Мистер Набоков. «Лолита» спасла своего создателя от педагогической практики

В этом году исполняется 60 лет со дня первой публикации романа Владимира Набокова «Лолита». Едва выйдя из печати, книга тут же оказалась в эпицентре международного скандала: ее сразу запретили во Франции и в Англии. Про Россию и говорить нечего – на Родине писателя «Лолита» увидела свет лишь в конце 1980-х. Сегодня история преступной страсти стареющего Гумберта к двенадцатилетней девочке признана одним из величайших романов XX столетия. Своему создателю она принесла не только славу, пусть поначалу и скандальную, но и долгожданную свободу, позволив навсегда порвать с так долго кормившей его педагогической практикой, вернуться из Америки в Европу и целиком отдаться литературе.

Педагогическую деятельность Владимир Набоков начал задолго до того, как, спасаясь от пожаров Второй мировой войны, бежал в 1940-м из Европы в США. Еще в 1920-е в Берлине он зарабатывал репетиторством, давая частные уроки английского и французского, тенниса, бокса и даже стихосложения. Впрочем, для уже достаточно популярного писателя Владимира Сирина это был всего лишь приработок. Основные силы уходили на творчество: за 15 лет жизни в Германии и за два года во Франции было написано несколько десятков романов, пьес и поэтических сборников.Теперь же все изменилось. В Америке писатель и поэт Владимир Сирин превратился в преподавателя русского языка и литературы Владимира Набокова. Но педагогическая дорога оказалась нелегка, а путь к профессорству долог. Эмигрант Набоков мог рассчитывать лишь  на краткосрочные контракты. Постоянная смена курсов и придирки начальства выматывали.Перед тем как впервые подняться на кафедру колледжа Уэллсли, он в течение года писал лекции: 2000 страниц хватило потом на двадцать академических лет. Но и этого казалось мало: уже начав преподавать, Владимир Владимирович тщательно готовился к каждому занятию, прочитывал огромное количество литературы по теме и записывал подробный конспект. Одна из его студенток вспоминала, что перед преподавателем всегда лежала кипа бумаг (каждая 50-минутная лекция была записана на 20 листах). При этом «мистер Набоков»  говорил свободно, жестикулировал, постоянно делал сторонние замечания и сдабривал речь шутками. Студенты любили его настолько, что однажды обратились к руководству колледжа с просьбой продлить преподавателю контракт. Но руководство отказало… Набоков брался за любой предложенный курс, будь то «Современная русская литература» или «Писательское мастерство». Правда, советскую литературу он открыто презирал, считая, что в условиях тирании словесность существовать не может. Однако для некоторых имен все же делал исключение, особо выделяя Олешу, Зощенко и Пастернака. Разработанный Набоковым курс «Писательское мастерство» учил не столько создавать, сколько анализировать. Руководству колледжа это не нравилось: им хотелось дать студентам больше практических навыков. Но «мистер Набоков» продолжал гнуть свою линию, на занятиях разбирал удачные и неудачные примеры драм, повестей, рассказов. Студентов поражало, с какой легкостью он расправлялся с великими. Набоков никогда не боялся покуситься на святое и указать на грубые ошибки Шекспира или Чехова: «Я должен извиниться… Я так нежно люблю хорошую литературу и так отчаянно ненавижу плохую, что, возможно, выражаюсь сильнее, чем следует». Козырем Набокова был его собственный писательский опыт. Он без лишней скромности демонстрировал студентам свои сочинения, зачитывал  их на лекциях и разбирал наравне с шекспировскими трагедиями. В Уэллсли  Набоков провел 7 лет, с 1941по 1948 год, все это время оставаясь лишь внештатным лектором. Помимо литературы, читал курс современного русского языка. Этот факультатив пользовался особой популярностью у молодых барышень, которые приходили посмотреть на красивого русского аристократа и послушать его поэтичные комментарии: «Русская гласная – апельсин, английская – лимон. Когда вы говорите по-русски, рот должен растягиваться в уголках… По-русски можно и нужно говорить с постоянной широкой улыбкой». Набоков не считал искусство, в том числе и словесность, отражением эпохи или национального характера. Он не привязывал литературу к политике или географии. Его интересовали отдельные писатели и их гений. Лекцию начинал с краткой биографии автора и тут же переходил к подробнейшему разбору избранных произведений. Он «давал своим студентам точные сведения о деталях, о таких сочетаниях деталей, которые способны озарить произведение, высечь искру, ибо без нее оно мертво». И просил слушателей в свою очередь подмечать мельчайшие нюансы, ибо именно через них пролегает путь к эстетическому наслаждению произведением. Он смело и категорично раздавал оценки писателям. «Оставив в стороне… Пушкина и Лермонтова, мы могли бы перечислить величайших художников русской прозы в таком порядке: первый – Толстой, второй – Гоголь, третий – Чехов, четвертый – Тургенев. Это чуть-чуть похоже на объявление результатов конкурса студенческих работ, и нет сомнения, что Достоевский и Салтыков-Щедрин уже ждут за дверьми моего кабинета, чтобы пожаловаться на низкие оценки».  Именно такой порядок должны были выучить его ученики. А ведь Достоевский – один из самых читаемых в мире русских писателей, его гений, казалось бы, неоспорим. Но у Набокова на этот счет было свое мнение, которое он и не думал скрывать. На лекциях он настойчиво развенчивал миф о Достоевском, называл Федора Михайловича безвкусным, истеричным, чересчур сентиментальным автором детективных романов, обвинял в том, что тот создавал свои произведения наспех, ради денег. По мнению Набокова, Достоевский писал, вооружившись медицинским справочником и щедро наделяя героев психическими заболеваниями. В подтверждение своих слов Владимир Владимирович не поленился и составил таблицу этих заболеваний и подверженных им героев.Тургенев удостоился чуть более высокой оценки, но Ивану Сергеевичу, по утверждению Набокова, не хватало воображения. А вот Чехов был настоящим художником, который умел передавать ощущение красоты, создавать трогательных, но в то же время несентиментальных персонажей. Гоголя, этого поэта в прозе, «мистер Набоков» очень ценил за умение творить  новые, причудливые, иррациональные миры. Набоков любил яркие эффекты. Один из его студентов вспоминает, как однажды «Набоков прервал лекцию, прошел, не говоря ни слова, по эстраде и выключил три лампы под потолком. Затем… молча опустил шторы на трех или четырех больших окнах… Зал погрузился во тьму… Набоков возвратился к эстраде, поднялся по ступенькам и подошел к выключателям. «На небосводе русской литературы, – объявил он, – это Пушкин». Вспыхнула лампа в дальнем углу нашего планетария. «Это Гоголь!» Вспыхнула лампа посередине зала. «Это Чехов!» Вспыхнула лампа справа. Тогда Набоков снова спустился с эстрады, направился к центральному окну и отцепил штору, которая с громким стуком взлетела вверх: «Бам!» Как по волшебству в аудиторию ворвался широкий плотный луч света. «А это Толстой!» – прогремел Набоков». Лев Толстой был любимейшим писателем Набокова.  Он восхищался его языком, композицией и сюжетами. Вершиной толстовского творчества считал «Анну Каренину». Этот роман «мистер Набоков» тщательно разбирал в течение шести лекций.  Чтобы студенты могли живо представить себе каждую сцену, преподаватель приносил картинки с платьями того времени,  чертежи внутреннего устройства вагона железной дороги между Москвой и Санкт-Петербургом. Экзамены он принимал с той же тщательностью и скрупулезностью, с какой читал лекции. Несложно догадаться, что сдать экзамен «мистеру Набокову» было практически невозможно. В 1948 году Набокова пригласили в Корнелльский университет. Этого предложения Владимир Владимирович ждал целых 12 лет. В результате длительных переговоров он получил три курса: русскую и европейскую литературу, а также курс «От Блока до Ходасевича». Студентам сразу заявил: «Великие романы – это великие сказки, а романы в нашем курсе – величайшие сказки». Для лекции, посвященной «Улиссу» Джеймса Джойса, он использовал подробную карту Дублина, где обозначил маршруты героев. Ему не нравилось популярное среди литературоведов сравнение этого модернистского романа с «Одиссеей» Гомера. Для того чтобы почувствовать и понять «Улисса», Набоков предлагал студентам наклониться и посмотреть назад между коленями: «Вы увидите мир в совершенно ином свете. Сделайте это на пляже: очень забавно смотреть на идущих вверх ногами людей… Этот трюк с изменением взгляда, изменением угла и точки зрения можно сравнить с новой литературной техникой Джойса, с новым поворотом, благодаря которому вы видите траву более яркой, а мир обновленным». Трансформации реальности была посвящена и лекция о повести Франца Кафки «Превращение». Отношение Набокова к Кафке можно сравнить с его любовью к Николаю Гоголю. Профессор снова, не выбирая выражений, объявлял, что «рядом с Кафкой, величайшим немецкоязычным писателем нашего времени, Рильке и Манн – карлики или гипсовые святые». Особое внимание студентов Набоков обращал на то, каким именно насекомым стал герой повести. Пословно разобрав текст, Набоков зарисовал для слушателей Грегора-жука в анфас и профиль. При этом подметил одну немаловажную деталь: «Любопытно, что жук Грегор так и не узнал, что под жестким покровом на спине у него есть крылья. (Это очень тонкое наблюдение с моей стороны, и вы будете дорожить им всю жизнь. Некоторые Грегоры, некоторые Джоны и Дженни не знают, что у них есть крылья.)»   Это было наблюдение истинного поэта и объяснение настоящего педагога. Именно это необыкновенное сочетание и сделало Набокова знаменитостью Корнелльского университета, на чьи лекции с радостью ходили не только студенты, но и коллеги-профессора.Благодаря своему писательскому дару Владимир Набоков стал знаменитым преподавателем.  Имя в университетском мире сделал себе с нуля. «Он научил меня читать», – говорили о нем студенты. Выходит, «мистер Набоков» достиг своей цели и воспитал хорошего читателя. Но было ли это целью его жизни? Как оказалось, нет. В 1960-м «мистер Набоков» без малейшего сожаления оставляет университет, уезжает в Швейцарию, где до конца жизни с наслаждением пишет, занимается переводами собственных произведений и ловит бабочек. Педагог так и не победил в нем писателя…