На круги своя? Жизнь «на вырост» не скроить

События, происходящие на славянском постсоветском пространстве, заставляют вновь и вновь браться за перо. Однако нередко у меня такое ощущение, что я повторяюсь, что все это уже было. И совсем недавно. Перебирая свои старые записи, подумал, что есть смысл кое-что вспомнить из прошлого…

Паек на двоихПриехал к бабушке: она сидит на кушетке – руки на груди, палка между складками фартука, голова в белой косынке склонилась к плечу. Встретила меня возле порога, погладила руку, поцеловала. Потом опять застыла на кушетке.- Вот жду паечек.«Паек» на языке бабушки (чаще слово употреблялось с ласкательным оттенком) – это набор продуктов, который ей, как одинокому старому человеку, один раз в месяц по предъявлению спецталона и паспорта продавали в спецотделе какого-то специального магазина для ветеранов и пенсионеров. В этот набор входили шмат мяса, кусочек сыра, пачка масла, банка консервов, кажется, еще конфеты. С каждым месяцем набор становился все меньше: сначала из него исчез сыр, потом заметно уменьшился вес мяса, поубавилось конфет.Паек обычно выкупала соседка. Не всегда это у нее получалось быстро и в определенный срок. Что, конечно же, добавляло волнений бабушке.- Где ж той паечек?.. Чи принесет Галька сегодня паек, чи, може, его уже и отменили?.. Как же без того паечка, не то шо, а совсем плохо…Потом я бегал по магазинам – где-то требовали талоны, купоны, справки, которых у меня не было, куда-то вообще не пускали. Возвращался с набитым деньгами кошельком (недавно получил большой гонорар), пустой сумкой и усаживался рядом с бабушкой. Что-то нужно было готовить на обед, на ужин, а завтра новый день – завтрак, обед, ужин, а послезавтра… Ладно, сегодня и завтра обойдемся домашними овощными запасами, а через день… ну, через два… даже пусть три… соседка должна принести паек.- Так ты, онучек, може, сходишь насчет паечка узнаешь?- Может, и схожу, куда ж деваться…В тридцатые голодные годы дед и бабушка получали от городских властей хлебные пайки – ржаные брикетики отпускались им строго по норме. Через шестьдесят лет бабушка опять живет мыслями о пайке. Мне, как жителю города и тем более человеку неопределенных занятий, в городе, где я родился, паек не положен. Бабушке уже под девяносто – из продуктового набора она отщипывает для себя самую малость. Поэтому и я, мужик вроде, при здоровье и деньгах живу мыслями о ее «паечке». Пока эти мысли меня не очень обременяют…Голый МаксимычВ бане у нас сложилась своя компания. Он был, пожалуй, в ней самым добросовестным парильщиком – почти не встревая в наши досужие разговоры, весь отдавался банным процедурам. И вдруг его словно подменили. Кое-как вытряхнув ногу из одной штанины, он некоторое время сидел неподвижно, вцепившись взглядом в сучок на дверце шкафчика. А то вытряхивал из сумки пачку газет, раскладывал их на мокрой лавке и тараторил:- Это ж кто мог подумать… Вот жили себе и не знали… Теперь чего, теперь разве что, по идее, войны ожидать…Часто вместо парной лез под душ, принимался сильно тереть полотенцем совсем сухую грудь, открывал и тут же, морщась, закрывал чужие шкафчики.Максимыч быстро всем надоел, и банщик стал бесцеремонно покрикивать на него. Никто не пытался заступиться за нестарого и вполне крепкого на вид мужчину.Что же с ним стряслось? Выражение «по идее» стало у нас расхожей связкой для слов. Максимыч употреблял его особенно часто. Без этой связки у него не складывались мысли, рассыпались фразы. Мне подумалось, что по идее, кем-то когда-то спущенной сверху, он и прожил всю жизнь. Идея эта, как смог, висела над его (и нашими!) крышей, а он и не видел подмены. Думал, что это небо, и жил под его серым покровом, нормально, как считал, жил. Идея была его костылем, его одеждой. И вдруг неизвестно откуда сорвавшийся ветер обнажил настоящее небо, выбил костыль и сорвал идейные отрепья….Максимыч почувствовал себя убогим и голым.После выборовНеожиданно хлынуло тепло, и деревья обсыпало ранним дружным цветом. Только что отшумели выборы, и по городу летали обрывки белой бумаги. Весной обычно пустующие всю зиму комнаты, которые имели отдельный вход и располагались в торцах дома, заполняли квартиранты. Дело в том, что дом этот дед когда-то строил «на вырост» – надеялся, что сын, а может, позже и мы, внуки, обзаведясь семьями, хотя бы на первых порах поселимся рядом с ним. Но, увы, не суждено было сбыться мечтам деда – жизнь разметала нас по лестничным клеткам городских многоэтажек.В конце зимы, когда деревья в саду постукивали мерзлыми ветками, я по просьбе бабушки расклеил на столбах и заборах (рядом с предвыборными листовками и плакатами) объявления о сдаче комнат. Квартиранты нашлись быстро. И вот в очередной мой приезд мы вышли с квартирантом Николаем в сад покурить. Дымки от наших сигарет, не сталкиваясь, лениво вились между ветвями.- Ну, как выборы? – спросил я у Николая. – За кого проголосовал?Николай крутанул худой шеей, будто увернулся от мухи:- А мне без разницы – я в больнице лежал. Почки у меня. Мы там тоже голосили. Принесли нам в палату ящик, главврач раздал листки, этих, говорит, вычеркивайте, а этого оставьте. Мы так и сделали. Как велено было, так и сделали.- Выбрали, значит.- Значит, выбрали… Он же не кто-нибудь, а врач. У него в руках лекарство – отравить может, если что не так.Стало не о чем говорить. Мы дружно и надолго замолчали. На серые грядки летел абрикосовый цвет. Ему радовались земля и люди.Секреты бабы ГалиПо соседству с нашим домом за покосившимся серым забором, который с двух сторон поддерживают малиновые прутья, стоит чистенькая, беленькая хатка бабы Гали. Муж ее давно помер от фронтовых ран, и она одна тянет все хозяйство. Изредка, правда, забегают дети, которых мать не отпускает без гостинцев для внучат.Моя бабушка называет соседку «товкущей» – и толчется с утра до вечера, и толк в разных хозяйственных делах разумеет, и народ разный к ней охотно захаживает.Иногда, когда сумерки окутывают сады и пес Шарко скрывается в будке, я, помаявшись в одиночестве за книгой, шлепаю к бабе Гале в гости. Она включает телевизор, а сама убегает хлопотать по хозяйству, бросая на ходу:- Ты смотри, а мне еще работа…Случается, что за жаркими парламентскими дебатами, которые были поначалу всем в диковинку и их часто демонстрировали народу, мы наблюдаем вместе. Баба Галя сидит рядом со мной и, положив руки на колени (будто остужает их), некоторое время внимательно смотрит на экран. Минут через десять подымается и убежденно роняет:- Все равно я их всех обдурю.Когда она опять возвращается в комнату, я не выдерживаю и спрашиваю:- Как же вам удастся их обдурить?- А как ты хотел? За мужа мне кинули пенсию аж тридцать семь рублей. Недавно набавили – аж рубль с чем-то копеек. Но, сам видишь, живу не хуже людей. Ну, к примеру тебе, покупаю на базаре бутылек масла, дома выливаю его в бидон, а тот бутылек заливаю магазинским маслом. Запах сразу совсем другой, и копейка при мне. А как из селедки рыбу сделать, знаешь? Сначала ее вымачиваешь в молоке, конечно, разбавленном водой…У тетки Гали еще много таких секретов, с помощью которых она «дурит» парламентариев. Так относиться к власти, которая всегда была далеко и всегда чего-то недодавала, а то и лишала самого необходимого, она привыкла с детства. Когда исчезли из магазинов носки, баба Галя выдала мне еще один свой секрет:- После войны, было дело, мы носили манишки – сорочки нет, а вроде и есть. А еще были носки без пяток. Что это такое? Поверх «балеток», носили тогда такие тапочки, вокруг щиколоток белел кусок материи – и на людях прилично, и себе в удовольствие.Однажды бабу Галю свалила хвороба. Вернулась она из больницы возбужденная, вроде даже помолодевшая. И все не уставала рассказывать:- Выход, если хочешь знать, по-любому найти можно. Вот в больничке ложек не оказалось, говорят, неси свою. Так я, что думаешь, в истерику кинулась? Нет. Мякиш хлебный выскребла, а корочкой всю тарелку выхлебала. По кругу- Конечная! – объявила водитель трамвая, совсем еще девчушка. Подождала, пока все выйдут, и повторила хриплым усталым голосом: – Конечная!Повторила она для единственного пассажира, который остался в салоне. Мужчина в сбитом на ухо берете крепко держался руками за спинку переднего сиденья и ронял голову то на правое, то на левое плечо. Я задержался в дверях.- Слышь, – подскочила девчушка к нему, – тебе говорю – конечная!- А? Что?- Все. Ко-неч-ная!Мужчина испуганно пробежал глазами пустые сиденья.- Нет-нет! Не надо… Еще нет… я еще… Прошу, не надо!- Ты что, эфиоп? Ты по-русски чешешь? Конечная – слазь! Понятно или нет? – выкрикивала на ухо упрямому пассажиру девчушка.- Как же так… Неужели все? Я ж только… – бормотал мужчина, вытирая рукавом запотевшее окно.В это время мимо меня в вагон скользнула пожилая сменщица. Постояла, послушала и криво усмехнулась:- Оставь ты его, Тонька. Нехай катается. Мы ж по кругу…Мужчина уронил голову на грудь и, пошлепывая слюнявыми губами, продолжал дремать. Рельсовая петля стягивала маленький парк. Трамвай развернулся и задребезжал по осеннему ночному кругу.Я шагал по мокрой мостовой, растирая подошвами опавшие листья, и думал о жизни и переменах в ней, которые после опавших и растертых в прах страстей все возвращают на круги своя.СправкаМного бумаг осталось от деда – он даже старые календари не выбрасывал. Особенно поражало большое количество самых различных справок. И хотя дед отлично знал истинную цену этим писулькам – писарь пишет, писарь мажет, он запишет, кто как скажет, – однако хранил эти листки.Я почти избавился от дедового бумажного наследства, остались лишь некоторые письма, записи «для пущей важности» и старые документы. Среди них есть одна справка, выданная деду в двадцатые годы сельским бедняцким комитетом. «Дана эта справка гр. с. Шульговки Павлу Сильвесторовичу Супруненко в том, что он есть действительно бедняк, имеет 1 хату и 7 душ семьи и работает все время по найму».Как-то я собрался отнести эту справку в музей, но передумал. А вдруг жизнь свернет на другую колею и от властей начнет обламываться именно внукам бедняков.Последний вагонОпять – дорога. Длинный-предлинный поезд тянется через пустыню. Мой вагон – последний. Окна в нем выбиты, проводка оборвана, обшивка местами вспучилась, покрыта трещинами, в которые забились маленькие паучки. Подхожу к проводнице.- Чай будет?- Своя посуда есть – подваливай.В дороге кружка у меня всегда с собой. Когда с ней появился у хозяйки вагона, она пожала плечами.- Вон – титан, дрова и уголь в тамбуре, заварку у кого-нибудь из пассажиров попроси…