизмов около шестисот слов обозначают подобные категории людей (валет – «дурак», капарник – «предатель», ишак – «подхалим»). Даже самое святое втоптано в грязь.

Увлечение блатными словами у нашего общества зашло далеко. Так, например, узнаешь из газеты «Комсомольская правда», что журналист перевел на тюремный язык… роман «Евгений Онегин» (см. название газетной статьи «Мой дядя, падла, вор в законе…»). Узнаю недавно о переводе на жаргон преступников… «Слова о полку Игореве». Что все это значит? Пародия или уничтожение наших духовных ценностей? Ведь есть же какие-то рамки, граница, через которую мы не должны переступать, над чем нельзя смеяться. Хотя… у нас свобода, все дозволено. (Как тут не вспомнить фразу С. Есенина – «нас отравившая свобода»!) Одним словом, во имя нашего будущего «сожжем Рафаэля, растопчем искусства цветы». Осталось лишь перевести Библию на блатной язык.

Но перевод на тюремную лексику таких классических произведений – это даже не перевод, это обезьянничанье, это потворство криминальным авторитетам: ведь в блатном языке нет таких слов, с помощью которых можно было бы отразить всю гамму и оттенки эмоций, идей, тем.

Нас особенно тревожит, что очень много тюремных слов употребляется в лексике молодежи. Это своеобразный показатель, индикатор того, что общество болеет, и сильно болеет. Нас тревожит то, что в настоящее время наблюдается определенная криминализация правосознания нашей молодежи: перенимаются привычки уголовного мира, манеры поведения, речь. Например, отношения между молодыми людьми в армии, военно-морском флоте, ряде школ-интернатов построены по схеме отношений между арестантами в местах лишения свободы. Горько становится от того, что часть молодежи знает или употребляет жаргон наркоманов и сбытчиков наркотиков. К примеру, слова: дурила – «гашиш», дурь женатая – «сигарета (папироса, самокрутка) в смеси с табаком и гашишем») насос – «шприц», кайф-базар – «притон наркоманов».

Эти и им подобные жаргонизмы употребляются целенаправленно, нередко в противоправных целях и не являются речевой забавой, игрой, как называют молодежный жаргон некоторые исследователи. То, что уже 6 миллионов молодых людей в России попробовали или постоянно употребляют наркотики, – реальный факт. Если ваш ребенок, ученик, воспитанник использует хотя бы некоторые слова из жаргона наркоманов и сбытчиков наркотиков – это уже само по себе тревожный сигнал. Значит, у него появился по меньшей мере интерес к наркотикам и наркоманам, которые усиленно вовлекают в сферу своего влияния все новые и новые жертвы.

Другая беда – неоправданные иноязычные заимствования.

«Испещрение речи иноземными словами вошло у нас в поголовный обычай, а многие даже щеголяют этим, почитая русское слово, до времени, каким-то неизбежным худом, каким-то затоптанным половиком, рогожей, которую надо успеть усыпать цветами иной почвы, чтобы порядочному человеку можно было пройтись». Согласитесь, читатель, как актуально! Это говорит не сегодняшний защитник русского слова и не злобный пурист. Это слова знаменитого лексикографа В.И.Даля, произнесшего их более ста тридцати лет назад.

Ненужные английские заимствования употребляют сейчас все: политики, дикторы радио и телевидения, предприниматели, студенты. Льются рекой слова-сорняки: рэкет, прессинг, тинэйджер… Дело дошло до того, что некоторые «любители русской словесности» даже смеются над теми, кто не знает отдельных английских слов (ненужных заимствований). Такие люди были всегда. «…От них первых не услышишь ни одного порядочного слова, – писал Н. Гоголь в знаменитой поэме «Мертвые души», – а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь, и наделят с сохранением всех возможных произношений: по-французски в нос и картавя, по-английски произнесут, как следует птице, и даже посмеются над тем, кто не умеет сделать птичьей физиономии…»

Особенно много иноязычных слов в молодежных жаргонах, и это не может не тревожить. Молодые люди с удовольствием щеголяют модными словечками американского происхождения: лейбл – «этикетка», лав – «любовь», лайкать – «любить», бэг – «сумка». Вот пример их речи с употреблением жаргонизмов английского происхождения: «Вчера два лонговых мэна с длинными хайрами в шопе вайну задринчили». Согласитесь, уважаемый читатель, что без перевода здесь не обойтись: «Вчера два высоких парня с длинными волосами прямо в магазине пили вино». Причем англо-нижегородские слова прекрасно уживаются в молодежном жаргоне с русской «феней». Вот любопытный отрывок разговора, также услышанный автором статьи в Нижнем Новгороде: «Фазер этого торчка так гасил, что тот чуть коньки не отбросил. Хорошо, что герлуха ринганула в полис, оттуда мелодия приехала и повинтила обоих». (Перевод: «Отец так бил этого наркомана, что тот чуть не умер. Хорошо, что его девушка позвонила в милицию, оттуда приехала милицейская автомашина и обоих арестовали»). Велик и могуч англо-нижегородский язык! На него даже перевели… известное произведение А.С.Пушкина «Сказка о царе Салтане». Вот выдержка из этого «бессмертного» перевода: «Кабы я была кингица, спичит фёрстая герлица…».

Даже иностранцы, хорошо владеющие русским языком, удивляются громадному количеству ненужных иноязычных слов в нашей прессе, журналах, книгах, рекламе.

Естественно, не нужно впадать и в другую крайность, как это делал в первой половине ХIХ в. министр просвещения А. Шишков. Он предлагал заменить все иноязычные слова русскими, им же самим придуманными. Так, например, калоши предлагалось называть мокроступами, тротуар – топталищем, эгоиста – себятником…

Заимствование иноязычных слов – вполне нормальный языковой процесс. И нам невозможно обойтись без таких заимствований, как баскетбол, снайпер, сертификат и др. Они обогащают русский язык, делают его более гибким. Но если имеющемуся русскому слову предпочитают иноязычные, то это уже абсурд, потеря вкуса и здравого смысла.

Исследования показали: те, кто злоупотребляет английскими словами, почти не знают английского языка. Получается, что такие люди не уважают не только свой родной, русский язык, но и английский. Защитник русского слова Владимир Даль писал о неоправданных заимствованиях: «Коль скоро мы начинаем ловить себя врасплох на том, что мыслим не на своем, а на чужом языке, то мы уже поплатились за языки дорого: если мы не пишем, а только переводим, мы, конечно, никакого подлинника произвести не в силах и начинаем духовно пошлеть. Отстав от одного берега и не пристав к другому, мы остаемся межеумками». Нарочитое употребление неоправданных заимствований – это и бедность мышления тех, кто их употребляет в речи. Это не только недостаток образования, но и недостаток общей культуры. «Ныне принимать чужих слов не должно, чтобы не впасть в варварство… Прежде прием чужих полезен, после вреден», – писал об этом еще в 50-е годы ХVIII в. М.В.Ломоносов. – Против языкового «чужебесия» выступал и Петр I, говоря о том, что за иностранными словами «самого дела разуметь невозможно».

Подмечена любопытная особенность: те студенты, которые хорошо знают английский язык, не используют всуе неоправданных англизмов, не кичатся знанием иностранного языка; двоечники, наоборот, бравируют английскими лексемами. Чрезмерное увлечение иностранщиной приводит к тому, что некоторые жаргонизмы молодежь воспринимает как заимствования из английского языка. Так, например, слово мент – милиционер, будто бы образовано от английского слова mend – исправлять, чинить или от mental – умственный; клёвый – хороший, отличный – от clever – умный. Характерно, что приведенные слова русскими преступниками действительно заимствованы, но не из английского языка: клёвый – из условного языка офеней (торговцев мелким товаром, коробейников), а мент – из польского жаргона преступников, где mente обозначало солдата.

Читатель может сказать, что ненужные заимствования – это проблема прежде всего культуры и этики. Далеко не так. Имеется и практическая сторона. Известно, что русский язык – язык межнационального общения. Но как представители нерусских национальностей в России будут понимать друг друга, если русский язык будет состоять, к примеру, наполовину из английских слов? Нарушатся и экономические, и политические, и культурные, и военные связи.

В глубинке уже с трудом понимают язык газет и журналов. «На каком языке сейчас пишут в газетах? Ничего непонятно!» – это слова сельских жителей. Но не только в деревне непонятны статьи и заметки – людям с высшим образованием непонятен ряд слов газетно-публицистической лексики.

Большая доля вины за иноязычную вакханалию лежит на редакторах и переводчиках. Переводы и редактирование часто неточные. Особенно это касается переводчиков иностранных кинофильмов, которые наводнили наше телевидение. Часто герои этих фильмов страдают болезнью Эллочки-Людоедки: как попугаи, повторяют набившие оскомину фразы: «Ты в порядке?» (вариант: «У тебя все в порядке?»); «Ты мертвец!» (вариант: «Ты труп!»), или: «Иди – в…», «иди на…», в общем, иди туда не знаю куда! В кинофильмах (в том числе и отечественных) без зазрения совести используется нецензурная брань.

Матерные слова, как раковые метастазы, проникли во все слои общества и употребляются всеми – от воспитанника детского сада до седовласого старца, от крестьянина до интеллигента-гуманитария. Сейчас уже почти не одергивают сквернослова в общественном транспорте – привыкли. Мне недавно довелось слышать любопытную фразу. Речь шла о том, чтобы приварить одну деталь к другой. Строительный мастер обращается к рабочему: «… возьми вот эту… и… ее к этой… И сделай это… побыстрее. Понял, …?!» Многоточие обозначает нецензурную брань.

В настоящее время частота использования населением нецензурной брани по сравнению с дореволюционным прошлым намного выше. Наши предки относились к языку гораздо бережливее, чем мы. Неграмотный народ обладал меньшим запасом слов, но известно, что в некоторых деревнях на крестьянских сходах принимались решения о запрете употребления мата.

С чем это было связано? Скорее, с нравственными устоями русского народа, а также с верой в Бога. Истинно верующий человек никогда не будет сквернословить, употреблять в речи бранные слова, понимая, что при этом он оскорбляет Бога. Нецензурная брань с использованием обозначений Бога, Богородицы, ангелов и священников в конце 10-х – 20-х годах нашего столетия была, по мнению писателя А. Веселого, необычным новшеством для русской деревни и не воспринималась большинством ее населения.

Отношение русской интеллигенции к нецензурной брани в разные времена было различным, в основном отрицательным, но имелись (и имеются) отдельные группы, которые вынуждены были ее использовать для определенных социальных (приспособленческих) целей или эмоционального эффекта. В ХIХ в. при «хождении в народ» революционеры-народовольцы не только внешне должны были быть похожими на простолюдинов, но и употреблять просторечные, диалектные и нецензурные выражения. После Октябрьской революции, чтобы не быть заподозренной в симпатиях к «буржуям», часть интеллигенции вынуждена была использовать нецензурщину. Кроме того, многие в то время свободу понимали буквально, то есть как освобождение от всяких «условностей», в том числе и речевых.

В конце 60-х – начале 70-х годов употребление нецензурной брани было своеобразным протестом против тоталитарной системы; по мнению части «просвещенного народа», матерная брань считалась некоторым проявлением свободомыслия. Ученый-историк Д. Аль, репрессированный в 50-х годах, писал, что прослыть интеллигентом да еще борцом за свободу с помощью непотребной лексики намного легче, чем каким-либо другим способом.

И в настоящее время употребление нецензурщины, по мнению части населения, является проявлением свободы в языке. Нам кажется безнравственным стремление ряда журналистов и писателей объявить мат легитимным. Соблюдение принципов культуры речи должно быть нравственным законом для всех носителей языка.

Иногда от сторонников нецензурной брани можно услышать следующий аргумент: если официально запретить употребление мата, то… возникнет новый мат, качественно отличающийся от старого, так как язык нуждается в обозначении половых органов и действий. Однако в русском языке уже имеются соответствующие нормированные эквиваленты этим словам. Нецензурщина несет в себе нечто большее, чем просто их обозначения, – мощную негативную социальную нагрузку, формировавшуюся на протяжении столетий.

Представим себе на минуту, что матерные слова приобрели права литературных (к чему призывают ретивые поборники «свободы»). По нашему мнению, резко изменятся в худшую сторону нормы поведения и мораль.

Все сказанное говорит о том, что состояние нашей речи плачевное. Нужны кардинальные меры. И прежде всего привить любовь к русскому языку. Долгое время в наших школах лишь учили, как правильно произносить слова и грамотно писать (хотя особых успехов даже в этом не наблюдалось), но не учили любить русский язык. Следует сказать, что в старших классах на русский язык отводится очень малое количество часов. И даже их учитель-словесник забирает на литературу. Нацеленность школьных учебников лишь на литературный язык делает их слабо связанными с жизнью. И вполне оправданны слова ученого-лингвиста Л. Крысина о «языковой некомпетентности», низком культурном (языковом) уровне учителей, «языковой убогости учебников».

Выборочный опрос учащихся школ, профтехучилищ, колледжей выявил своеобразное отношение к употреблению жаргонных слов преступников. На вопрос учащимся, почему они употребляют в речи жаргонизмы, нами были получены следующие ответы: «они интереснее других слов», «они смешнее, чем обычные слова», «в них есть что-то удалое, лихое». А на вопрос, знают ли они, что используют в своей речи лексику деклассированных элементов, 36% ответили утвердительно, и 64% посчитали жаргонизмы «вполне нормальными, нормированными словами».

Учителя-словесники, говоря о засорении речи учащихся жаргонизмами и неоправданными заимствованиями, указывают на отсутствие рекомендаций и пособий, в которых бы предлагались конкретные меры по борьбе с подобными словами-сорняками. Напрашивается естественный вывод: нужно проводить разъяснительную работу.

Наша речь находится сейчас в трудном положении: в недалеком прошлом – засилье партийно-номенклатурной лексики, сейчас – криминально-агрессивной.

Что же делать? У кого учиться? Практически наше поколение испортило язык. Неужели

…прах наш со строгостью судьи

и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным

стихом

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом?

Наши предки относились к языку гораздо бережливее, чем мы. Так что же, назад в прошлое? А почему бы и нет? Откровенно говоря, мы прошлым пока и живем: ведь это предыдущие поколения создали стержень языка – межстилевую лексику. Не будет этого стержня – развалится язык, превратится в жалкую смесь англо-уголовно-нецензурной лексики! Превращение уже началось. Чем богаче язык – дух народа – тем сильнее нация. Почему же нам не поучиться у великих поэтов и писателей золотого века литературы? В школьных программах это заложено, но не культивируется и не акцентируется! Я провел опрос ряда студентов-лингвистов. И вот что получилось: в большинстве школ (78%) в старших классах не анализировался язык писателей и поэтов-классиков. То есть практически не уделялось внимания стилевому богатству языка. Это одно. Второе – то, что в учебных заведениях мало обращается внимания на языковую преемственность. («Порвалась связь времен»). Ведь были же в русском языке в конце ХIХ – начале ХХ вв. аналоги всем этим «лизингам», «брокерам», «менеджерам»!

Нужно поощрять общение с православной церковью. Именно только там и сохранился подлинный русский язык. (Во всяком случае, я не слышал священника, который бы употреблял неоправданные заимствования, не говоря уже о жаргонизмах и нецензурщине).

Нужен закон о языке, который бы защитил русский язык от неоправданных заимствований. Такие законы уже имеются в некоторых демократических странах, например во Франции, где штрафуют за неправильное использование рекламы на иностранных языках, чрезмерную «американизацию» речи и т.п. Просчеты лингвистические приведут к просчетам не только духовного и культурного характера, но и к просчетам экономическим и военным.

Михаил ГРАЧЕВ, доктор филологических наук, Нижний Новгород