Наедине с тобой

Я не читал роман Евгения Водолазкина «Соловьев и Ларионов», премьера спектак­­­ля по которому вышла в московском театре «Современник» в постановке молодого режиссера Айдара Заббарова, ученика Сергея Женовача. Однако во время спектакля у меня появилось ощущение, редко возникающее во время чтения по-настоящему хорошей книги: вот бы она не заканчивалась никогда. Вот бы не было последней страницы, последней строчки, последнего слова. И дело даже не в героях и не в сюжете, а в воздухе текста, в течении и ритме времени, бьющегося волнами слов в твоем сознании, в тех паузах, когда поднимаешь голову от только что прочтенных строк и смотришь в пространство перед собой в предвкушении возвращения к книжной странице…

Соловьев, проведший детство на маленькой станции «715‑й километр», уезжает учиться в Санкт-Петербург, где становится историком и берется за изучение биографии белогвардейского генерала Ларионова, который, не покинув во время Гражданской войны захваченного красными Крыма, чудом избежал расстрела и прожил еще более полувека, умерев только в семидесятых. Именно эта тайна – как ему удалось остаться в живых – и является предметом исследования молодого ученого, вслед за которым мы отправимся в Ялту, а потом по странной и причудливой траектории судьбы вернемся на его родную захолустную станцию, ведь именно там Соловьева ждет разгадка – о судьбе ли Ларионова или же о своей собственной: одно от другого отличить сложно, да и вряд ли нужно, ведь, как говорит в финале сам Соловьев: «Что бы человек ни изучал, он в первую очередь изучает самого себя».
Нас манят дальние горизонты, но в конце концов мы приходим к тому, что остаемся на­едине с собой и задаем, глядя в собственные глаза, те вопросы, ответы на которые на самом деле находятся внутри нас самих. Легко сказать об этом словами, но куда сложнее сделать это происходящим на сцене. В театральном романе Айдара Заббарова, бережно и вдумчиво читающего вместе со своими актерами книгу Водолазкина (спектакль идет с двумя антрактами и длится более трех часов), время человеческой жизни и время истории наслаиваются, проникают друг в друга, сплетаются нерасторжимой связью. Сама субстанция времени – главный герой спектакля.
Начинается он с того, что генерал Ларионов (в исполнении Максима Разуваева) сдается красным, но сцена прерывается в кульминационный момент, когда героя, казалось бы, ждет неминуемый расстрел, чтобы вновь вернуться к этому моменту только в самом финале. А если быть еще точнее, спектакль начинается с того, что на пол падают сверху, с колосников, шинели ста пятидесяти расстрелянных белогвардейцев. «Сто сорок шесть! Сто сорок семь! Сто сорок восемь!» – радостно выкликает женский голос. По этим самым шинелям – по мертвецам – дальше и будут ходить все герои истории, сами не замечая этого. Так же как не будет замечать подросток Соловьев (Шамиль Хаматов), разглядывающий сквозь мутное станционное стекло (стена из мелких зеленоватых квадратиков – такие до сих пор можно встретить на старых железнодорожных станциях – становится основой сценографического решения художника спектакля Булата Ибрагимова) свою мать, выходящую с сигнальным фонарем встречать каждый проходящий мимо поезд, что в эту же самую секунду так же обреченно и неотвратимо встает к расстрельной стенке герой его будущего исследования генерал Ларионов. Все происходит одновременно, и то, сколько мы разглядим в этой жизни, зависит от остроты нашего собственного зрения.
Зрение Айдара Заббарова острое и умное. Ни разу за три с лишним часа не давя на эмоции и не спекулируя на теме нашей истории, режиссер вместе с актерами переводит литературу на театральный язык, радуясь найденному звучанию авторской мысли во времени и пространстве сцены, ее оживлению здесь и сейчас, а в то же время – и это чувствуется с первой секунды, искренность ведь ни с чем не спутаешь – говорит, конечно, о чем-то важном для самого себя, о чем-то, пожалуй, самом важном. Как ему удается одно соединить с другим? Не подменить собой автора и в то же время не остаться только старательным интерпретатором чужого текста?
Время в спектакле Заббарова одновременно овеществляется и поэтизируется, а пространство наполняется сложными смыслами, копящимися и прирастающими протяженно, а высекающимися мгновенно. Мальчишка Соловьев и влюбленная в него одноклассница по дороге в школу ложились на железнодорожные пути так, чтобы поезд промчался прямо над ними. Поезд несется в видеопроекции прямо на нас, на зрителей, точно так же, как когда-то самый первый, люмьеровский, который наверняка мальчишкой видел генерал Ларионов. А в то же время это и красноармейский состав, подъезжающий к ялтинскому перрону и принявшему решение остаться Ларионову. Обжигающая близость смерти, как сила, сближающая мальчика и девочку, именно она в итоге и окажется сутью той тайны, которую разгадывал Соловьев в своем исследовании, уже повзрослев, стоя у стенки, вместо выстрела генерал Ларионов услышит: «Смерть не способна ничему научить».
И ключ этот дается тебе именно в детстве, даже если иногда для того, чтобы осознать это, необходима целая жизнь. Режиссер спектакля с первой его секунды строит ассоциативные ряды, все рифмы, совпадения, пересечения позже сложатся в смыслы. Железнодорожные столбы на полустанке – они же и вышки у моря на крымском побережье (не станут ими когда-то, а именно уже ими являются), а гроб матери, которую Соловьев хочет укрыть от холода, он укутывает в первое, что попадается под руки, – те самые шинели расстрелянных, хотя пока сам и не замечает этого, так же как и того, что девочка, которая любит его и от которой он уедет в большой город, и есть на самом деле цель его путешествия к самому себе, которой он так никогда и не достигнет.
Конечно, «Соловьев и Ларионов» – спектакль о взрослении. И Шамиль Хаматов проводит своего героя (альтер-эго автора, режиссера? А есть ли разница?) по этому пути, не давая ему растерять в то же время детской очарованности миром. Вроде взрослый, а вроде и ребенок, все так же ищущий сквозь все свои исследования (книги, спектакли?) человеческой близости. Но спектакль Айдара Заббарова, мне кажется, не только о взрослении его героя, но и о взрослении нашего общества, которое возможно только при осознании истории своей страны как истории человеческих жизней, столь же значимых, как и твоя собственная. И в этом смысле спектакль о памяти как средстве от беспамятства, одной из главных наших проблем (и внимание к 1990‑м здесь не менее важно, чем обращение к 1920‑м). Режиссер предлагает перспективу зрения, в которой настоящее пронизано прошлым – личным и общим. Мы живем в присутствии прошлого (нашего детства или нашей истории), как бы мы ни пытались от него убежать. И при таком ощущении жизни – собственной кожей – больше надежды на то, что не будет спущен курок пистолета, наведенного на твоего «врага», будь он белым, красным или тобою же самим. Потому что смерти нет, а – еще одна цитата из спектакля – «там, где заканчивается исследование, начинается судьба».
…Когда закрываешь-таки последнюю страницу по-настоящему хорошей книги, то понимаешь, что твой страх был напрасным: она продолжается в том, как ты живешь теперь свою собственную жизнь. Это свойство большой литературы. И спектакля «Соловьев и Ларионов» в постановке Айдара Заббарова на Другой сцене «Современника».