На чтение: ≈ 21 мин.Было бы слишком самонадеянным, если не сказать наивным, пытаться нарисовать такую парадигму отношений, где больше не существует представления о врагах.
Не сотвори себе врагаС.Капица
Многие резонно полагают, что даже на уровне идей переход от общества, где концепция враждебности является неотъемлемой частью, к обществу «без врага» – слишком большой прыжок. Однако реальность глобализации и желание вести диалог побуждают к переосмыслению этой концепции.
Тот враг, о котором сегодня стоит говорить, больше не характерен для отдельной страны, но является многоликим врагом для всех. Терроризм, оружие массового поражения, необузданное распространение обычных вооружений, бедность и распространение инфекционных заболеваний – все это есть различные лики «врага» для единого рода человеческого.
В новой парадигме, основанной на реальности общих угроз всему человеческому сообществу, реальный враг больше не представляет собой отдельного человека, государство, культуру или религию, и, кроме того, он не является определенным врагом для конкретной группы людей. Если враг общий, то отсюда следует, что борьба против него требует единства.
Потребность в совместных усилиях всех членов международного сообщества против любой из этих угроз еще больше укрепляет мнение, что даже самого слабого члена сообщества необходимо привлечь в союз во имя такой борьбы.
Прежде понятие врага традиционно рассматривалось как угроза существованию государства, общества, человека. Однако в эпоху взаимозависимости, даже несмотря на из ряда вон выходящие события 11 сентября, годовщину которых мы переживаем, новый враг не будет стремиться нас уничтожить, а будет просто конкурировать или соперничать с нами. Таким образом, в современной международной практике термины «враг» и «война» относятся только к маргинальным и экстремальным ситуациям. Мы должны отказаться от принципа, что «если враг не сдается, его уничтожают».
Когда речь идет об отношениях между странами, то чаще используются такие понятия, как «конкурент», «оппонент» и «соперник», что не подразумевает физического уничтожения.
Однако речь идет не только об изменениях в терминологии. Вероятно, мы являемся невольными свидетелями возросших трудностей, связанных с определением понятия врага. Да, все еще имеются люди, которые способны найти врага и в настоящем, и в прошлом. Есть справедливость и в том, что в течение последних десяти лет мы все наблюдали изобретение новых врагов.
Можем ли мы называть «этническим конфликтом» боевые действия между людьми, которые за день до того проживали в одном и том же квартале и фактически породнились?
Разве это не изобретение нового врага?
И хотя такие случаи со всеми своими крайностями еще не изгладились из памяти, следует признать, что люди, участвующие в войне, составляют незначительное меньшинство от шести миллиардов, населяющих нашу планету.
Конечно, еще рано утверждать, что настала пора отказаться от образа врага как рычага государственного управления, ибо во многих обществах этого еще не произошло. Но правда и то, что во многих странах враги вчерашнего дня стали сегодняшними партнерами. Гражданские общества по всему миру сотрудничают поверх границ на основе общих ценностей и здравого смысла. Это приводит к формированию групп, интересам которых в большей степени соответствует региональная, а не простая национальная кооперация.
Многие комфортно чувствуют себя в реальности, где существует конкуренция, а не враждебность. Но уже появились и такие, которые стремятся пойти еще дальше. Они ищут человеческую солидарность вне рамок существующих законов экономики, местных и даже глобальных интересов. Человеческая солидарность, безусловно, стоит выше партнерства, ибо находит свое оправдание в содружестве людей и устремлена к нему.
В известном смысле те, кто сегодня представляет в глазах людей мировую глобализацию (участники Бреттонвудского соглашения, руководители многонациональных корпораций, лидеры крупнейших держав), так же, как и те, кто выходит на улицы, чтобы протестовать против их политики, не принадлежат к двум различным мирам или эпохам. Они – свидетельство одного и того же развития идей и представлений, которые уходят от образа врага.
Антиглобалисты, объединенные по всему миру неправительственные организации и люди, которые выступали против глобализации в Сиэтле и Праге, в Стокгольме и Генуе, также противники концепции «врага». Просто они пошли дальше представлений политических и экономических лидеров и опередили свое время.
Они заявляют, что ради достижения общества, в котором нет врагов, следует идти дальше, ибо конкуренция не отвечает требованиям человеческой солидарности. По существу, они бросают в лицо миру социальных и частных институтов не только требование человеческой солидарности, но и равенства, честности, справедливости. Международные и государственные институты созданы предшествующими поколениями. Новое поколение, вполне понятно, хочет большего.
Пора признать: если что-то не делается людьми, то потому, что они не хотят этого делать. Или потому, что поколение, на которое возложена данная задача, просто не в состоянии ее выполнить. Поэтому следует согласиться и с другим: наши потомки могут преуспеть в том, в чем мы не смогли. Неудача одного поколения не может быть истолкована как неудача будущих поколений.
Да, сегодня мир не может сразу отказаться от управления с помощью образа «врага». Пока что это самый простой и распространенный способ влиять на сознание людей. Мы еще далеки от управления, основанного на глобальной солидарности людей. Но уже сделан заметный шаг в этом направлении. Признание общей уязвимости перед терроризмом и серьезными природными катастрофами поможет нам отказаться от необходимости поиска врага, а прогресс знаний освободит многих от изоляционизма невежества, которое всегда ведет к страху, а значит, к враждебности.
На протяжении нашей жизни мы не раз наблюдали, как старые враги становились либо партнерами, либо союзниками, а также как некоторые из них расставались с багажом прошлого. И, что самое удивительное, объединяли усилия не только ради поиска нового «врага», но и ради того, чтобы его простить.
В связи с этим чаще других на ум приходят два примера: историческая вражда между Францией и Германией, трансформированная сегодня не просто в партнерство и союз, а в дружеские отношения. И Южно-Африканская комиссия по правде и применению. В этот ряд встают и новые отношения между Вьетнамом и Соединенными Штатами.
Утверждения, будто история постоянно повторяется, что характер человеческой природы неизменен, что неизменен интерес государств и неизменна ненависть людей в течение поколений, опровергаются реальностью, делами людей, которые верят в возможность осуществить то, что никогда ранее не делалось.
События сегодняшнего дня, несмотря на многочисленные исключения, доказывают, что тысячелетней враждебности можно положить конец, а идея исторического детерминизма эксплуатируется только теми, кто слишком ленив или, хуже того, у кого не хватает смелости начать новое дело ради своих детей.
«Российская газета».
2002.11 сент.
Приложение 2
Тексты для групп
Маккартизм
Из учебника «История России»
Б.Личман
Особый размах «охота на ведьм» приняла в США в первой половине 50-х годов, вошедших в историю этой страны как период маккартизма, по имени сенатора-республиканца из штата Висконсин Д.Маккарти. Он выдвинулся еще в президентство демократа Трумэна. Г.Трумэн сам проводил достаточно антидемократическую политику, но маккартисты доводили ее до уродливых крайностей. Г.Трумэн начал «проверку лояльности» государственных служащих, а маккартисты приняли закон «О внутренней безопасности», согласно которому создавалось специальное управление по контролю за подрывной деятельностью, задачей которого было выявлять и регистрировать организации «коммунистического действия» с целью лишения их гражданских прав. Г.Трумэн отдал распоряжение судить лидеров Компартии как иностранных агентов, а маккартисты приняли в 1952 г. закон об ограничении иммиграции, закрывавший въезд в страну людям, сотрудничавшим с левыми организациями. После победы республиканцев на выборах в 1952 г. начался расцвет маккартизма. При конгрессе были созданы комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, на которые мог быть вызван любой гражданин. По рекомендации комиссии любой рабочий или служащий моментально терял работу.
Апогеем маккартизма был закон 1954 г. «О контроле над коммунистами». Компартия лишалась всех прав и гарантий, членство в ней объявлялось преступлением и наказывалось штрафом до 10 тысяч долларов и тюремным заключением до 5 лет. Ряд положений закона имел антипрофсоюзную направленность, причислял профсоюзы к подрывным организациям, «в которые проникли коммунисты».
Интернет-источник:
http://belinka.ur.ru/elib/
Откуда взялся маккартизм
М.Шатерникова (Лос-Анджелес)
Комиссия по расследованию неамериканской деятельности начала действовать всерьез. Коммунисты считали себя патриотами Америки. Их противники видели в них подрывную силу, действующую тайком, незаконными методами против американского государства и общества, к тому же на деньги и в интересах тоталитарной иностранной державы.
Но тут комиссия допустила ошибку. Свое первое широковещательное расследование она посвятила Голливуду.
«Идеологический фронт» считался важным делом. Элизабет Бентли, например, показала, что коммунисты собирались не свергать правительство силой, а «просвещать» граждан, чтобы те за них проголосовали. И хотя партия страдала манией величия, не забудем, что Гитлер пришел к власти через выборы.
В кино было много «левых» и коммунистов. Но шпионажем они не занимались. У советской разведки не было постоянной базы на Западном побережье США. Ей удалось завербовать лишь одного голливудского продюсера, уроженца России Бориса Мороза, причем резидент Коротков жаловался, что Мороз «не сделал для нас ничего, направленного против США». Позже выяснилось, что Мороз сотрудничал с ФБР. В 1957 г. он издал книгу «Как я был десять лет двойным агентом», и по ней в 1960 г. сняли фильм «Человек на веревочке» (Man On a String).
К кино комиссии было трудно подступиться. Если оно и распространяло коммунистическую идеологию, то это была материя тонкая и недоказуемая. Скажем, если в фильме была реплика «Надо делиться, причем поровну – это и есть демократия», то комиссия заявляла, что это подрывная фраза, а левые поднимали ее за это на смех. Кино было проникнуто скорее леволиберальными идеями.
Голливуд также был источником финансирования компартии, но и тут докопаться до истины было сложно. Кинематографисты давали деньги на разные «прогрессивные» организации, не всегда догадываясь, куда они шли на самом деле. Так что в утверждениях левых, будто комиссия вытащила на ковер Голливуд просто для шумной саморекламы, была доля правды.
Комиссия не имела права ни судить, ни карать – только расследовать. Те, кого она вызывала в Вашингтон, были не обвиняемыми, а свидетелями. Начинали с вопроса, является ли человек коммунистом. «Дружественные» свидетели признавали, что были раньше в партии. Тогда от них требовали назвать имена других коммунистов. Выглядело это, конечно, некрасиво. Из людей делали осведомителей. Для названных дело обернулось занесением в «черные списки» и лишением работы. Списки составляли сами руководители крупных студий, напуганные тем, что государство обвинит их в покровительстве коммунистам и, чего доброго, введет цензуру».
Первые десять «недружественных» свидетелей – режиссеры и сценаристы, все члены партии – сговорились на вопросы комиссии не отвечать, ссылаясь на 5-ю поправку к конституции: она позволяет человеку не свидетельствовать против себя самого. Зато они произносили пылкие речи, обвиняя расследователей в попрании демократических свобод. Конгресс счел эту манеру не отвечать на вопросы своей комиссии оскорбительной, передал дело в суд, и за неуважение к конгрессу (а не за политические убеждения) «голливудская десятка» получила тюремные сроки от полугода до года. Режиссер Дмитрык прислал из тюрьмы заявление в комиссию, осуждающее коммунизм, и его выпустили досрочно.
Голливуд охватила паника и негодование, направленное не против коммунизма, а против комиссии и тех, кто «называл имена» (named names). Дело перешло из политического в моральный план. Злодейства коммунизма были чем-то далеким и абстрактным, а предательство вчерашних коллег, потеря работы, проявления антисемитизма (среди левых было много евреев) – вот тут, рядом. Коммунистов стали считать жертвами «охоты за ведьмами» и окружать сочувствием. Правда, знаменитый режиссер Элиа Казан заметил, что «охота за ведьмами» – название неточное. Ведьмы-то, как известно, не существовали…
Сам Казан вступил в партию молодым человеком оттого, что его отец, торговец коврами, разорился во время депрессии. Партийное руководство искусством ему не понравилось, через полтора года он ушел, а через пятнадцать лет назвал комиссии имена восьми членов своей театральной партячейки. Несмотря на то, что Казан – гордость американского театра и кино, в Голливуде вот уже полвека его подвергают остракизму. Предложения отметить его 70-летний и 80-летний юбилей, дать ему премию кинокритиков – все это неизменно проваливали. Только сейчас, в год его 90-летия, Академия кино сменила гнев на милость и дала Казану почетного «Оскара».
Американское государство сочло угрозу коммунизма достаточно серьезной и фактически развернуло «декоммунизацию» страны, подобную «денацификации» в послевоенной Германии. Государственным служащим, учителям, сотрудникам корпораций предлагали подписать «присягу лояльности» Америке. Тех, кто отказывался, увольняли. Это продолжалось до середины 50-х годов, и работу потеряли (по непроверенным оценкам) около 10 тысяч человек.
Эту эпоху называют маккартизмом, однако Джозеф Маккарти был всего лишь ее карикатурным символом. Этот новоизбранный сенатор – странный, неуравновешенный человек – не был членом комиссии по расследованию. Но с 1950 по 1954 год он выступал с крикливыми и бездоказательными заявлениями о засилье коммунистов на важных постах. Приводил огромные цифры, взятые с потолка, ничем их не подтверждая. Он вызывал антипатию не только у левых, но и у консерваторов. В конце концов, когда он выступил с обвинениями в адрес армии и даже церкви, известный юрист Джозеф Уэлш бросил ему историческую реплику: «Неужели у вас нет стыда, сэр?» Двумя третями голосов сенат вынес Маккарти порицание за недостойное поведение. Вскоре он умер в возрасте 49 лет.
Гораздо более важную роль сыграл в «декоммунизации» молодой конгрессмен, член комиссии по расследованию Ричард Никсон. Именно он вел дело Чеймберса, и многие этого ему не забыли и не простили.
Я спрашивала нескольких знакомых, либералов, помнят ли они процесс Чеймберса-Хисса. Все, конечно, помнили и все ненавидели тогда Чеймберса. На мой вопрос «За что?» отвечали: «Он предал друга». «А за что ненавидели комиссию?» – «Она разрушала человеческие судьбы». О миллионах страшных смертей и по-настоящему искалеченных коммунизмом судеб речи как-то не заходило.
Для некоторых американцев и по сию пору комиссия по расследованию и «черные списки» – большее зло, чем коммунизм, о котором они не имеют настоящего представления. Вот с нацизмом все ясно, тут враждебная реакция возникает автоматически. Но признать, что нацизм и коммунизм по сути одно и то же, готовы далеко не все.
Вестник. 1999. 27 апр.№9(216).
Интернет-источник: http://www.vestnik.com/issyes/1999/0427/win/shater.htm
http://www.vestnik.com/issyes/1999/0427/win/shater.htm
Выбор читателей
Комментарии