Накануне. Зимние заметки о летних впечатлениях, или Опыт «нанотехнологической» педагогики

Так получилось, что я смог сесть за эту работу только во время осенних каникул, хотя в каникулы эти у меня так и не выкроился ни один полностью свободный день. Но это время принесло новые впечатления, мимо которых я сейчас никак не могу пройти. Остановлюсь кратко на одном из них и более подробно на другом.

Вот, к примеру, в изданном Федеральным институтом педагогических измерений сборнике тренировочных кимов приводится рассказ Константина Паустовского об Аркадии Гайдаре, о том, как он всегда в трудную минуту приходил на помощь.Автору, известному писателю, человеку с огромным жизненным опытом, увиденное «постичь было непосильно». А вот одиннадцатиклассники обязаны все тут постичь и точно обозначить: ведь речь идет об экзаменационном задании, о борьбе за баллы. Я написал «преданная». Все до одного мои ученики – «рабская». Через несколько дней пришли ответы. Оказалось-таки, что рабская. Тут все порочно. Почему ученики должны точно определять то, что и сам автор не берется определить точно? Да еще на экзамене и на отметку? И как важно показывать, насколько живая, реальная жизнь шире, глубже, многообразнее, богаче любых придуманных схем. Но ведь именно к этим схемам и подталкивает все время школа.

Комментарий «Уû этих заданиях постоянно учеников подталкивают к схематизму, упрощенчеству, примитиву, а то и к откровенной лжи.По какому праву школьники должны судить чужую семейную жизнь и отношения мужчины и женщины быстро и однозначно, выполняя экзаменационное задание?Как мне все это знакомо по лекциям о любви советской эпохи с их утверждением жесткого регламента, как должно быть и чего не должно быть.

Продолжение. Начало в №5

Еженедельно два часа занимаюсь в двух своих одиннадцатых классах подготовкой к ЕГЭ по русскому языку. Безумно жаль потраченное время, но не могу же я бросить своих учеников перед этим столь важным для них испытанием. Особенно удручают задания третьей части – С, где необходимо написать некое гибридное «излосочинение», которое почему-то называют многие эссе. Но это не эссе, потому что эссе – это свободная и раскованная форма. А здесь шаг вправо, шаг влево считается побегом.

В этих заданиях постоянно учеников подталкивают к схематизму, упрощенчеству, примитиву, а то и к откровенной лжи. Вот, к примеру, в изданном Федеральным институтом педагогических измерений сборнике тренировочных кимов приводится рассказ Константина Паустовского об Аркадии Гайдаре, о том, как он всегда в трудную минуту приходил на помощь.

Рассказ Паустовского заканчивается одной фразой: «Мне очень не хватает Гайдара – большого, доброго, талантливого человека». Казалось бы, все ясно. А вот как в подсказывающей части этой книги дается ответ на вопрос о позиции писателя (здесь и далее всюду курсив мой. – Л.А.): «Добрые, отзывчивые люди всегда оказываются там, где нужна их помощь, и действуют они всегда бескорыстно, не ожидая благодарности». О том, что это не так, постоянно говорят даже по телевизору. О том, что это, увы, не так, писали много и мои одиннадцатиклассники в своих сочинениях о том, что их волнует в современной жизни. А вот теперь им предлагают написать нечто прямо противоположное.

А 21 октября вся Москва проводила мониторинг готовности одиннадцатиклассников к ЕГЭ по русскому языку. В одном из вариантов – рассказ писателя Виктора Астафьева о супругах, с которыми он встретился в купе поезда. Инвалид войны с одной рукой делает все, чтобы было удобно и комфортно его жене: надевает ей на ноги тапочки, застилает постель, убеждает ее, что он будет спать на верхней полке, с трудом с помощью рассказчика туда забирается и старается не шевелиться: «не хотел потревожить свою Мурочку».

Есть, правда, в этом рассказе место, которое меня слегка покоробило. Поправив не совсем ловко заправленную простыню, жена «победительно взглянула на меня: «Вот как он меня любит!» Инвалид по-собачьи преданно перехватил ее взгляд, будто подтверждая: «Вот как я ее люблю!» Покоробило это «по-собачьи».

Кончается этот рассказ так: «И я подумал, что любовь, конечно, бывает очень разная и, наверное, я ее понимаю как-то упрощенно, прямолинейно или уже вовсе не понимаю. Во всяком случае, такую вот любовь, если это в самом деле любовь, мне постичь было непосильно».

А затем тут же задание 28: «В каком значении автор употребляет слово ТАКАЯ в предложении 23? 1) преданная; 2) рабская;

3) испытанная; 4) проверенная».

Автору, известному писателю, человеку с огромным жизненным опытом, увиденное «постичь было непосильно». А вот одиннадцатиклассники обязаны все тут постичь и точно обозначить: ведь речь идет об экзаменационном задании, о борьбе за баллы. Я написал «преданная». Все до одного мои ученики – «рабская». Через несколько дней пришли ответы. Оказалось-таки, что рабская. Тут все порочно. Почему ученики должны точно определять то, что и сам автор не берется определить точно? Да еще на экзамене и на отметку? По какому праву школьники должны судить чужую семейную жизнь и отношения мужчины и женщины быстро и однозначно, выполняя экзаменационное задание?

И вот что особенно ужасно. Далее выпускники должны выполнить задание С по этому самому тексту Виктора Астафьева. Это самое «дорогое» задание: за его выполнение – 21 балл из шестидесяти. Но ведь уже заранее, до выполнения этого задания, составители-провокаторы дали им ключ к выполнению задания – «рабская любовь». Так что и думать самому не нужно.

И пошло-поехало: «проблема, поставленная в этом тексте (а именно так они и обязаны начинать: «Сформулируйте и прокомментируйте одну из проблем, поставленную автором этого текста»), – это проблема рабской любви». На два класса только одна ученица эту самую проблему определила по-человечески: «Астафьев размышляет о любви, а именно какой она может быть и как по-разному может проявляться». Помните, Анна Каренина в романе Толстого говорит: «Если сколько голов – столько умов, то сколько сердец – столько родов любви»?

Кстати, слова «раб», «рабская» (еще раз напомню: слово не писателя Виктора Астафьева, а наших горе-составителей) могут иметь смысл уничижительный, как у Лермонтова: «перед опасностью позорно малодушны и перед властию презренные рабы» и высокий, одухотворенный, как в стихотворении Блока:

Твоих страстей повержен

силой,

под игом слаб.

Порой – слуга; порою – милый;

И вечно – раб.

Так в чем же увидели мои ученики рабское в этой любви? «Несмотря на то что у мужчины не было руки, он стал заправлять постель, пока его жена бездейственно скучала. И так же, несмотря на свою инвалидность, мужчина уступил жене нижнюю полку, после чего попытался взобраться на верхнюю полку, а взобравшись, попытался не вертеться, чтобы не помешать сну жены». А что тут рабского?

В подъезде моего дома живет одинокий мужчина без рук (или, может быть, без кистей рук). Каждый раз, когда я его вижу с сумкой на локте, у меня появляется желание помочь ему. Но я понимаю, что этого делать не надо. И когда он сам открывает дверь, я тоже порываюсь помочь ему, но сразу понимаю, что и этого делать не надо. Он сам не хочет, чтобы видели его инвалидность и напоминали о ней. Тем более в той истории, о которой рассказывает Виктор Астафьев: стремление мужа каждый раз утверждать себя как мужчину, а не как инвалида, должно быть понятно и понято. «Привык, видать, заниматься домашними делами», – замечает писатель. Кстати, он архитектор, который должен чертить, рисовать постоянно. Тем более что жена сопровождает его, «чтобы ему не трудно было в пути».

Еще хуже с авторским отношением (а это тоже обязательно нужно сделать: «сформулируйте позицию автора»). «Автор считает, что такая любовь – не любовь, а рабство какое-то». «Автор не понимает такую любовь, рабскую, именно не преданную, а рабскую». «Автор относится к женщине презрительно».

Лишь четыре человека не согласились с подобной концепцией. «Это самая обыкновенная любовь, при которой человек готов на все ради любимого». «Это настоящая любовь. Я еще не постигла это чувство и не очень представляю, каково так любить. Но думаю, что такая любовь и есть настоящее счастье». «Разве не о такой большой и искренней любви и доверии мечтают все люди? Я считаю, что ни о каком раболепии здесь не может быть и речи».

Что касается следующей работы, то я должен был попросить у ее автора разрешения на то, чтобы, не называя имени, прочесть ее в классе. «Я влюбилась в молодого человека и отдалась ему вся без остатка. Мой избранник использовал меня какое-то время. А я все так же слепо и беззаветно боготворила его и боялась дышать рядом с ним, хотя знала обо всем. Как это ни печально, любовь бывает безответной, бывает слепой, бывает рабской. Все-таки это лучше, чем совсем никогда не любить».

Но вот что характерно: и эти четыре автора в ответе на 28-й вопрос выбрали «рабская»: не терять же баллы. И вот для меня самое интересное. Как известно, для учителей, которые проверят часть С, для каждого задания готовят специальную шпаргалку, которой они и руководствуются. А как бы я хотел посмотреть шпаргалку по этой теме! И что бы получили за эту работу те, кто отверг эту придуманную составителями рабскую любовь?

И еще. Может быть, самое важное. «Любовь ни в коем случае не должна быть неравной». «Не должно быть такого, если любишь». «Любовь должна быть обоюдной». «Любовь не может быть односторонней». «Мужчина совершил ошибку, выбрав себе в спутницы такую женщину». «Я считаю, что любовь, безусловно, является хорошим чувством. Она делает нашу жизнь полней и интересней. Но во всем нужно знать допустимые пределы». «Чувства никогда не стоит пускать на самотек, чтобы не стать рабом в любви». «В любви должно быть взаимопонимание, неправильно, когда есть проявление любви только с одной стороны».

Как мне все это знакомо по лекциям о любви советской эпохи с их утверждением жесткого регламента, как должно быть и чего не должно быть. И как важно показывать, насколько живая, реальная жизнь шире, глубже, многообразнее, богаче любых придуманных схем. Но ведь именно к этим схемам и подталкивает все время школа.

В «Записных книжках» Сергея Довлатова есть такой эпизод: «Я был на третьем курсе ЛГУ. Зашел по делу к Мануйлову. А он как раз принимает экзамены. Сидят первокурсники. На доске тема: «Образ лишнего человека у Пушкина».

Первокурсники строчат. Я беседую с Мануйловым. И вдруг он спрашивает:

– Сколько необходимо времени, чтобы раскрыть эту тему?

– Мне?

– Вам.

– Недели три. А что?

– Так, – говорит Мануйлов, – интересно получается. Вам трех недель достаточно. Мне трех лет не хватило бы. А эти дураки за три часа напишут».

Нет, они не дураки. Но кто же виноват, что им годами предлагают дурацкие темы и дурацкие вопросы?

Ну хорошо, пусть рабская любовь. Но по правилам тестов, если одно верно – все остальное ложно. Получается, что любовь эта не преданная, не испытанная и не проверенная.

Окончание следует