На две затяжки

Весной этого года Центром социологии образования ИУО РАО был проведен по заказу Министерства просвещения РФ анонимный анкетный опрос более сорока тысяч учащихся 7-11‑х классов в 16 регионах РФ. В целом опрос был посвящен выяснению особенностей проявления девиантных форм поведения среди подростков. Одна из тем, в частности, касалась курения.

Кратко обозначу основные сюжетные линии анализа полученного материала. Их три. Первая связана с распространенностью курения в подростковой среде. Вторая – с субъективной оценкой значимости тех или иных мотивировок, побуждающих подростка к курению. Наконец, третья линия, и она, пожалуй, основная, связана с реакцией ближайшего социального окружения (родители, учителя, одноклассники) на курение подростка.

Понятно, что на приобщенность подростка к курению влияют разнообразные факторы: гендерные, возрастные, материальная обеспеченность семьи, образование родителей, ценностные ориентации, социально-стилевые особенности поведения и многие другие. В этой небольшой заметке основное внимание я уделю лишь одному – влиянию возраста.
Почему именно возрасту?

Ответ на этот вопрос для меня связан с двумя моментами. Причем оба касаются фундаментальных проблем возрастной психологии. Первый из них затрагивает своеобразие социализации на этапе подростничества, когда проявление чувства взрослости может выражаться и в проявлении девиантных форм поведения: «Я теперь делаю то, что мне раньше запрещали». Этот сюжет давний и хорошо известен; достаточно вспомнить главу «Я взрослый» в романе Толстого «Детство. Отрочество. Юность». Второй касается фундаментального понятия «социальная ситуация развития». Напомню, что Лев Выготский в «Педологии подростка» писал о кардинальном изменении отношений ребенка со своим социальным окружением; изменении, которое он и понимал как определяющее при характеристике подростничества. В этой связи выявление тех содержательных трансформаций, которые происходят в социально-психологических взаимоотношениях современного подростка с ближайшим окружением по поводу курения, может представлять специальный педагогический интерес.

Положительные ответы учащихся на вопрос «Курите ли вы?» распределились следующим образом: в 7‑м классе – 4,9%, в 9‑м – 11,9%, в 11‑м – 13,6%. Тенденция увеличения с возрастом доли курящих очевидна, причем основной сдвиг происходит на рубеже окончания основной школы – среди девятиклассников. При переходе в старшую школу это, как мы видим, уже каждый восьмой.

Следует добавить, что в ходе опроса также задавался уточняющий вопрос об интенсивности курения. Среди курящих школьников 21,6% выкуривают в день полпачки сигарет, а 13,0% – пачку и более. В принципе этих подростков можно отнести к табакозависимым. В расчете же от общего числа школьников возрастная динамика курильщиков с выраженной зависимостью оказывается следующей: в 7‑м классе – 1,7%, в 9‑м – 3,5%, в 11‑м – 3,8%.

Много это или мало?

Если принять во внимание, что условная численность класс-комплекта составляет 25 учащихся, то нетрудно сделать вывод: в среднем среди старшеклассников в каждом классе есть как минимум один с выраженной табакозависимостью.

О мотивации курения. В числе наиболее распространенных причин курящие школьники называют следующие:
«Помогает снять напряжение» (63,0%).
«Хочу получить удовольствие» (36,7%).
«Втянулся, не могу бросить» (25,4%).
«Помогает уйти от реальности» (22,5%).

Нетрудно заметить, что все эти четыре мотивировки связаны с особыми внутренними психофизиологическими состояниями, которые и обуславливают потребность в курении. Более того, они и оказываются доминирующими на всех возрастных этапах от 7‑го к 11‑му классу.

Поскольку нас интересует здесь именно возрастная динамика, то возникает вопрос о возможных сдвигах в значимости тех или иных мотивировок курения. Как и следовало ожидать, наиболее существенные мотивационные сдвиги происходят в 9‑м классе (см. таблицу).

Выраженные возрастные изменения в значимости мотивировок курения среди учащихся (%)

Приведенные в таблице данные показывают, что, действительно, существенные сдвиги в мотивации курения происходят именно на рубеже 9‑го класса. Причем заметим, все мотивы касаются именно социально-психологических аспектов поведения. При этом можно выделить две содержательные группы мотивировок. Одна связана с чувством взрослости. Здесь и желание выглядеть старше, и стремление к самоутверждению как среди сверстников («не слабо»), так и среди взрослых (реакция на запрет). Подчеркну, что значимость этой группы мотивировок на этапе окончания основной школы сокращается в три раза, и они оказываются малозначимыми в общей структуре мотивации курения. Это позволяет сделать вывод о том, что курение как форма социального поведения, ориентированного на подтверждение чувства взрослости, перестает играть для подростка какую-либо важную роль уже на рубеже 9‑го класса.

Другая группа мотивов связана с поддержанием общения среди друзей и сверстников. Курение здесь выступает как один из параметров стиля социально-группового поведения, выполняя знаковую, символическую роль принадлежности к определенной субкультуре. Заметим, значимость этой группы мотивов курения также снижается к 9‑му классу. По всей видимости, в поддержании социально-группового общения в старшем школьном возрасте начинают играть более важную роль другие виды деятельности и формы проявления социальной активности.

Таким образом, при переходе к старшему школьному возрасту происходит потеря значимости (сворачивание, отмирание) социальных мотивировок курения. По сути, доминирующими остаются мотивировки, связанные с курением как средством улучшения психофизического самочувствия и эмоциональной саморегуляции. Но вместе с тем в педагогическом отношении крайне важно иметь в виду, что на более раннем этапе – этапе младшего подросткового возраста – именно социальные мотивировки играют важную роль в приобщении школьников к курению. Именно им и стоит уделять специальное внимание в психолого-педагогических профилактических программах по предотвращению курения среди младших подростков.

Рассмотрим, как реагируют на курение подростка его родители, учителя и сверстники. Говоря о взаимоотношениях со взрослыми, выделим четыре типа поведения:
1) сокрытие фактов курения от взрослых;
2) терпимое отношение взрослых к курению;
3) конфликты со взрослыми по поводу курения;
4) самоустранение взрослых («их это не интересует»).

Данные ответов школьников, касающиеся их взаимоотношений с родителями, показывают, что курящие девочки несколько чаще, чем мальчики, склонны прибегать к тактике сокрытия (35,2% и 29,2% соответственно). Характерно, что этой тактики в среднем стабильно придерживаются треть школьников и в 7‑х (34,5%), и в 9‑х (33,4%) классах. Заметно снижается их число лишь к 11‑му классу – до 28,7%.

Что же касается оценки учащимися непосредственно поведенческих тактик родителей, то здесь очевидны изменения именно на рубеже 9‑го класса. Во-первых, от 7‑го к 9‑му классу снижается доля тех школьников, кто указывает на возникновение конфликтов с родителями по поводу курения (27,2% и 19,9% соответственно). Во-вторых, растут указания на попустительскую тактику родительского поведения – «они относятся терпимо» (16,6% и 27,5% соответственно). Таким образом, в целом происходит существенная перестройка в реакции родителей на курение подростка. Проблема теряет свою аффективную значимость. Добавим, что тактика терпимого отношения становится доминирующей среди родителей старшеклас­сников (в 11‑м классе на нее указывают среди курящих школьников уже более трети – 35,8%). Это позволяет сделать вывод о том, что перестройка отношения родителей к курению подростка на этапе перехода в старшую школу, когда их отношение становится все более терпимым, оказывается значимым фактором, влияющим и на общий рост числа курильщиков среди подростков. В этой связи крайне важна психолого-педагогическая работа с родителями по профилактике курения.

Между тем важно обратить внимание и на то, что схожие возрастные тенденции, только менее выраженные, отмечают школьники и при оценке реакций своих учителей на курение. Например, на возникновение конфликтов с учителями по поводу курения в 7‑м классе указывают 16,1%, в 9‑м – 13,2%, в 11‑м – уже 8,5%. И, напротив, последовательно от класса к классу увеличивается доля фиксирующих терпимое отношение учителей к курению (20,9%, 25,8%, 28,9% соответственно). Более того, если относительно своих родителей лишь 5,2% школьников-курильщиков указывают, что родителей проблема их курения не интересует, то в отношении своих учителей доля подобных ответов составляет 17,2%. Иными словами, каждый шестой из курящих учащихся фиксирует равнодушие учителей не вообще к проблеме курения, а именно к себе, к тому, что курит именно он – конкретный ученик. Здесь скорее проявляется более общая проблема отчуждения в отношениях «учитель – ученик». Подобное самоустранение педагогов от проблем курения школьников в общем контексте целей воспитания и конкретных задач по формированию здорового образа жизни малооправданно.

И, наконец, рассмотрим мнение курильщиков об отношении к себе одноклассников по поводу их курения. Здесь в качестве ответов предлагались различные варианты: «осуждение», «одобрение», «зависть», «равнодушие» и др. Следует заметить, что тактики сокрытия курения от одноклассников среди курильщиков придерживаются лишь немногие – в среднем 4,2%. Для сравнения скрывают, что они курят, от родителей и учителей в среднем 33,2% и 31,9% соответственно. Таким образом, для одноклассников поведение, связанное с курением, является практически открытым.

Осуждающие реакции на курение немногочисленны и составляют 3,4%. Несколько выше процент позитивных оценок («одобрение», «зависть»), которые суммарно составляют 13,2%.
В целом же доминируют нейтральные реакции на курение: «им все равно» (46,2%), «они считают, что это вполне нормально» (26,3%). Следует подчеркнуть, что с увеличением возраста курильщиков суммарная доля нейтральных реакций со стороны их одноклассников на курение заметно возрастает: в 7‑м классе – 56,1%, в 9‑м – 72,6%, в 11‑м – 77,4%. Таким образом, по мере взросления реакция на факты курения сверстников в подростковой среде теряет свою эмоциональную остроту.

Владимир СОБКИН, руководитель Центра социологии образования Института управления образованием Российской академии образования, академик РАО