Мгновения

Я вижу его почти каждый день. Проходя через двор, наблюдаю, как он топчется около мусорных куч. Вижу, как он заглядывает в контейнер и шевелит там своей суковатой палкой. Как разглядывает все, что удалось выудить из объедков, тряпья и пыли. Как радуется своим находкам…
“Мусорщик”. Не берусь точно сказать, какие чувства вызывал во мне этот человек в старом, разлезшемся по швам пальто и побитой молью шапке. Отвращение? Гадливость? Пожалуй, нет. Жалость? Возможно. Однако со временем она настолько притупилась, что стала почти незаметной, растворилась в море других сиюминутных чувств. В очередной раз увидев его в нашем дворе, я только отмечал с неизменным постоянством: “Ага, снова этот возле помойки. Роется. Что он там, бедолага, находит?”
Но однажды я вышел на улицу в каком-то особом настроении. В этот день был большой праздник, светило солнышко, и на душе было легко. И я снова увидел его.
Как всегда, он рылся в мусорном баке. Вдруг мне нестерпимо захотелось сделать ему приятное. Я подошел и протянул ему немного денег.
Думаете, он жадно схватил их? Кинулся слезно благодарить? Нет, он только спросил: “Зачем?” При этом держал деньги на открытой ладони, явно оставляя мне путь к отступлению. И вот тогда я по-иному посмотрел в его темные, затянутые тенью печали глаза.
Он замялся. Начал путано объяснять, что никогда в жизни не рылся в помойках. А это… Он ищет одну вещь, которую выбросил по растерянности. Потом замолк и потупился. Ему было стыдно.
А я-то, наивный дурак, думал, будто он настолько свыкся со своим нищенством, что чувство стыда давно покинуло его душу!
Владимир Михайлович признался, что кормится с помойки. Что жена выгнала из дома. Потом позволила вернуться. Но уже не как мужа. Она давно живет с другим, а Владимиру Михайловичу отвела место в углу на кухне. Иногда она его подкармливает, а он за это убирает в комнатах, стирает белье.
А как красиво все когда-то начиналось! Когда после техникума она получила распределение в Бахчисарай, он тут же сорвался и переехал в Крым (благо сам родился там, и была квартира в Севастополе). Каждый день гонял к ней с букетом глициний на новеньком мотоцикле…
А потом его забрали в армию. Поехал служить, уверенный, что Светлана будет ждать. И даже не догадывался, в каком состоянии ее оставляет.
О том, что она была беременна, узнал, приехав в отпуск на втором году службы. Она, никому ничего не сказав, избавилась от ребенка. Стать матерью с тех пор уже не могла.
“Когда решили пожениться, родители долго меня отговаривали, – вспоминает Владимир Михайлович. – Доказывали, что она мне не пара. Да и друзья смеялись”.
Я слушал его и почему-то поневоле проникался симпатией к нему. Видел перед собой самого обычного человека, лишенного к тому же всякой позы и высокомерия, присущих, увы, многим, чья жизнь сложилась куда благополучнее.
“Дойти бы домой, доволочить эту ногу. Вот отморозил недавно, теперь хромаю”, – сказал он, прощаясь.
Я поймал и крепко пожал его руку. Он стыдливо спрятал ее в карман…
На следующий день (праздник уже отшумел) я брел по усеянному пивными бутылками парку и обратил внимание на целое семейство. Мужчина, женщина и два мальчугана собирали эти бутылки в матерчатые сумки. Дети ощущали себя в этой роли куда комфортнее, чем их родители, которые заметно нервничали и мнительно озирались. И когда кто-то из пацанов с радостным гиканьем бросался за очередной бутылкой, они шикали на него и густо краснели. Им было стыдно.
Мне тоже.
Юрий МИРОНЕНКО