На чтение: ≈ 8 мин.У Цветаевой есть небольшое произведение «Мой Пушкин». В нем она пишет о Пушкине не как о великом поэте (хотя и об этом тоже), а как о человеке – ей, именно ей, очень близком и родном. Дуэль Пушкина – ее трагический конец – Цветаева воспринимает как личное горе: «Пушкин – Поэт, а Дантес – француз. Дантес возненавидел Пушкина, потому что сам не мог писать стихи, и вызвал его на дуэль, т. е. заманил на снег и там убил его из пистолета в живот». Это звучит очень больно. Это был «ее Пушкин» и принадлежал он только ей. Каждый раз, собираясь на прогулку, няня спрашивала: «Куда пойдем гулять?» Ответ всегда был один: «К Пушкину». Она и с памятником разговаривала как с живым, доверяя ему свои детские тайны и рассказывая о всех обидах и мечтах. Вот так и поэт Цветаева воспринимается мною как «моя Цветаева».
Сразу после школы, которую довольно прилично окончила, я пошла работать. В те времена почти при каждой фабрике или заводе были клубы, а в них всевозможные кружки. Увидав объявления о наборе в театральную студию «Надежда» при фабрике имени Балашова, я пошла и записалась туда. Чтобы заниматься в студии, надо было прочитать со сцены басню, стихотворение и какой-нибудь прозаический отрывок. Ну почти как при поступлении в театральный институт. Приняли меня сразу, да и вообще всех приняли, кто записался.Народ был замечательный! Кто-то прекрасно пел, кто-то рисовал, у большинства были неплохие актерские способности, а самое главное – мы очень быстро сдружились, у всех оказались близкие интересы: мы любили поэзию, особенно Серебряного века, распевали песни Новеллы Матвеевой и Булата Окуджавы, слушали пластинки Елены Камбуровой. А с каким восторгом и упоением слушали мы Александра Вертинского! Занимались с нами артисты местного драматического театра. Мы готовили этюды, ставили спектакли. Заказывали в типографии афиши и показывали пьесы зрителям. После занятий, которые заканчивались довольно поздно, шли гулять по городу. Читали вслух стихи, перебивали друг друга, спорили о том, что «Братская ГЭС» Евтушенко не настоящая поэзия, а вот ранняя лирика Маяковского – это на века.Первая вышла замуж Белка, так звали одну из наших студиек. Ее муж работал на областном радио. Им дали квартиру, где мы всей нашей студией практически «прописались». Как-то Белка принесла пластинку со стихами Марины Цветаевой, их читала Татьяна Доронина. Я уже тогда была влюблена в нее после фильма «Старшая сестра», а уж пьесу Эдварда Радзинского «104 страницы про любовь» мы все знали наизусть. Когда же вышел фильм по этой пьесе с Татьяной Дорониной в главной роли, я просмотрела его 20 раз, истратив все «комсомольские» деньги, за что меня чуть не выгнали из комсомола и с выговором сняли с должности комсорга цеха.Моя любовь к Дорониной слилась с любовью к Цветаевой в единый сплав. Я готова была и день и ночь слушать ее пришептывания, признания в любви на стихи Цветаевой, поэму о Степане Разине. Я заболела Цветаевой, да так, что и думать ни о чем не могла. Но тогда купить книги Цветаевой, Мандельштама, Ходасевича, да любого поэта Серебряного века, было почти невозможно. Как-то на черном рынке я смогла-таки достать сборник Мандельштама из серии «Большая библиотека поэта». Только за 25 рублей, хотя номинальная ее цена была 1 руб. 20 коп. Цветаеву же тогда просто не печатали. Ее от руки переписывали друг у друга. Иногда со слуха, искажая текст так, что потом, когда в руки попадалось печатное издание, ты понимал, что тебя «надули» и к Цветаевой это не имеет никакого отношения.Но однажды мне крупно повезло. Зимой я работала на заводе, где ремонтировали какие-то запчасти для самолетов. А летом уезжала работать инструктором по туризму, а также экскурсоводом на Рубское озеро. Работа была замечательная. Я отдыхала, а мне еще за это и деньги платили. Туристы приезжали со всего Советского Союза. Моя задача была рассказать им про местные достопримечательности, измучить их чуть ли не до смерти пешеходными пятикилометровыми прогулками «по старой Владимирке», по которой якобы в царские времена гнали разбойников и прочий провинившийся перед властью люд в кандалах на каторгу (для пущей достоверности мой помощник бегал по лесу и иногда позванивал в валдайский колокольчик), отчего некоторые очень впечатлительные туристы даже в обморок пытались падать.И вот однажды среди одной туристической группы оказалась одна очень интересная девушка. Звали ее Галя, работала она на «Ленфильме» звукооператором. Как-то мы с ней разговорились. Речь зашла о книгах. Я рассказала о своей влюбленности в Цветаеву, посетовала, как сложно что-либо узнать о Марине Ивановне. Я уже тогда слышала, что корни Цветаевых произрастают из нашей Ивановской земли. Галю это очень заинтересовало. Я пригласила ее в гости, как только у нее появится возможность приехать в Иваново. Потом у нас завязалась переписка, которая продолжается и до сих пор. Да еще какая! У Гали было много знакомых цветаеведов, которые имели возможность доставать тексты не только здесь, но и за границей. Бедная добрая душа, моя Галя! Она перепечатывала рукописи на машинке, делая сразу множество копий. Иногда мне доставался такой экземпляр, что и читать-то его было почти невозможно, но я брала карандаш и почти наугад старалась восстановить текст. А было и такое, что она присылала мне телеграмму: «Приезжай, дали почитать на два дня». Я брала билет на поезд и ехала в Ленинград, и две ночи читала прозу и стихи Марины Ивановны. Какое это было наслаждение! Я уезжала счастливая, просветленная, и во мне расширялось пространство знания другого мира, досель неведомого мне, мира времени, в котором так непросто жилось моему любимому поэту.Так прошли десять лет. Десять лучших лет, которые были наполнены счастьем и верностью дружбы студийцев и открытием любимого имени, благодаря которому я обрела крылья.Полную версию очерка Татьяны Бадановой «Моя Цветаева» читайте на нашем сайте www.ug.ru
Выбор читателей
Комментарии