…Мне четыре года. Мы с бабушкой возвращаемся домой. Навстречу соседка: “Откуда идете?” – Я бойко отвечаю: “У нас теперь два парня и Гриша”. Гриша – это мой отец. “Как брата назовешь?” – “Володей!” – почему-то кричу я. Через неделю маму привозят из роддома. Она выходит осторожно из “газика”, прижимая к груди большой белый сверток. Я и сейчас слышу, как шуршит ее новое серое шелковое платье…

…Володе два годика. Зима. Мы гуляем во дворе. Бегаем вокруг бочки с водой. Мама кричит из окна: перестаньте! Куда там… В конце концов бочку мы перевернули, вода вылилась на нас, и я до ужина простоял в углу…

…Мама на работе. Бабушка ушла в магазин. Мы играем в лошадку. Лошадка, конечно же, – Володя. Я набрасываю на него уздечку и – вперед по степи. Но конь мне попался строптивый – не хочет всадника терпеть и прячется под кровать. А мне нужно дальше мчаться – “там вдали за рекой” наши ждут, и я пытаюсь силой вытащить своего коня из-под кровати. Открываются двери. Мама бросается к нам – уздечка (кусок веревки) почти уже затянулась на Володиной шее…

…Я в первом классе. Выходной. Мама выскочила на минутку из дому. Нам с братом скучно. Мы начинаем играть в больницу. Он – больной. Я – врач. Нахожу спрятанные в самом дальнем ящике сладкие таблетки от зоба. “Это поможет от ангины”, – говорю я своему пациенту и даю ему одну таблетку. Он запивает водой и просит еще одну. Потом мы лечим сломанную руку, промываем глаз. А через час я вдруг вижу, что его лицо расплылось, словно луна, – ни носа, ни губ, ни глаз. Возвращается мама. “Боже, что с тобой?” – “Я пуговички ел, воду пил”. “Скорая помощь” еле выводит его из аллергического шока, а я неприкаянно брожу вокруг дома и рыдаю: “Если он умрет, я зарежусь”…

…Я в восьмом классе, а Володя – в четвертом. Моя первая учительница Любовь Ивановна учит и его. Меня назначили в их класс пионервожатым. Больше всех мне, конечно же, достается от моего брата. В комсомол его принимали, когда я уже учился в университете. На бюро райкома только и спросили: “Ты брат Петра?” и приняли. Он долго не мог успокоиться: так меня, значит, из-за брата приняли?..

…Однажды он приехал проведать меня в Киев. Я сдавал в тот день экзамен, и мы договорились, что, нагулявшись по Крещатику, он подойдет к университету к половине восьмого. Я прождал его часа два, потом из общежития звонил в милицию, больницы. Он появился только на следующий день к обеду. “Я устал шататься по городу и поехал проведать нашего дядю”. (Тот жил в пригороде). Я стукнул его и прогнал: “Уезжай домой”. Теперь я думаю: зачем я это сделал? Мы ведь тогда планировали столько посмотреть вместе…

…И в армию я его не провел. Не было денег. Я только начал работать после университета. Зарплаты хватало от силы на две недели. Бросился было занимать у коллег на билет, но все, как и я, жили в долг. А он сам прилетел ко мне после армии. Как раз накануне Нового года.Побыл пару дней и стал домой возвращаться. Купил гвоздики девочке, с которой встречался. Но в Запорожье зимой обычно туманы, и его самолет задерживался чуть ли не до самого Нового года. Из Львова он рванул домой на такси – а это больше двухсот километров. К бою курантов успел, но женился на другой…

…Мы приехали в гости к родителям. В последний день Володя с друзьями отправился на рыбалку, чтобы попотчевать нас своей ухой перед отъездом. (Рыбак он был знатный). По дороге сломалась машина, и они вернулись, когда мы с женой уже сидели на чемоданах. Он ворвался в дом с полной корзиной линей и карасей. Но было уже не до ухи, и взрослый мужик, после армии, от обиды вдруг заплакал. А еще однажды я открыл в шесть часов утра дверь и увидел стоявшего на пороге брата с корзиной белых один в один грибов – полторы сотни мы потом насчитали. “Вчера насобирал, сел вечером в поезд и – я тут – будете меня вспоминать”. Наверное, он уже знал, что умирает. Он сгорел за два месяца. Почти до последнего дня у него ничего не болело – кололи наркотики. Володя все время говорил: “Вот выпишут, поеду на рыбалку, потом получу по больничному и пойду в ресторан”. А перед самой смертью пошутил, сказав жене: “Возьмешь оркестр на второй шахте. Хлопцы меня проведут. Я знаю…”

Было морозно, светло и чисто, когда его хоронили. С тех пор я не люблю февраль.

Петр Положевец