Всякий, кто хоть раз поговорил с моей мамой, спрашивал меня: «Твоя мама – учительница?» «Нет, – хотелось ответить, – мама – безграмотная крымчачка. Ни дня не училась она в школе…» Я вижу тот день, будто было это со мной. …Сегодня у Берха радость: ее поведут в школу. Берха сто раз переложила из руки в руку маленькую парусиновую сумочку для книг. Ана (мама) сшила ее для дочки.
По солнечной улице мимо бедных лавок и богатых магазинов спешит девочка в школу, в школу для всех.
«Вай… Вай! – бормочет старая Султан-апай. – Нагадар халк!» (Народу-то сколько!)
Чего же она боится? Берха совсем не страшно, ей весело. Притихли девочки, жмутся к взрослым.
Долго-долго (Берха совсем устала ждать) движется нескончаемая очередь. За высокой дверью кто-то страшный и строгий. Сек-ре-тарь. Слово-то какое – чужое, скрипучее…
Но вот мать тянет ее за руку в эту волшебную дверь… Ах! Что это? Человек за столом замахал руками.
«…Только русских…» – долетает обрывок фразы.
Ах, какой пасмурный, пасмурный день!
Никогда, никогда не войти ей в этот светлый дом!.. Никогда, никогда… И все же…
Принесет Берха фунтик с сахаром или крупой, развернет аккуратно, разгладит бережно и спрячет листок в карман передничка.
Кудалар (сваты) говорят: «Что печалишься ты, Султан-апай? Шустрая у тебя дочка растет. В доме восемь детей. Всех обшивает она. Хорошей хозяйкой будет твоя Берха…»
А ей так хочется бросить все поскорее, спрятаться где-нибудь в уголке и снова, разгладив рукой листок на коленях, разбирать эти непонятные удивительные знаки.
Берха еще совсем не знает по-русски. Буквы запоминает она по вывескам на магазинах: «Г-нъ Мо-ро-зовъ», фабрика «Ме-сак-суди». Ох, как трудно, тревожно и весело складывать их в новые слова!..
…Годы и годы пролились и ушли в прошлое. Годы и годы, пока слова на незнакомом и гордом наречии обрели смысл и стали доступны Пушкин, Тургенев, Толстой, Некрасов, Островский, Горький .
И когда мне задают вопрос: «Твоя мама – учительница?», «Да, – отвечаю я, – мама – учительница».
Она никогда не училась в школе. Ее не приняли в семь, и всю жизнь в сердце у нее была незаживающая рана. Серенькую парусиновую сумочку помнит до сих пор. Она рассказала свою печальную историю в тот день, когда дала мне и брату Павлику, поступившим в школу, сшитые ею из парусины – точно такие же! – сумочки для книг…
Не один раз потом, спрятавшись где придется, плакала я от бессилия, что некому было защитить ту маленькую беспомощную девочку, мою маму…
Мама никогда не училась в школе. Но она – учительница. Мало того. Она – «директор школы». Так называем маму мы, ее дети, учителя всех специальностей: русского и литературы, математики и астрономии, физики и химии, географии и биологии, рисования и хореографии. Русский и крымчакский языки для нас родные. Не случайно я и младшая сестра Анечка обе стали преподавателями русского и литературы. Так воплотилась в жизнь мечта мамы.
«Мне интересно все, – говорила наша старенькая мама, – от микробов Евы (Ева – старшая дочь, бактериолог) до космоса Павлика (Павлик – сын, старший преподаватель Кубанского госуниверситета, математик. Вместе со своими студентами следил за движением первого спутника Земли на специально оборудованной станции).
И она была горячо увлечена нашим делом, нашей работой. И в основе наших уроков – мамины рассказы о судьбе женщины, о подневольном труде, о революции, о Гражданской войне…
Волнующие картины Гражданской войны, тиф, голод, разруха, тяжелые будни, взлет энтузиазма, стройки пятилеток, первые рабочие артели – все это, как бесконечная живая кинолента, прошло перед нашими глазами в рассказах мамы…
Вот почему, когда мне задают вопрос: «Твоя мама – учительница?» «Да!» – отвечаю я.
Виктория БАГИНСКАЯ, ветеран Великой Отечественной войны, Краснодар
Комментарии