Нам нужно открыть «окно в Европу»

Ругать почем зря среднюю школу в России в последние лет пятьдесят у образованного сословия вошло в традицию. Еще в начале шестидесятых я слышал охи и вздохи про то, как низко пала советская школа по сравнению с гимназиями империи: «Там преподавали три живых и два древних языка, мировую историю, литература была на высочайшем уровне, и в то же время хорошо учили математику и даже знали географию, а сейчас? Всего один иностранный язык в школе учат, да и то не важно, кто такие Марий и Сулла школьники слыхом не слыхивали, остров Борнео на карте найти не могут. Только в спецшколах еще, может быть, чему-то учат, но чему-то одному, а все остальное тоже в загоне». И старались отдать детей в эти спецшколы, в основном в языковые, технические и физико-математические, впрочем, и с химическим, литературным и даже историческим уклонами.

Второй темой разговоров, как это ни парадоксально, была тема «перегрузки» школьников: «Они учатся по таким программам, которые мы и представить себе не могли, у них множество уроков, колоссальные домашние задания, дети выглядят как бледные маленькие старички». Молодая начинающая певица Алла Пугачева по этому поводу пела популярную песенку: «То ли еще будет, то ли еще будет, ой-ой-ой».

И одни и те же интеллигенты, дымя «Пегасом», с негодованием обсуждали на кухнях проблему того, «как страшно устают дети» в школе, которая при этом (вы будете смеяться) «ничему не учит», по их же словам.

Теперь же о школе 1950-1960 годов говорят как о неком феномене российского образования, примерно с тем же придыханием, с которым наши деды говорили про императорские гимназии «при старом режиме».

Ну и правильно говорят! После запуска в 1957 году первого советского спутника специальные службы США внимательно исследовали советскую науку и образование и нашли, что СССР обгоняет западные страны в качественном школьном образовании. И это отставание от нас западных стран сохраняется и даже углубляется до сих пор. Как, воскликнут суровые зоилы, ведь наше образование сегодня «страшно низко пало» и без срочных реформ пропадет вообще? А кто это вам сказал, или вы сами же придумали?

Вот тут и становится ясно, что, для того чтобы оценить реальную ситуацию, надо перестать заниматься привычными словопрениями, а внимательно разобраться, что из себя представляла «хорошая городская школа» и тем более «специальная школа» советского периода и как она выглядит сегодня, какие у нее перспективы.

Во-первых, советская школа уже не была классической и не стала универсальной, что отмечали исследователи в США, она носила по общему правилу, за исключением небольшой группы гуманитарных спецшкол и школ коррекции, выраженный «политехнический характер».

Когда-то один из крупнейших наших ученых сказал, что своими успехами российская физика обязана великой русской литературе. Сам того не предполагая, он назвал главную формулу, показал скелет, каркас отечественной школы, стоящей на двух столпах: математика, с одной стороны, русский и литература – с другой. Вспомните, бывшие ученики и родители бывших учеников, все тогда точно знали, что существуют в школе «главные предметы»: алгебра, геометрия, тригонометрия, русский язык и литература. Успеваемость ученика определялась именно этими предметами, за неуспеваемость по ним оставляли на второй год. В «хороших школах» эти предметы были на высоте, ну и, кроме того, несколько других предметов выделялись высоким качеством преподавания и уровнем требований. Зависело многое от учителей, установок директора школы, позиции отдела народного образования.

В школах гуманитарной направленности математика уходила в старших классах на второй план, а упор делался на иностранный язык, литературу и историю. В специализированной же, действительно политехнической столичной школе сильная математика дополнялась высокими требованиями по физике, многие гуманитарные предметы в старших классах отодвигались на второй план, а иностранный язык был обычно совсем в загоне. Судьба биологии и химии в них не была при этом однозначно предопределена, в разных школах было по-разному.

В физико-математических и физико-технических спецшколах, которые и были предметом пристального интереса специальных служб США (гуманитарное образование в СССР их совсем не занимало), математику и физику напряженно изучали в максимально вариативной и творческой форме с высоким элементом соревнования и сотрудничества между учащимися, в некоем, если так можно выразиться, «олимпийском» ключе. Выдержать такое могли только способные дети, никакими силами нельзя было хорошо учиться там только благодаря трудолюбию. «Равенство мозгов» не признавалось, простая усидчивость мало ценилась. «Способный лентяй», как правило, выигрывал у «трудолюбивой пчелки» (знаю по себе, ленив в специальной школе был весьма, но «ходил в талантах» и чувствовал себя превосходно). Химия, биология, история, иностранный язык и география в физико-математических школах изучались по остаточному принципу, хотя желающие могли ими углубленно заниматься дополнительно. Но литература и русский язык обычно все же сохраняли ведущие позиции и в этих школах.

Попадая в такую школу, вы точно знали, что неуспеваемость по математике и физике здесь невозможна, придется уходить. Так же было ясно, что как-то химию и историю все ученики сдадут, если уж очень не будут «сачковать» и прогуливать. А если ты в математике слывешь гением, за тебя завуч сам обязательно заступится перед «химичкой». В том же случае, если все было в порядке с физико-математическими науками, можно было дополнительно позаниматься «на кружке» при биологическом кабинете или посетить литературный диспут. Надо отметить, что «общеобразовательная оболочка» в школе всегда присутствовала, и каким бы ты гением в физике ни был, приходилось хоть немного, но все же учить ту же химию или географию, чтобы хоть как-то ее сдать, пусть на тройку.

В десятом, выпускном, классе ученики рядами шли из таких школ в МИФИ, Физтех, МВТУ, на мехмат или ВМК в МГУ. Они сдавали обычно две математики (устно и письменно), физику и сочинение (хотя бы на тройку). А вот если бы им предложили сдавать историю или географию, они в своей массе даже тройки бы не получили. Вот такой была «молодая гвардия» советской науки, космической и ядерной программ на «личиночной стадии», абитуриентов естественно-научных и технических вузов.

Американцы все это изучили тщательно. В их лучших частных школах в то время все было отлично с классическим, но не с политехническим образованием. А ведь именно из частных школ, где сегодня плата доходит до 30 тысяч долларов в год, в основном и выходит американская элита.

По этому поводу позволю себе лирическое отступление. Преподавая в одном из московских лицеев на протяжении десяти лет, я всегда старался разнообразить спецкурсы для старшеклассников. В Москве в то время жил один мой американский друг, преподаватель истории по образованию, и я попросил его провести несколько факультативных уроков в лицее. Как-то ребята спросили американца, где учатся его дети. Узнав, что в частной школе с платой по двадцать тысяч долларов в год, они, естественно, заинтересовались, что это за школа такая дорогая, чему там учат. Ответ их поразил: американский преподаватель сказал, что эта школа по уровню примерно такая же, как наш лицей, с той разницей, что у нас учат бесплатно. Ребят это изумило, а я использовал момент для некоторого подтягивания дисциплины: мол, не стыдно вам бывает шаляй-валяй работать на уроках, за которые в Америке люди готовы платить такие деньги? Эффект это занудное морализаторство возымело, и лицеисты подтянулись.

У США в частных школах учат по жестким схемам за большие деньги, а в муниципальных школах просто ничему не учат, зато дети под присмотром и в комфорте растут, как зверушки на площадках молодняка в зоопарках. У нас в России все наоборот: в государственных школах дают образование, а в частных школах (за немногими исключениями) развлекают и оздоровляют, и чем дороже школа, тем, как правило, учат в ней хуже.

Американцы – люди практичные, и в шестидесятые годы в каждом штате они создали специальную политехническую школу советского образца для подготовки научной элиты. В одну из таких школ они, как пишет в своей книге известный американский политолог, приятель Барака Обамы Фарид Захария, американцы регулярно привозят учителей из Токио, Сингапура, Сеула, Тайбея, чтобы показать превосходство американской (на самом деле заимствованной у нас) творческой системы образования в сфере точных наук над азиатской «системой механического заучивания». Токийские учителя, посмотрев на такие школы в США, ввели у себя в школах премии для учеников, самих поднимающих руку, а также выделили специальное время в течение дня для учителей, чтобы пообщаться с учениками. И сидят часто бедные японские школьники и японские учителя по пятнадцать минут друг перед другом, не зная, что спросить, что ответить, о чем поговорить.

Так получилось, что я побывал именно в этой, самой лучшей в Америке государственной бесплатной школе для «будущих гениев», которая расположена неподалеку от Вашингтона в штате Вирджиния. Такая школа в то время (середина девяностых) на весь этот штат была одна.

Это было большое, великолепно оборудованное здание, где учились три тысячи учеников, которым преподавали лучшие учителя. В школе были лаборатории, учебные классы, спортивные залы, а венчали все собственная телестудия и лаборатории гибридизации хромосом и генетического анализа.

Поговорил с учителями, посмотрел программы – очень серьезно и очень знакомо. Зашел в библиотеку, попросил посмотреть формуляры и тут обнаружил, что последний раз в библиотеке книгу Сервантеса «Дон Кихот» брал некто Родригес в 1972 году, а потом двадцать лет ее не читал никто. Вот и обнаружилось важное различие наших подходов и программ, то, чего не заметили янки, – гуманитарная составляющая российского «политехнического» образования.

Приехав в Москву, я сразу бросился в лучшие две московские гимназии и два лицея соответствующего профиля, и тут у меня отлегло от сердца, наши ребята и наши программы были явно сильнее. Поговорил с учениками, выяснил, что они не только сильнее, но и много культурнее. Пообщался с преподавателями: они оказались и сильнее, и культурнее американских, способными воодушевлять учеников. И связи этих школ с лучшими вузами Москвы была прочнее. Хороша школа у американцев в Вирджинии, но в первую десятку московских лицеев, гимназий и спецшкол политехнической направленности она бы не попала. Когда я пишу эти строки, хочу еще раз оговориться, речь идет не обо всех российских школах, не обо всех московских школах, не обо всех московских спецшколах, а только о физико-математических, технических и естественно-научных государственных учебных заведениях, работающих в системе «школа – вуз», при МГУ, МИФИ, МАИ и МВТУ и других такого рода вузах столицы.

Так, значит, ничего не потеряно, нечего плакать над могилкой, политехническая школа жива! Может, ее и трогать-то не надо? Нет, это совершенно необходимо, но точно зная, что мы хотим получить «на выходе».

Нам нужен творец термоядерных реакторов, космических станций, суперкомпьютеров, технологий связи, новых материалов, нанотехнологий, биоинженерных систем, новых образцов вооружений. Это все делали еще недавно выпускники советских «политехнических школ» и элитных вузов, и этот образовательный ручей еще не иссяк. Но времена меняются, и старая советская школа должна эволюционировать. Куда и как? Чтобы ответить на этот вопрос, давайте совершим небольшой экскурс в античные времена.

Цивилизация Древней Греции вышла на мировую арену на две тысячи лет позднее Древнего Египта и Месопотамии. Но за несколько столетий греки обогнали весь «варварский мир» по всем направлениям – в философии, науке, технологиях, военном деле, мореплавании, торговле, юстиции, политической организации, литературе, поэзии, живописи, скульптуре, атлетизме – так, что уже в эпоху эллинизма вся ойкумена подражала грекам, перенимала их обычаи и культуру. Германские филологи, изучавшие феномен быстрого возвышения греческой культуры, столкнулись со следующим непреложным фактом: греческий язык еще в эпоху бронзы был богаче, сложнее, стройнее, выразительнее и насыщеннее, чем язык многих соседних народов. Язык – устная и письменная речь, эпическая и лирическая поэзия, проза, записки, письма, диалоги, гимны, песни, пьесы – отражал уровень развития интеллекта эллинов, обеспечивал развитие и накопление культуры в ряду поколений, создавал возможности для овладения новыми умениями и знаниями. Кто не верит, перечитайте Гомера и Гесиода, Еврипида или Аристофана, и вопросы отпадут сами. Язык – это первооснова культуры, база цивилизации, творческий потенциал человека.

Аналогично обстоит дело с современным русским языком. Еще адъютант Миниха Мантейфель поражался высокому умственному уровню русских людей, богатству их языка, который он сам изучил в совершенстве. Именно благодаря русскому языку, «великому, богатому и могучему», было высоко личностное измерение русской интеллигенции и велик творческий потенциал наших ученых. Русский язык гибкий, изменчивый, насыщенный оттенками, выразительный, многоплановый. По тому, как человек им владеет, можно судить о его возможностях и перспективах. Утверждаю, как это ни тривиально, что русский язык и литература – это первый столп российского школьного образования, утратив его, утратим все и сразу.

Второй столп тоже очевиден. Еще со времен Пифагора, Евклида и Архимеда это арифметика, алгебра, геометрия. Математика создает логический, абстрагирующий тип мышления, относящийся к левому полушарию мозга человека. И если действует закон Геккеля – Мюллера, что «онтогенез есть краткое повторение филогенеза», то формирование ступеней образования от младших классов до абитуриентов должно также повторять развитие образования в ходе человеческой цивилизации от Древнего мира до наших дней. Пренебрежение своими законами природа нам не прощает, будем же следовать ее указаниям, а не человеческим измышлениям.

Корреспондируясь с данным законом и историческим опытом, надо твердо понимать, что ребенок в младших классах, с первого по пятый, должен читать, писать, считать, обучаясь в достаточно жесткой системе дисциплины и отчетности, а не заниматься всякой «развивающей» ерундой в игровых формах, на чем уже «погорело» народное образование на Западе. И, конечно, он должен быть максимально удален от всех видов электронных игрушек – компьютеров, многофункциональных телефонов, игровых приставок, плейров и калькуляторов. Эти «хищные вещи века» – помощники взрослым, но вредные забавы для детей, разрушающие процесс формирования качественного мышления у малышей.

Изучающий в классической форме математику и русский язык ребенок тренирует оба свои полушария, вырабатывая как образный, конкретный, так и абстрактный, логический тип мышления. И не нужно мешать этому процессу, так как происходит развитие мозга, которое не заменит ни процессор компьютера, ни мобильный Интернет.

Но сегодня этого мало – нам нужно открыть «окно в Европу» каждому россиянину. Для этого необходим третий столп – английский язык, тоже богатый, тоже могучий, весьма четкий, способный прекрасно дополнить в развитии ребенка язык русский. Во времена Ломоносова таким вторым языком была латынь, во времена Пушкина – французский язык, сегодня же это может быть только английский язык, и никакой другой. Владеющий английским языком владеет почти всеми базами данных, ему доступны все потоки информации, он не только житель России, но и человек ойкумены.

И наконец, наверное, маленькому школьнику нужен хороший, полноценно сделанный предмет, удовлетворяющий его любознательности и стимулирующий его воображение, предмет, сознательно сделанный легким, преподающийся без принуждения, – что-то вроде старинного «Мир вокруг нас» взамен довольно примитивного «Природоведения». Такой курс могли бы создать люди науки и детские психологи вместе, чтобы рано выявить и стимулировать природные склонности ребенка.

Полагаю, что, если ребенок занимается хотя бы по 20 уроков в неделю, шести уроков русского языка (чтение и письмо), шести уроков в неделю английского языка и столько же арифметики, а также двух уроков «Мира вокруг нас» было бы достаточно. А остальные предметы как же? А их просто надо исключить из реестра нагрузки учащегося, так как они представляют собой активные формы отдыха ребенка. Это труд, ритмика, физкультура, пение, рисование и тому подобное времяпрепровождение. С какой стати они вдруг считаются уроками и рассматриваются как нагрузка учащихся? Они разгрузка учащихся, а нагрузка для учителей.

В старших классах, с пятого по девятый включительно, политехническая специальная школа начинает профилирование обучения. Увеличивается доля математики в учебных часах, и к ним добавляется физика. При 28 уроках в неделю (реально это 20 часов классной работы в неделю, пустяковая нагрузка) примерно восемь уроков должны составлять математика и физика, а русский язык, русская литература и английский язык вместе занимать те же восемь уроков. Химия, биология, науки о земле (география), история, правоведение, информатика – каждый предмет должен занимать еще по два урока в неделю. Остальные же занятия надо оставить как факультативы или предметы по выбору, перенести в кружки, проекты, проводить по ним диспуты и игры. Все это как нагрузка не должно восприниматься, а рассматриваться как формы активного интеллектуального отдыха, то есть так же, как физкультура или ритмика. При этом школа должна плавно уходить от домашних заданий по основным предметам и переходить на режим полного дня, когда дети находятся в школе до шести вечера (опыт показывает, что многие и в шесть не спешат уходить).

Особую роль на этой стадии обучения должно сыграть правоведение. Этот предмет может вполне заменить занятия по логике пушкинских времен. Особенностью науки о праве и самого юридического материала является то обстоятельство, что юридический язык, с одной стороны, представляет собой живой литературный, несколько адаптированный русский язык, а с другой – он образует жесткие, формально-логические конструкции. Для носителей русского языка, пластичного и многообразного, даже английский язык с его бывшей жесткостью построения выполняет некоторую дисциплинирующую функцию, а уж язык законов в этом плане позволяет дополнительно крепко связать функции левого и правого полушарий мозга.

И, кроме того, если русский язык есть наша база культурной идентичности, опора патриотизма и источник ностальгии, английский язык – пропуск в широкий мир науки, англосаксонскую и мировую культуру, то право, кроме того, есть предмет, воспитывающий гражданина. «Из всех наук полезнее всего человеку наука о законах», – говорил Платон.

Изучение химии, биологии, истории и географии должно идти по трем направлениям: предмет и проблемы, базовые знания, стиль мышления. Хорошо, если из химии будущий физик возьмет строение электронных оболочек атомов, научится уравнивать электрохимические реакции, сможет рассказать о строении бензола, узнает про аминокислоты и ДНК. Но идеально было бы создать такой спецкурс, когда работают воображение и пространственное мышление будущего физика, который должен представить себе сложные молекулы и молекулярные ансамбли в пространстве. Отсюда и должен начать свой разбег будущий прорыв в область нанотехнологии.

А в биологии, кроме общих понятий и некоторых занятных подробностей, хорошо было бы научить ребенка рассматривать жизнь в движении и развитии, в ее эволюции. В географии – научить читать карты и сложные планы, формируя пространственное мышление. В истории добиваться не только знания основных событий, проводить общее культурное просвещение, но и развивать «историзм» мышления.

А вот информатика – меч обоюдоострый. С одной стороны, компьютер необходим современному человеку – редактор, Интернет, презентации, дизайн, коммуникации с другими людьми, все это необходимо изучить. Но при этом необходимо не дать компьютеру превратиться в игрушку, вытеснить другие занятия и направить интеллект молодого человека в застой.

Именно поэтому в период до 10-го класса информатика должна быть ограничена, как это имеет место в Итоне. Надо не только научить детей работать в режиме продвинутого пользователя, но и потратить время на изучение устройства компьютера, на то, что сами компьютерщики называют «железо», а также на физические, материальные носители современных коммуникаций. Все это пригодится будущему конструктору и физику. Но больше всего ему пригодится программирование – живая логика в действии. Вот этому высокому искусству надо учить будущих «технократов» уже в 8-9-х классах, а особенно интенсивно в двух последних, выпускных классах.

В этих последних двух классах атмосфера в спецшколе должна приблизиться к колледжу при вузе. Математический анализ, теоретическая физика, современные технологии, программирование, теория вероятностей и другие подобные дисциплины должны занять половину всего времени занятий, то есть примерно шестнадцать уроков. При этом должны продолжаться занятия английским языком (вероятно, техническим), вместо географии должны появиться обществоведение (надо дать немного сведений по экономике и социологии). Небольшой специальный курс по защите интеллектуальной собственности предельно прагматично может завершить курс права. Историю можно заключить курсом «История науки», где дать сведения общего характера о развитии естествознания и даже слегка выйти за пределы темы в религиозно-философские «эмпиреи». Биологию и химию желательно завершить спецкурсом «Молекулярная биология». Курс же русской литературы было бы правильно посвятить переводу пассивных знаний учащихся в активное состояние: обратить внимание на написание сочинений и на устные выступления учеников. К сожалению, многие молодые ученые не всегда хорошо излагают свои мысли на бумаге и еще хуже выступают на публике, что бывает обидно, так как им есть что сказать.

Поступать, конечно, выпускникам, как всегда, придется в те вузы, где требуется сдавать математику и физику. Тесты ЕГЭ по этим предметам здесь не значат ничего, их каждый ученик такой школы должен уметь решить «на коленке». А вот с другими предметами придется подумать серьезно. Если мы формируем стиль мышления, то это плохо совместимо с зазубриванием. И стиль мышления тестом не уловишь. Думаю, что система тестов в такой школе может быть только дополнительной формой проверки базового минимума лишь некоторых немногих предметов, не более того.

Да, скажете вы, а кто будет так учить детей, где взять кадры?

Во-первых, надо серьезно готовить учителей младших классов, экзаменовать и отбирать их. Возраст от шести до десяти лет – это очень важный период развития детей. Когда дети пошли в школу и родители не могут полностью отвечать за их воспитание и обучение, с детьми должны работать хорошие специалисты, причем на высоких зарплатах. Именно на этой стадии их развития нужно выявлять склонности детей к точным наукам или к гуманитарной деятельности, уровень их способностей, чтобы перераспределять детей в специализированные гимназии и лицеи или же в специализированные классы средней школы. Учитель младших классов должен быть подготовлен, быть и воспитателем, и немного психологом.

Во-вторых, требовать постоянного повышения квалификации учителей старших классов. Только после прохождения реальных курсов повышения квалификации по результатам экзаменов должны присваиваться разряды предметникам и увеличиваться их зарплаты, применяться меры материального и морального поощрения. Учитель должен сам всю жизнь сидеть за партой, не только учить, но и постоянно учиться.

И главное – сотрудничество школа – вуз. В пятых-девятых классах с ребятами должны постоянно заниматься старшекурсники и аспиранты профильных вузов, что должно им засчитываться как практика преподавания и отработка навыка передачи знаний. Кроме того, в старших классах должны постоянно работать вузовские преподаватели по профильным предметам. Школьные учителя должны учиться работать рядом со специалистами из вузов, отдавая в значительной части вузовским преподавателям математику и физику, но создавая в контакте с ними свои авторские факультативные курсы и преподавая предметы по выбору.

И еще немного о кадрах. Русский учитель, опять же в традициях русской культуры, часто воспринимает себя как подвижника. Уровень образования у него исходно неплох, он склонен самостоятельно повышать свою квалификацию, его знания находятся в активной форме. Он сам весьма восприимчив к обучению. Русский человек, как говорил граф Витте, по своей природе способен ко всему, так что не нужно в наших школах стремиться радикально заменять кадры, надо, скорее, обеспечить переподготовку имеющихся преподавателей и пополнять их свежей, в первую очередь «вузовской кровью» из числа неизбежно остающихся в школе при реализации системы «школа – вуз» молодых педагогов. Денег только на это жалеть нельзя. Также необходимо не мучить учителей бумаготворчеством, не допускать унижения их достоинства ни чиновниками, ни учениками, ни их родителями, ставить перед ними высокие цели, вдохновлять, заряжать амбициями, мечтой, и результаты проявятся буквально через год или два.

И еще о некоторых принципах внутренней жизни физико-математических, политехнических и естественно-научных школ.

Первый принцип – разумная иерархия и стратифицированный клуб.

Школьники младших классов не могут находиться вне дисциплины и авторитета, закон Геккеля – Мюллера заставляет нас вспомнить греческие и римские школы, а не педагогические выкрутасы современных либертарианцев. Иерархия должна чувствоваться в младших классах: уважение к авторитету и знаниям старших, подчинение учителю и разумным формам дисциплины. Переходя к старшим классам: должны усиливаться клубные черты в школах, свободное общение с молодыми аспирантами и вузовскими педагогами, уважение к опыту в сочетании с чувством собственного достоинства, личной свободы и справедливости. Ни страха, ни хамства, ни унижения, ни дерзости – вот принципы отношений внутри школы.

Второй важный принцип – формирование коллектива. «Как так опять?» – скажут некоторые. Да, и только так. Ученый-индивидуалист, «гребущий под себя», тратит массу времени непродуктивно, ученые, работающие в группе и находящиеся в свободном обмене данными, выигрывают чрезвычайно. Информационная открытость, чувство товарищества и готовность к взаимопомощи – важнейшие качества отечественного ученого, на них он и переигрывает иностранных спецов, зачастую лучше него подготовленных. Следовательно, как сказал один крупный современный физик: «Наша наука не погибла, пока студенты дают друг другу списывать». И дело тут не в списывании, а в дружбе и взаимной выручке, что потом скажется в научных коллективах. Следовательно, «политехническая» школа должна учить ребят дружить, для этого нужны песни, костры, походы, вечеринки и совместные увлечения, к которым могут присоединяться молодые учителя и особо понятливые родители.

И третье, гендерная политика (да не побоюсь я феминисток, либертарианцев, руссоистов и прочих лиц «нетрадиционного мышления»).

Известно, что маленькие мальчики, находясь в окружении большого числа девочек и в младших классах, плохо и медленно учатся говорить, попадают порой к дефектологу. Активные и рано развитые центры речи у девочек позволяют им на этой стадии подавлять мальчиков. Зато мальчики берут свое в старших классах, на уроках математики и физики, где девочки не всегда чувствуют себя уверенно, так как эти способности, по современным данным, развиты у мальчиков лучше на физиологическом и структурном уровне работы мозга. Конечно, в среднем по выборке.

Исходя из этого, логика физико-математической школы такова: соотношение мальчиков и девочек должно быть – одна девочка к трем мальчикам. В этом случае в младших классах мальчики не будут подавлены, а в старших классах, в условиях ролевой конкуренции юношей, девушки получат поддержку от мальчиков. Тихо, «шепотом» опытные учителя говорят – девушек (девочек) берите красивых, чтобы мальчишки лучше учились и щеголяли своими способностями перед ними. И девушкам будет комфортно, об их учебе будут заботиться мальчики, и репетиторов не надо.

Вот такие советы я могу дать, наверное, все это хорошо известно.

Но возникает вопрос, если известно, то почему больше говорят о не имеющих отношения к делу вещах? О справедливости, например.

Бог создал детей разными, соседи по парте могут обладать различными способностями. И мы не можем уравнять их природу системой обучения, не можем стремиться к «равенству результатов», как политкорректно говорят об этом безобразии американцы, или, выражаясь по-другому, к серости и бескультурью, как скажем об этом мы, грубые восточные дикари.

Но при всей их политкорректности США давно уже пробуют бесплатно готовить научную и техническую элиту со школьной скамьи, что они, по их же честным признаниям, позаимствовали в начале шестидесятых у нас.

Наша же элитная политехническая школа столкнулась с вызовами и сегодня нуждается в модернизации, но острожной и точной. Этих вызовов несколько. Во-первых, это конкуренция за таланты со стороны новой экономики, забирающей самых способных людей, педагогов и учеников в бизнес, менеджмент и финансы. Во-вторых, это море развлечений и игр, в том числе электронных, которые в столице отвлекают молодежь от учебы, манят иной карьерой, иными формами существования, чувственным примитивным гедонизмом. В-третьих, это падение уровня чтения книг, что негативно сказывается на культуре, языке и качестве мышления учащихся. А ведь как показывает практика, уровень преподавания в школе зависит не меньше от контингента учащихся, чем от состава педагогов.

Следовательно, нужен дополнительный качественный отбор контингента для такого рода образования на стадии перехода из начальной школы. После трех-четырех лет обучения в полноценной начальной школе, в той же прогимназии можно видеть, кто из детей способен к математике, кто увлекается техникой и стремится к объективным знаниям, использует абстрактное мышление, и направлять их в политехническую школу. Отбор при приеме требуется сегодня обязательно, что предполагает систему взаимодействия городских школ с политехнической гимназией или лицеем, куда могут отбираться в пятые-седьмые классы способные ученики из младших классов сразу нескольких средних школ по результатам проверки.

Очевидно также, что эти дети должны уже твердо сидеть на «трехногой табуретке»: русский язык, английский язык и математика. А это предполагает, что во всех городских школах английский язык должен начинаться с первого или второго класса. Однако на переходный период гимназия и лицей должны обеспечить возможность приема детей, не знающих английский язык, с догоняющим курсом, как это делают вузы.

А первая и сегодня важнейшая модернизация политехнической школы – это английский язык на весь период обучения в значительном объеме.

Второе новшество – это многолетний курс правоведения как предмета полезного в жизни, воспитывающего гражданина и отчасти заменяющего собой практический курс логики, предмета «межполушарного диалога».

И третье, акцент на овладение внутренним языком предметов: абстрактным символизмом математики, формальной логикой программирования, конструкциями юриспруденции, структурностью химии, пространственной ориентацией географии, эволюционизмом биологии и ретроспективностью истории. «Мы учимся мыслить, а не просто знать» – этот лозунг должен идти красной нитью через процесс обучения.

Так что новшеств нашей старой школе нужно немного. А в остальном должен быть консерватизм: и в укладе жизни наших школ, и в высоком уровне требований по профилирующим и базовым предметам, и в хорошем уровне преподавания родного языка и литературы, и, да простит меня наш президент, в разумном ограничении использования учениками компьютеров и калькуляторов. Надо помнить, что любое нажатие кнопки на калькуляторе в младших классах – это несостоявшийся мыслительный акт, не замкнувшаяся цепь нейронов, а извлечение готового текста реферата старшеклассником из Интернета – потерянный интеллектуальный процесс.

Каков же общий потенциал политехнической специальной школы (гимназий, лицеев и добавим сюда колледжи при профильных вузах)?

Полагаю, что в Москве до сорока такого рода высококлассных заведений, среди которых прославленная школа в Вирджинии заняла бы одно из средних мест. Если добавить к ним десяток специализированных химических, информационных и биологических школ Москвы, то всего будет около пятидесяти заведений, выпускающих в год свыше трех тысяч абитуриентов. Это примерно один выпускник на 30-40 тысяч жителей Москвы. В семимиллионной Вирджинии, где всего одна такая школа, это соотношение на порядок меньше. Но не надо радоваться, в США есть отличные частные школы, где хорошо учат физику и математику, которыми мы похвастать не можем. Правда, у нас многие ученики используют возможность для получения хорошего «политехнического» образования в обычных качественных средних школах Москвы, что маловероятно для ученика американской муниципальной школы, где против такого рода индивидуализации выступают и родители, и учителя.

Так что проблема политехнического школьного образования, с которыми столкнулись США, более трудные, чем те, перед которыми стоит сегодня Россия. Зато наши специалисты уезжают в США, питая американскую науку. Вот и получается, что наша, в общем, бедная страна работает на научно-технический прогресс самой богатой страны в мире.

И еще одна проблема: наверное, половина всего этого элитного школьного политехнического образования находится в Москве. Остальные известные мне школы такого рода расположены в Санкт-Петербурге, Новосибирске (Академгородок), Дубне, Пущине на Оке, Арзамасе (Саров), в немногих других научных центрах, что для всей России крайне мало.

Надо эту проблему решать, в том числе путем создания школ-интернатов для детей из российской глубинки, как это делал, скажем, Физико-технический институт в Москве. Вдали от научных центров очень трудно сегодня подготовить научно-техническую элиту. И создание системы интернатов при вузах с переходом в старших классах в колледж при тех же вузах – это, наверное, сегодня самая важная составляющая стратегии развития науки после 2025 года, когда на смену нынешнему поколению ученых должны будут приходить молодые, владеющие физикой, математикой, химией, биологией и технологиями специалисты, прошедшие систему подготовки школа – вуз в научных и культурных центрах страны. Такие школы-интернаты, как в Вирджинии, должны появиться у нас в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске, в малых «городах науки», крупных региональных центрах и работать на всю страну, в том числе и на самую российскую глубинку.

Но при этом мы должны помнить, не забывать, что отечественная «физика обязана своим развитием великой русской литературе», и не утрачивать в технократической гонке гуманитарную составляющую нашего образования даже в самых-самых что ни на есть физико-математических колледжах, гимназиях, лицеях и интернатах.

Михаил МОСКВИН-ТАРХАНОВ, депутат Московской городской Думы