Мария Васильковна. Тайна «Слова о полку Игореве». Часть 3

Необходимо отметить: впервые имя Марии Васильковны как возможного автора «Слова» назвал Г.В.Сумаруков в своей книге «Затаенное имя» (и еще раньше, если уж быть точным, – в тезисах зональной конференции на Урале).

Это еще не все аргументы в пользу авторства Марии. Главный аргумент – впереди, речь идет о «проблеме акростихов» в «Слове о полку Игореве». Но эту проблему мы будем обсуждать чуть позже.Самый важный аргумент из числа тех, что приведены в «Затаенном имени», – это так называемые «краестрочные записи», принцип чтения которых – сверху вниз по первым буквам строчек (наподобие акростиха).Нужно учесть, что, согласно предварительным оценкам , длина строчки в первоначальной рукописи «Слова» была приблизительно 30 букв. Разница же в длине между различными строчками может достигать и десяти букв. Я приму с небольшим «запасом», что длина строчек может отличаться от 30 на 7 букв как в сторону увеличения, так и в сторону уменьшения (но скажу заранее, что большинство краестрочий, обнаруженных в тексте, гораздо более «ровные»).От найденной буквы отступаем на 30 знаков вправо (средняя длина строки, подсказанная исследованием ). Вторая буква (А) может оказаться рядом с найденным местом (так как не каждая строка имеет длину 30 букв). Поэтому просматриваем буквы на расстоянии не более семи знаков (вперед и назад) от данной точки.

Продолжение.

Начало в №№ 4-5, 2004 г.

Аргументы

Г.В.Сумарукова

Кто такой Г.В.Сумаруков? По профессии – биолог, доцент МГУ. Вероятно, впервые он заинтересовался «Словом» на почве биологии (очень там много разных животных, и некоторые – весьма таинственные – див, зегзица и др.), а потом не расставался с этой темой двадцать лет.

Непрофессионал. А что такое профессионал? Тот, кто 5 лет протрубил в институте? Ну а что такое 5 лет в сравнении с двадцатью годами упорных занятий и научных изысканий?

Так что – был Георгий Владимирович профессионалом, да еще каким!

Написав книгу «Кто есть кто в «Слове о полку Игореве», Сумаруков сразу же стал одним из самых знаменитых исследователей «Слова». Мне рассказывали: на любое литературоведческое собрание, на любую конференцию проходил он без пропуска, демонстрируя охранникам зеленую книгу, ставшую в одночасье знаменитой.

Обивал пороги, пытаясь создать московский музей «Слова о полку Игореве», был потом председателем его ученого совета… В старом московском планетарии организовывал лекции о затмении, сопутствующем Игореву походу. Перевел «Слово» в двух вариантах, написал и опубликовал множество статей, выступал на различных конференциях…

К несчастью, мне не удалось познакомиться с Сумаруковым, его не стало 18 сентября 1997 г., когда я в казацкой станице праздновал свой день рождения (вот такие-то совпадения). А когда приехал затем в Москву, то на витрине одного из книжных магазинов увидал тоненькую книжицу – последнее, но удивительное творение Георгия Владимировича.

«Затаенное имя» – небольшая книжечка, всего 48 страниц, однако, содержит блистательные идеи. Когда я прочитал ее, то я оценил их как прорыв в «слововедении», и нынче не поменял своего мнения. Поэтому позволю себе привести сравнительно большие выдержки из «Затаенного имени».

Вот какие аргументы приводит Г.В.Сумаруков в пользу авторства Марии Васильковны (кроме тех, что уже приведены):

1. Если сравнить два описания боя Игоря: в «Слове» и в Ипатьевской летописи, то можно увидеть кардинальные различия.

«Слово»:

Утром, в пятницу, потоптали они поганые полки половецкие и, рассыпавшись стрелами по полю, помчали красных девиц половецких, а с ними золото, и паволоки, и дорогие оксамиты. Ортмами, япончицами и кожухами стали мосты мостить по болотам и топким местам – и всяким узорочьем половецким. Червленый стяг, белая хоругвь, червленый бунчук, серебряное древко – храброму Святославичу!

«По этому описанию, – пишет Сумаруков, – совершенно невозможно воссоздать картину сражения. Собственно, о сражении здесь сказано поверхностно, в самых общих фразах: половецкие полки «потоптаны». А вот о военной добыче говорится, наоборот, очень подробно: ценные украшения и одежды перечислены со всей скрупулезностью.

Так писать могла только женщина. Более того, в поэме, там, где приведено окончание сражения Игоря, а также в описаниях сражений давно минувших дней всюду предметы военного обихода снабжены яркими эпитетами, например: щиты червленые, сабли каленые, полки железные. Метафорично говорится о действиях воинов на поле брани: занять оборону – это значит кликом поля перегородить, пойти в наступление – рассыпаться стрелами по полю. Таких эпитетов и метафор здесь очень много. Именно они придают поэме ту особую поэтичность, которая выделяет ее из остальной массы древних, безусловно, замечательных, но все же прозаических литературных произведений. Такая манера описания сражений, какую мы видим в «Слове», явно более подходит автору-женщине, нежели мужчине».

Ипатьевская летопись:

Наутро же, в пятницу, во время, когда служат обедню, встретились с полками половецкими. Успели подготовиться половцы: вежи свои отправили назад, а сами, собравшись от мала до велика, стали на противоположном берегу реки Сюурлий. А наши построились в шесть полков: Игорев полк – посередине, а по правую руку – полк брата его, Всеволода, а по левую руку – Святослава, племянника его, перед этими полками – полк сына его, Владимира, и другой полк, Ярославов: ковуи с Ольстином, а еще полк впереди: стрелки, собранные от всех князей. И так построили полки свои…

«Мы не знаем, – комментирует Сумаруков, – кем был автор этой летописной повести – человеком светским или из духовного сословия, но ясно, что он был мужчиной, а не женщиной. Столь же тщательно описаны ратные сцены и многих других военных повестей всего древнерусского периода».

2. Одно из возражений против авторства женщины – многочисленные употребления образов из соколиной охоты, например в описании игры на гуслях певца Бояна:

Боян же, братья, не десять соколов на стаю лебедей пускал, но свои вещие персты на живые струны возлагал – они же сами князьям славу рокотали.

Или еще пример:

Тогда пускал десять соколов на стаю лебедей – которую догонял сокол, та первая песнь пела.

Если автор увлекается соколиной охотой, то он – мужчина, потому что соколиная охота – мужская забава. Но, «известно, что женщины лично участвовали в княжеских охотах». Существует «летописное сообщение о неудачной попытке Святослава взять в плен Давыда Смоленского. Нападение совершено на охоте, причем и Давыд, и Святослав охотились вместе с женами».

3. «Еще одна литературная особенность может свидетельствовать в пользу автора-женщины. Это плачи. Всего в поэме три плача: плач русских женщин о павших на поле брани мужьях, знаменитый «Плач Ярославны» по мужу Игорю, плененному половцами, и плач княгини Анны по утонувшему в реке Стугне сыну Ростиславу (кстати, в этой сцене автор не упомянул имени его сводного брата Владимира Мономаха, на глазах которого Ростислав утонул – это явное умолчание о Владимире Мономахе; об умолчаниях см. ниже). Хорошо известно, что во все времена слагательницами и исполнительницами плачей на Руси были женщины. В летописях, которые почти всегда писались мужчинами, о плачах упоминается лишь вскользь и поверхностно».

4. «Полоцкая тема в «Слове» – визитная карточка автора». «Полоцкий раздел занимает одну десятую часть всего текста поэмы – столько же, сколько описания всех сражений, вместе взятых. Такое внимание к полоцким событиям может свидетельствовать о полоцком происхождении автора».

«Князь Брячислав – родной брат Марии Васильковны. В поэме сказано: Не было тут брата Брячислава… (выделено мной. – Г.В.). Если бы поэму писал посторонний этому персонажу человек, он написал бы: Не было тут князя Брячислав… но не брата. Очевидно, употребление этого слова указывает на родственные отношения писавшего поэму к Брячиславу и его братьям».

«Князь Всеволод («другой Всеволод») был братом Марии. Он, как и Изяслав, в летописях не упомянут. Итак, в этом разделе поэмы названы три родных брата Марии Васильковны. Осведомленность автора о полоцких делах значительно бoльшая, чем у летописцев…»

5. «Можно привести еще одно косвенное свидетельство в пользу полоцкого происхождения автора «Слова». Родоначальник князей Ольговичей, Олег Святославич, в поэме назван Олегом Гориславичем. Ни в каких других письменных источниках он Гориславичем не прозывался. Это отчество-прозвище происходит от имени Горислав. Происхождение его, считают исследователи, неясно. Ясна только вторая половина имени – слав, т.е. слава или славный. Первая же половина имени произошла либо от слова горе (в таком случае полное имя – Горькославный), либо от слова гора, верх – Верхославный, но, думается, что правомочно производить его и от глагола гореть, тогда полное имя означает Горящий славой. Так или иначе, но в поэме Олегу Гориславичу автор и сочувствует, и осуждает его, и восхищается им. Имя Горислав (женская разновидность – Горислава) в древнерусских письменных источниках встречается считанное число раз. Два из них для нас представляют интерес, поскольку имеют прямое отношение к Полоцкой земле.

Владимир I Красное Солнышко, взяв в жены полоцкую княжну Рогнеду после кровавой расправы над ее отцом и братом, прозвал ее Гориславой. Дальнейшая судьба Рогнеды-Гориславы была горестна: Владимир выслал ее с сыном-первенцем Изяславом в отстроенный для них город в Полоцкой земле – Изяславль. Изяслав стал основателем династической ветви Полоцких князей, к которой принадлежала и Мария Васильковна. Второй раз это имя встречается в связи с более близкой Марии Васильковне родственницей. Игуменья Евфросиния Полоцкая постригла в монахини двух своих сестер, родную и двоюродную, и двух племянниц. Родную сестру в миру звали Гориславой. Княжна Мария Васильковна приходилась Гориславе племянницей и, возможно, училась вместе с ней в монастырской школе. Без сомнения, Мария Васильковна знала и трагическую судьбу Полоцкой Рогнеды-Гориславы, приходившейся ей прабабкой.

Таким образом, в роду Марии Васильковны были две Гориславы, о судьбах которых она знала. И если она действительно была автором «Слова», то становится понятным отнесение этого очень редкого отчества-прозвища к Олегу Святославичу, родному деду ее мужа. Неясно только, почему она его так прозвала – из сочувствия, осуждения или восхищения».

6. На Руси было всего три Софийских собора. В поэме же упомянуты лишь два – Киевский и Полоцкий. А Новгородский собор, второй по значению, не упомянут. Причина умолчания заключается, видимо, в том, что автор не хотел писать о неприглядном эпизоде, происшедшем в 1067 году. Всеслав Полоцкий, захватив Новгород, снял с Софии колокола и перевез их на Софию Полоцкую. В полоцком разделе поэмы говорится о том, что Всеслав, находясь в Киеве, слышал звон колоколов из Полоцка. О том, что это были новгородские колокола, автор не упомянул. Такое умолчание мог сделать лишь полоцкий автор, симпатизировавший Всеславу и представлявший его идеальным князем.

Автор в «Слове» ничего не пишет о Владимире Мономахе, княжившем в Киеве несколько десятилетий назад. Между тем этот могущественный князь мог бы быть блестящим примером для подражания князьям Игорева времени. Во-первых, Владимир Мономах, как никто из других князей, создал прочное единство на Руси. Во-вторых, объединив Русь, он нанес такой сокрушительный удар по половецким ордам, что после него в южных степях половцев не было около двух десятилетий.

Но Владимир Мономах принимал участие и во внутренних походах, в междоусобной борьбе Древней Руси. Немало таких походов связано с Полоцкой землей, и о них он пишет в своем «Поучении детям»…

«Еще одно красноречивое умолчание – о великом князе Киевском Мстиславе Владимировиче, сыне Владимира Мономаха. Он успешно продолжал политику отца, ведущую к сплочению русских княжеств в борьбе с внешней опасностью. Как сказано в летописи, он загнал половцев за Дон и за Волгу, за Яик (Урал). Известны его успехи в установлении добрых отношений со многими европейскими странами. За многочисленные достоинства этого могущественного князя еще при жизни называли Великим. Но по отношению к Полоцкой земле Мстислав Великий, как и его отец, проводил жесткую политику. Так, он организовал совместный поход нескольких князей против «непослушного» Полоцкого князя, намеревавшегося вернуть отторгнутые еще Владимиром Мономахом Минскую и Друцкую волости. Наступление шло четырьмя колоннами, и нападение на полоцкие города должно было произойти одновременно в условленный день. Но полочане сами изгнали неугодного Мстиславу князя, избежав тем самым разгрома. По отношению к Полоцкой земле Мстислав совершил еще одно унижавшее полочан действие. За очередное непослушание он вызвал в Киев трех полоцких князей с семьями и двух княжичей, там их осудил и выслал в Византию, в Константинополь, к своему зятю, императору Иоанну II Комнину. Ссылка продолжалась десять лет.

Оба великих князя – Владимир Мономах и Мстислав Великий – крепко держали единство Руси в защите от половецкой опасности, поэтому они, без сомнения, были бы очень удачными образцами князей для дополнительного утверждения главной идеи «Слова». Но по отношению к Полоцкой земле они проводили разрушительную, подчас унизительную политику. Следовательно, умолчание их имен может указывать на полоцкое происхождение автора поэмы, которому оба эти князя, разумеется, не были симпатичны».

Это еще не все аргументы Г.В.Сумарукова в пользу авторства Марии. Главный аргумент – впереди, речь идет о «проблеме акростихов» в «Слове о полку Игореве». Но эту проблему мы будем обсуждать чуть позже.

А сейчас вновь перенесемся в Древнюю Русь…

МАРИЯ – ЯРОСЛАВНЕ

На брегу моря половецкие девы песни распевают, весну величают, златыми браслетами русскими звенят, вспоминают Шарукана, поверженного Святославом – радуются отмщению… А как любили веселиться наши погибшие дружины!

…Твое счастье, Ярославна, что Всеволод Ярославич не был в числе твоих предков – темная кровь передается по наследству. Он не твой предок, ведь галицкие князья ведут род свой от князя Владимира Ярославича, другого сына Ярослава Мудрого, который умер еще при жизни отца, и во всей этой темной войне между детьми Ярослава участия не принимал. И хотя ныне муж мой князь Святослав сменил вражду на мир с Рюриком Ростиславичем, потомком Мономаха, и даже правит русской землею совместно с ним (хотя и считается старшим), нет в моей душе доверия Рюрику, а он, хоть и улыбается ходыне Святославовой, в душе таит ненависть ко мне, ведь я едва не застрелила его брата, Давыда, собственной рукой. Да, Ярославна, это было.

Но вернемся снова к тем давним временам, когда жили сыны Ярославовы… Итак в Тьмуторокани остался лишь один последний сын Святослава – Роман Святославич. Собрал он своих воинов, нанял половцев, и решился выступить в поход за честь своего племени, за кровь Бориса Вячеславича. Но как вступил он в златое стремя, солнце покрылось тьмою, ночь настала среди дня, пробудились птицы, заревели стада… Так было, Ярославна, и когда Игорь твой выступил в свой поход – темная тень луны затмила ясно солнце. И се есть знак смерти для русских князей, потомков Даж-бога, то есть Бога солнца. И взглянул князь на свое воинство, и увидел – все оно тьмою покрыто. Но сказал Роман, верный слову своему и чести: «Братия и дружина! Лучше нам порубленным быть, чем в полон попасть!». И выступило войско его в поход. Потому что настоящий воин иногда должен действовать вопреки знамениям сил небесных, если того требует доблесть и боевой пыл. Не кори Игоря, доченька, он знал о Романе, знал, чем кончился его поход злосчастный, но не придал этому значения: не мог Игорь свернуть с предназначенного ему пути. Ведь когда лучник натягивает тетиву, ничто не способно уже остановить стрелу…

Преломить копие, установить мир – нет ничего благороднее. Игорь ведал грозные опасности похода, но надеялся на поддержку Кончака, – тот опоздал; но почему, почему, не бросился Кончак на защиту друга? Почему не вступил в бой с Гзой? Почему нарушил древние заветы гостеприимства? Почему лишь выкупил Игоря, но не отмстил за него?

Романа тоже предали половцы. Всеволод перекупил их. Романа убили, и не ведает никто, где кости его лежат.

Но Игорь-князь жив, жив, Ярославна, и он обязательно вернется к тебе. И когда это сбудется, не забудь тогда старую княгиню Марию, вспомни ее добрым словом тогда…

Искусство игры на гуслях передается от отца к сыну.

Был Словута-отец, знаменитый гусляр, был да умер. И по городам и весям ходить стал с гуслями Словута-сын. Это он выучил меня игре на гуслях, то было еще в годы ученичества моего у Ефросинии Полоцкой. Полюбил его муж мой, Святослав. Но, ох, не любило Словуту все племя Мономахово! Появлялся Словута неожиданно и неожиданно уходил, повесив гусли за спиной. И однажды ушел Словута – да так и не вернулся… Видно, все же настигли его псы Мономаховы.

Во Владимире Волынском, куда после свадьбы приехали мы с мужем, впервые услышала я свист боевой стрелы, увидела полки мужа и отца его, великого князя Всеволода Ольговича, построенные в боевом порядке под черными знаменами во время войны с Владимиром Володаричем, выступившим против нас по непомерной своей гордости. Я в полном боевом облачении сидела на коне рядом с мужем, хотела быть на него во всем похожа. Он смеялся: «Ты ради меня парнишкой станешь!». Но та, первая война была не опасна: на нашей стороне было преимущество и в силе военной, и в боевом духе. Те годы – время счастья, молодости, пора любви, заботы о маленьких детях… Я все время была рядом с мужем: вместе мы возились с малышами, вместе ездили на охоту, вместе принимали гостей и поднимали заздравные чаши. Счастье царило в доме нашем…

Между тем на огромных пространствах Руси вновь зрела крамола. Жизнь Всеволода Ольговича подходила к концу. Он знал об этом и хотел престол киевский передать своему брату Игорю.

Как тебе известно, Ярославна, Всеволод, его брат Игорь и отец твоего Игоря Святослав – Ольговичи, сыновья Олега, прозванного Гориславичем. Того самого Олега, которого Всеволод Ярославич после битвы на Нежатиной Ниве пленил и отправил в ссылку в Византию. Всеволоду Ярославичу помог в этом сам византийский император Никифор III – он считал Всеволода союзником и рад был услужить. Олега отправили на греческий остров Родос, и он там не зря провел время: женился на гречанке, красавице Феофано Музалониссе, от слова «музыка», – а сама она была, говорят, прекрасней самой прекрасной музыки, потом вернулся на Русь, в Тьмуторокань. Музоланисса не поехала с ним, ждала, что возвратится ее князь, и слала ему плачи за море. Но не вернулся русский князь Олег…

Византийцы отпустили Олега, договорившись, что он заплатит за себя богатый выкуп нефтью, которую добывают в Тьмуторокани – им она была нужна для византийского огня – горючей смеси, что горит и в воде… Так-то Олег вновь и попал на Русь.

Началась долгая война между ним и Владимиром Всеволодовичем Мономахом. Вся южная Русь была охвачена пожаром войны.

Тогда при Олеге Гориславиче сеялось и взрастало междоусобие, погибали тут и там внуки Даж-бога. В крамолах княжеских век человеческий сокращался. Тогда по русской земле редко пахарь песни пел, но часто вороны кричали, слетаясь на добычу, трупы деля меж собою.

Для Владимира Мономаха не было никаких моральных границ, хотя в своем «Поучении», написанном перед смертью, старался он выглядеть справедливым миролюбцем. Но вот что припоминается мне, Ярославна. Однажды Мономах заманил для переговоров половецкого хана Итларя, гостившего с сыном в Чернигове. Итларь пришел в Киев, и тогда Владимир предательски убил его, вырезал всю его свиту и еще потребовал от Олега, чтобы тот выдал и сына Итларя, оставшегося в Чернигове. Олег отказал. Тогда Мономах натравил на Олега митрополита, и тот вызвал Олега на суд. И Олег сказал: «Не пойду на суд к епископам, игуменам да смердам!» Вот за что возненавидел князя Олега Мономах и все его племя – Олег мог за себя постоять и никогда никого не предавал. Был он живым укором сыну Всеволода Ярославича. За это и объявили мономашичи Олега врагом русской земли…

И вот теперь сын Олега, мой тесть, князь Всеволод (какой-никакой он был, а все же – не Мономахово племя!) умирал в Киеве. Мы с мужем срочно приехали туда. Там было уже много незваных гостей. Как летучие мыши слетелось туда все мономашье отродье – и все ждали смерти Всеволода. Лишь один Святослав Ольгович (отец твоего Игоря, Ярославна) был среди них нашим другом. Все вокруг кишело изменой. Племя мономашичей все еще боялось мощной десницы Всеволодовой, хоть и оставалось тому жить несколько дней. Всеволод потребовал, чтобы все князья целовали крест Игорю Ольговичу. И все целовали, и все приносили клятву… Но стоило закрыться глазам Всеволода, как все эти клятвы были забыты.

Мономашичи хотели посадить на престол своего Изяслава Мстиславича, сына того Мстислава, что нас в ссылку отправил, они привели к Киеву войска, со всех сторон окружили древние стены… Лишь мой Святослав и Святослав Ольгович остались верны Игорю Ольговичу, которому суждено было пробыть киевским князем всего лишь несколько дней. Когда началась битва, Святослав не позволил мне быть рядом с ним: слишком уж серьезно было дело. Он повелел мне ждать его в Ирининском монастыре.

Оказывается, когда город осаждают, в нем воцаряется полная тишина. Вблизи стен слышны крики людей и звон металла, а на улицах – совершенное безлюдье. В соборе монахи завели тихую молитву, и я тоже молилась, но не так. Я молилась Солнцу, Днепру и Ветру: «Светлое, ты пресветлое Солнышко! – говорила я. – Ты для всех красно, для всех светло! Помоги ладе моему! Днепр, о Днепр Словутич! Ты пробил горные кручи! Не оставь ладьи лады моего! Ветер, брат мой! Ты надуваешь паруса в море, колышишь ветви деревьев, несешь облака в небе… Неси стрелы лады моего в цель! А коли ранят князя моего, превращусь я в чайку, полечу над Днепром, омочу рукав бебрян в живой воде, утру князю раны на могучем теле».

И вдруг вдали углядела я точку, которая вспыхнула ярким золотом на солнце: то был золотой шлем моего мужа, Святослава. Странная картина: по всем признакам битва закончена, а Святослав будто никуда и не торопится, медленно едет к монастырю на коне, рядом с ним верный воевода Кочкарь и несколько воинов. Едут и спокойно разговаривают…

Подъехал, слез с коня, обнял меня. Оказалось: самое худшее. Изяслав Мстиславич победил, въезжает в Киев, монахи с иконами встретили его, жители с приветственными криками вышли на улицы – боялись, что тот отдаст Киев на разграбление своим витязям. Игорь Ольгович со своими воинами застрял в каком-то болоте, окружен врагами и не может выбраться, ранен. Святослав Ольгович вынужден был отступить и поехал сначала в Чернигов, а потом сбирается в Новгород-Северский и в другие города искать управу на Изяслава..

– Бежим, муж мой! – сказала я.

– Куда бежать, Мария? – ответил он. – Всюду теперь настигнут нас. К тому же за теми, кто бежит, гонятся и убивают как трусов и врагов.

– А здесь? Разве здесь мы в безопасности?

– Здесь по крайней мере нашей жизни ничто не угрожает. Ни один холоп не посмеет поднять руку на князя из рода Ярослава. Этот золотой шлем, что на мне – лучшая нам защита. Да и Изяслав побоится, думаю я, марать имя свое убийством безвинного родственника в первые же дни княжения. Борис и Глеб у всех на памяти, спасибо попам.

Вышло так, как сказал Святослав. Новый князь Изяслав Мстиславич (сын того Мстислава, что отправил род наш в Византию, помнишь, Ярославна, я рассказывала об этом?) приблизил нас к себе, и мы жили в княжьем доме, пользуясь всеми привилегиями князей, хотя и не могли по своей воле покинуть великого князя. Несчастного князя Игоря Ольговича держали под охраной, потом он (по воле или по неволе – не знаю) стал чернецом, монахом. Вскоре Изяслав поручил моему мужу одно опасное предприятие: пресечь «самоуправство» князя Вячеслава, дяди Изяслава (у которого, кстати, на Киев было гораздо больше прав, чем у самого Изяслава). Святослав поехал. Все прошло успешно. В результате Владимир Волынский у нас отняли, но дали несколько городков в Волыни, куда мы, впрочем, уехать так и не успели…

Между тем Святославу Ольговичу передали, чтобы он ступал прочь из Новгорода-Северского и не требовал освобождения брата своего Игоря, за что ему обещал Изяслав оставить Курскую волость, где он княжил ранее. Узнав об этом, Святослав Ольгович заплакал и сказал: «Не хочу ни волости и ничего другого, но верните лишь мне брата моего, Игоря». Но Изяславу легче было умереть, чем отпустить на волю смертельного врага своего. Он науськал на Игоря киевскую чернь. И когда Игорь молился во храме, толпа выволокла его и растоптала…

Нас со Святославом ждала бы та же участь, но в то время Изяслав отпустил нас в Чернигов. Дело было так. Однажды ночью прискакал в Киев верный нам человек от Святослава Ольговича. Новости были важные: Святослав позвал на помощь северного князя Юрия Долгорукого, твоего деда (который, тоже имел больше прав на престол киевский, нежели Изяслав). Поддержку обещали также и черниговские князья, потомки Давыда Святославича. Святослав вспыхнул: «Хочу быть со своими». К тому же и пребывание наше в Киеве становилось все более тягостным. За нашей спиной часто слышались плохо скрываемые насмешки. И вот Святослав испросил у великого князя позволения отбыть в Чернигов, где прошла его юность. «Вся жизнь моя – там», – говорил Святослав. И, к счастью, Изяслав дал свое согласие. В то время он еще не знал, что черниговские князья замышляют союз с Долгоруким против него. Это стало известно буквально через несколько дней после нашего отъезда, и, верно, Изяслав горько пожалел о своем позволении, но, как говорится, птички упорхнули…

Началась долгая война. Мы с мужем были вместе и в бою, и в пирах. Подрастали рядом и наши дети, под трубами рождены, под шлемами взлелеяны, концом копья вскормлены…

…Вернемся, Ярославна, ко временам войны иной: между Олегом Гориславичем и Владимиром, прозванным Мономахом. По смерти Всеволода в Киеве сел Святополк, сын Изяслава Святославича, поскольку он был старше Владимира, и тот не посмел нарушить закон дедов о лествичном восхождении на престол Киевский. Меж тем война опустошила уже весь юг Руси. Города опустели, в селах пылали церкви, житницы и гумны. Пленники, заключенные в цепи, шли тут и там из одной страны в другую, и сказывали они друг другу: «Я из того-то города русского». «А я из такого-то», – отвечал товарищ по несчастью…Много неправедностей совершалось, и я уже рассказывала тебе об участи несчастного половецкого хана Итларя…

В Стугне-реке утонул во время битвы с половцами юноша Ростислав, брат Мономаха. Сам Мономах был рядом, говорят, прыгнул в воду, чтобы спасти брата. Я же думаю, Мономах и утопил его – брат мог стать его соперником и смертельным врагом…И склонились ветви деревьев от жалости…

Пользуясь распрями между князьями русскими, половцы набеги свои совершали, жгли города русские, уводили в полон русских женщин. Хан Боняк чуть было Киев не захватил, выжег монастыри, погубил и монахов, грабил церкви, келии, деревянные предместия Киева.

Русь приближалась к тому последнему краю, за которым уже не было бы ей спасения. И собрались князья в Любече, чтобы утвердить мир и границы. И пока целовались и пировали князья, Мономах задумал новое злодейство, которое совершил не своими руками. Ведь Мономаху все еще не удалось сесть на Киевский престол, там сидел его старший брат Святополк. И вот Мономах сделал так, что до великого князя Святополка дошли слухи, что якобы Мономах вместе с Васильком Теребовльским замышляют измену. Хорошо придумал он, чтобы на себя самого донести: никто потом не поверит, что сам же Владимир Мономах всему причиной. Ничего не подозревавший Василько ехал в ту пору мимо Киева, зашел помолиться в монастырь св. Михаила… «Видишь, – сказали Святополку, – он не собирается даже предстать пред очи твои: как же он ненавидит тебя!». Между тем Василько лишь торопился к себе домой, так как услышал, что половцы собираются напасть на него.

Святополк послал к Васильку: «Прошу тебя, заедь ко мне, хочу хоть обнять тебя на дорогу». Василько сел на коня и поехал в Киев. Князь ввел его в горницу и сам вышел. Потом ворвались воины, связали Василько, повалили на пол и острым ножом выкололи ему глаза… Потом злодеи убежали, оставив бедного князя в крови на полу без памяти. Он пришел в себя, спросил: «Где я?» И еще, говорят, сказал: «Зря вы сняли с меня окровавленную рубашку, в ней предстал бы я пред верховным Судиею». Вскоре все выяснилось, общий гнев обрушился на Святополка. А Владимиру только того и нужно было: чем хуже Святополку, тем ближе Мономах к престолу желанному златому Киевскому…

Акростихи?

О внешнем виде «Ярославской» рукописи граф Мусин-Пушкин писал: «…Разобрать ее было весьма трудно, потому что не было ни правописания, ни строчных знаков, ни разделения слов, в числе коих множество находилося неизвестных…». Отсюда понятно – текст списка XV (или XVI) века, а следовательно, вероятно, и рукописи XII века написан сплошь, без раздела на слова.

По меньшей мере два переписчика (их могло быть и больше) в XV и в XVIII веках могли значительно изменить характер рукописи, например, в XVIII веке было сделано разбиение на строчки и на страницы.

Более того, многие исследователи «Слова» не без оснований предполагают, что страницы рукописи были перепутаны. Так, например, Б.А.Рыбаков пишет: «Филологи возражают против каких-либо сомнений в цельности и ненарушенности текста, объясняя нелогичности «поэтической вольностью» Автора, но мы не можем закрыть глаза на явное механическое нарушение текста». Б.А.Рыбаков приводит ряд примеров, которые «свидетельствуют о насильственном разрыве целостного текста вставками, которые в свою очередь тоже в некоторых случаях подвергаются механической перетасовке, нарушающей даже грамматические формы… Это очень хорошо объяснится, если мы допустим не сознательную порчу текста, а всего лишь невнимательность при переплете «ветшаной книги» с рассыпавшимися листами» (Б.А.Рыбаков, «Петр Бориславич». М.,1991, стр. 6-7).

Между тем сейчас пойдет речь об особенностях текста, которые дают основание для предположительной разбивки его как на страницы, так и на строки, причем так, как это было изначально. Эти особенности текста – суть феномены, ни в каком другом древнерусском тексте не наблюдающиеся…

Сам факт отсутствия аналогов мог бы служить аргументом против «реальности» феноменов, описываемых ниже, однако и само «Слово» ведь явление для русской (в т.ч. древнерусской) литературы уникальное.

Вернемся к книжке Г.В. Сумарукова.

Самый важный аргумент Г.В.Сумарукова из числа тех, что приведены в «Затаенном имени», – это так называемые «краестрочные записи», принцип чтения которых – сверху вниз по первым буквам строчек (наподобие акростиха).

Исследуя текст «Слова о полку Игореве» и разбивая его на гипотетические строчки, Г.В.Сумаруков обнаружил, например, следующие возможные краестрочия (всего он нашел их 5), подтверждающие его догадку.

Г.В.Сумаруков не приводил в своей книжке никакого статистического обоснования результатов поиска. Поскольку текст «Слова» содержит около 15 тысяч знаков, можно предположить, что, разбивая текст на строки произвольным образом, в виде «краестрочий» в нем можно обнаружить любые слова и словосочетания, составленные из часто встречающихся букв. К таким относятся и «Мария», и «сие писа». Поэтому у меня, когда я прочитал «Затаенное имя», сразу же возникло желание проверить результаты Сумарукова. Это можно было легко сделать с помощью несложной программы на компьютере, описание которой приводится ниже.

Алгоритм.

Программа, о которой идет речь, состоит из нескольких шагов.

Представим себе, что текст «Слова» (или вообще какой-то текст, который мы подвергаем проверке на наличие в нем какого-то определенного краестрочия) расположен в виде линии: «н,е,л,е,п,о,н,ы,б,я,ш,е,т,ь,б,р,а,т,и,я» от начала до конца.

Предположим также, что краестрочие, которое мы ищем, – «МАРИЯ».

Шаг первый.

Просматривая буквы слева направо по одной, находим первую букву краестрочия (в нашем случае – М). Если такая буква найдена, переходим ко второму шагу.

Шаг второй.

Нужно учесть, что, согласно предварительным оценкам Г.В.Сумарукова, длина строчки в первоначальной рукописи «Слова» была приблизительно 30 букв. Разница же в длине между различными строчками может достигать и десяти букв. Я приму с небольшим «запасом», что длина строчек может отличаться от 30 на 7 букв как в сторону увеличения, так и в сторону уменьшения (но скажу заранее, что большинство краестрочий, обнаруженных в тексте, гораздо более «ровные»).

От найденной буквы отступаем на 30 знаков вправо (средняя длина строки, подсказанная исследованием Г.В.Сумарукова). Вторая буква (А) может оказаться рядом с найденным местом (так как не каждая строка имеет длину 30 букв). Поэтому просматриваем буквы на расстоянии не более семи знаков (вперед и назад) от данной точки.

Если нужная буква (А) найдена, переходим к следующему шагу: ищем третью букву.

Шаг третий.

От найденной второй буквы (А) отступаем на 30 знаков вправо и «сканируем» вперед и назад на 7 знаков. Если нужная третья буква (Р) найдена, переходим к следующему шагу.

Четвертый и пятый шаги полностью аналогичны второму и третьему шагам (только в них разыскиваются буквы И и Я).

Если на каком-то из шагов от второго до пятого буква не находится или «сканирование» уже закончено, то нужно вернуться к предыдущему шагу (возможно, требуется еще раз провести «сканирование»).

Если краестрочие найдено, то оно распечатывается, но работа программы продолжается, то есть продолжается «сканирование» предыдущего шага (оно может еще не быть закончено) или происходит возврат к предыдущему шагу.

Программа была реализована в языке QBASIC.

Наиболее интересные результаты получились при попытке запустить программу, задавая на «входе» имя «Мария». Согласно традиционной орфографии, имя «Мария» пишется с «i» (иже). Однако эта буква в древних рукописях встречается довольно редко, для иноязычных слов и для обозначения чисел. В XII веке имя «Мария» часто писали с «и» (ижеи). Такое написание можно встретить, например, на берестяных грамотах Новгорода.

Вместо слова «краестрочия» в дальнейшем будем употреблять термин «скрытое слово», так как такие слова (и тексты) могут располагаться на странице по-разному. Я обнаружил 114 возможных скрытых слов.

Изучая скрытые слова, видим явление, которое можно называть группированием найденных вариантов: некоторые варианты скрытых слов имеют общие буквы. Дело в том, что вероятность найти новый вариант, в котором буквы совпадают с уже найденными в предыдущем случае, должна быть несколько выше – и это приводит к тенденции «слипания» вариантов.

Последовательные варианты образуют группу вариантов, если каждый следующий имеет хотя бы одну общую букву с предыдущим. Будем считать также входящими в группу условно и те варианты, которые «накладываются друг на друга», хотя и не имеют общих букв. Пользуясь этими правилами, легко выделять 23 группы вариантов в общем списке.

Когда я взглянул, как располагаются первые выходящие из работающего принтера группы вариантов, то я был поражен удивительной равномерностью их расположения. Я поэтому сразу же предположил, что это – страницы первоначальной рукописи. Я посмотрел на календарь и часы. Было 23 апреля 1998 года, 16 часов 10 минут.

Вот эта распечатка. (См. стр. 94).

Что меня буквально потрясло, так это совпадение размера страниц, как они получаются при вычислении, с их предполагаемым размером у Сумарукова: приблизительно 20 строк по 30 знаков, то есть 600 знаков на странице. У меня на первой странице 571 знак, на второй – 603, на третьей – 584, на четвертой – 579, на пятой – немного больше: 775…

Пять страниц, четко отмеченных именем автора на каждой, – ведь это удивительно! Компьютер смог вычислить, казалось бы, навсегда утерянные, рассыпавшиеся в прах несколько веков назад страницы великой рукописи! А еще не верят, что рукописи не горят!

Размахивая распечаткой, я побежал демонстрировать свое открытие домашним. Но никто не заинтересовался. «А? Что там? Какие-то полосочки? Ну это все… совпало, наверно… Ладно, ты за хлебом-то сходил?»

В этот день я встретился с Александром Беловым, возглавлявшим в то время общественный музей «Слова о полку Игореве» в Москве. Он делал доклад в МГУ на биофаке. Обстановка была нервная, тема новаторская, и когда я показал свои бумажки, он протянул: «Да-а-а… М-м-м…». И сразу заговорил о другом.

Я вышел из МГУ. Шел дождь. Мне хотелось плакать. Я вытащил свои распечатки. Дождь, мелкий и нудный, начал чертить на них тоненькие потоки. Я подумал: «К черту науку! К черту все мои открытия! Вот пойду сейчас и… и… выкину все эти «открытия» в урну!»

И вдруг я увидел тоненькую девушку и узнал в ней мою знакомую журналистку, которая еще только доучивалась на журфаке.

– Привет!

– А, здравствуйте! – отвечаю.

– Что не веселы? Голову повесили?

– Так, – говорю, – как-то… Дождь вот.

Помолчали немножко. Дождь струился за воротник.

– Открытие, – говорю, – совершил. Да только оно никому не нужно. Да вы идите, ведь промокнете, сюда вот, под крышу…

И повело меня. Рассказал все от начала до конца. Она слушала, и глаза у нее были настолько широко открыты, что, казалось, в них отражается вся высотка МГУ. Вот так и получилось, что я не выбросил свои распечатки из-за девушки, которая одна на всем свете поняла и оценила мою находку.

Итак, подведем предварительные итоги.

Мы встречаемся здесь с очень характерной проблемой для человековедческих наук: