Люди успешные – люди образованные

Еще совсем недавно осведомленные чиновники Министерства образования и науки РФ говорили: никто из руководителей ведомства на «Родительское собрание» «Эха Москвы» никогда не придет. Почему шли такие разговоры понятно – ведь на этой радиоволне в прямом эфире идет нелицеприятная критическая разборка различных реформ и новшеств в области образования, в ходе которой высказывают мнение не подхалимы и трусы, а смелые педагоги и родители. Но в первый день нового года на такую встречу (правда, на другую передачу) вдруг пришел министр образования и науки РФ Андрей Фурсенко, а через два дня передачу повторили и на «Родительском собрании». Правда, народ вопросы задать так и не смог, вот и получился практически монолог министра на весьма актуальную тему.

– Если говорить о российских традициях, то мы помним, что высокий уровень образования и понимания не всегда обеспечивает счастье в жизни. Что касается знаний, может быть, как более утилитарной вещи, как старта, базы для успехов в карьере, то мне кажется, что и здесь это не всегда напрямую связано. Хотя в целом все как-то соотносится. Люди успешные – в основном все-таки люди образованные, получившие хорошее образование.

Меняется экономика, меняется жизнь, это требует больших компетентностей: не набора знаний, а умения их применять и использовать. В этом плане именно умение разумным образом распорядиться ими – свидетельство успеха. Этому тоже надо учить и учиться, но подходить к этому надо по-другому, чем мы привыкли.

Мы за очень короткий срок полностью сменили всю логику высшего образования. В Советском Союзе в вузы шли максимум 20% выпускников школы, при этом до 11-го класса (в свое время до 10-го) доходили далеко не все.

У нас сейчас значительная часть людей доходит до 11-го класса, потом те, что выходят из 11-го класса, в подавляющем большинстве стремятся попасть в самые разные вузы. Поэтому образование полностью поменялось. Вчера оно было для ограниченного круга лиц, причем людей, которые в основном не только хотели, но и могли учиться. Сегодня в вузы идут не только те, кто может – многие не могут, но, в общем, и не хотят учиться: для них это возможность еще на какой-то срок отложить решение о том, что они будут делать в жизни. Поэтому надо понимать, что мотивация для продолжения обучения в высшей школе сегодня немножко иная.

Я довольно много общаюсь со студентами и с преподавателями, и у нас примерно одни и те же оценки: по-настоящему сегодня в обычных вузах учатся 15-20, а в хороших вузах – 30 процентов студентов.

Я думаю, для них, во-первых, надо создать условия, чтобы они могли получить то, что хотят, во-вторых, для них, да и не только для них, надо создать условия, при которых они бы еще в школе научились учиться, развиваться. Это очень непросто, кстати говоря. Одно дело – получить ограниченный набор знаний, а другое дело – научить все время прибавлять их. Это, наверное, сегодня главная проблема образования не только в России, но и в мире. Человек должен очень быстро уметь меняться, приспосабливаться в самом хорошем смысле этого слова, развиваться.

Но есть достаточно большое количество людей, может быть, до половины, которые могут, но не хотят учиться в вузе. В принципе если создать правильную мотивацию и правильные условия, то и они смогут учиться, добавить и знаний, и умений. Но самый главный вопрос, как их учить, как обеспечить мотивацию, как заинтересовать их, как создать технологии, в которых бы они сумели, может быть, быстрее и проще чему-то выучиться, включиться в реальную жизнь, которая, с моей точки зрения, для них лучший воспитатель.

Человек всю жизнь должен и может, к счастью, учиться. Есть ли на это запрос общества? В какой-то части есть, при этом надо различать социальный запрос, потому что общество заинтересовано в том, чтобы люди были подготовлены, развиты, чтобы они были адекватными гражданами, правильно могли оценить реальность, формулировать и выражать свое мнение, умели жить в обществе

Люди должны уметь и сами быть успешными и создавать успех для страны, для экономики и в целом для окружающих.

Вопрос о том, что требует экономика, может быть, легче формализуем, но очень сложен, потому что мы не знаем, какая экономика у нас будет через 10-15-20 лет, какая стартовая позиция должна быть сегодня, чтобы быть успешным. Мы можем назвать какие-то сектора, в которых однозначно компетенции будут востребованы. Мы понимаем, что перешли в информационное общество, что без этих знаний человеку очень трудно добиться успеха.

Это означает, что должны быть выделены «бюджетные места», что какое-то количество людей надо готовить за счет государства, потому в этом направлении будет развиваться экономика. При этом обучение за счет бюджета связано не только с тем, что мы стимулируем экономику, не только с тем, что мы даем людям определенные социальные гарантии, но и с тем, что государство дает сигнал, куда оно будет развиваться, что будет в перспективе. Если мы, например, 15-20 лет назад обозначили, что надо готовить менеджеров, юристов, то это был очень важный сигнал, что эта сфера в государстве не закрыта. На самом деле создание новых факультетов менеджмента, создание бизнес-школ тоже подействовало на людей. А еще чуть раньше, где-то в 60-е годы, был сигнал о том, что нужны технари для космоса, энергетики, было стихотворение Слуцкого о том, что лирики в законе, а физики в почете, был фильм «Девять дней одного года» – сигнал обществу, куда идти учиться. Такие сигналы время от времени государство дает и должно давать. Если государство от этого устраняется, все равно люди ловят сигналы из воздуха, они возникают не сами по себе, это на себя берут люди зачастую безответственные не в том плане, что на них не лежит никакой ответственности. Могут этот сигнал взять на себя какие-то общественные структуры. Он ведь не возникает умозрительно, он возникает на основе очень серьезного анализа. Сейчас, например, специалисты заканчивают разработку научно-технологического прогноза развития России до 2030 года, и там примерно видно, как, в каких направлениях на взгляд самых разных экспертов будет развиваться научно-технологическая сфера в России в ближайшие десятилетия.

Мне кажется, что задача государства – это, во-первых, не только соответствовать тем прогнозам, которым мы доверяем, как-то регулировать распределение материальных благ, куда-то выделять бюджетные места, а где-то их немножко поджимать, но, во-вторых, помимо этого сделать этот прогноз максимально открытым, публичным, рекламировать его, сделать так, чтобы он был обсуждаем, привлечь к нему внимание, потому что это позволит людям определиться. Это и есть ответственность государства.

Слово «элита», к сожалению, у нас зачастую трактуется если не в негативном, то в некоем пренебрежительном смысле. Тем не менее я считаю, что понятие интеллектуальной элиты существует. Одна из проблем, которая у нас возникла в конце 80-х – начале 90-х годов, – это деэлитизация общества, когда произошла смена понимания того, что такое элита.

Распалась связь времен. У нас в 60 – 70-е годы все-таки в общественном понимании физики-атомщики были элитой, в большей степени, чем даже писатели. Это была действительно интеллектуальная элита, ими гордились, про них пели песни. Но был момент, когда произошел слом и анекдоты про новых русских как раз были свидетельством смены элит и, в общем, разрушения образа. Насколько мы приблизились к отбору лучших? Ведь единый государственный экзамен – это не правда в последней инстанции, но определенный фильтр, определенная возможность, которая позволяет все-таки определить, кто в принципе может и хочет учиться (я об этом много раз говорил), а кто не может и не хочет. Много разных разговоров идет о ЕГЭ, но я не слышал ни от одного человека, что если человек действительно учится, то он не может сдать ЕГЭ. Жалуются на то, что нельзя выявить таланты. Я считаю, что в этом году ребята, поступившие в лучшие вузы, более мотивированы. Они получили возможность из разных мест получить доступ туда, куда раньше им в голову не могло прийти, что они смогут попасть. Я разговаривал со многими преподавателями, которые к приему не имели отношения, и они мне говорили, что в этом году в вузы пришли группы, более мотивированные на учебу.

Должны ли мы давать возможность лучшим проявить себя, должны ли мы им помогать, делать ставку на лидеров? Да, должны однозначно. Вся политика, которую проводило министерство с того момента, когда оно образовалось в новом виде, да и, пожалуй, до этого, – это ставка на лидеров. Я считаю, что именно лидеры способны вытащить за собой любой состав, любой караван. В этом плане, когда мы делаем ставку на лучшие вузы, а это значит и на лучших студентов, на лучшие учреждения начального и среднего профобразования, там должны быть лучшие.

Проблема в том, что на всех этапах должно быть равенство возможностей. Возможности-то вовсе не гарантия того, что каждый это получит. Возможность человек должен использовать. Если мы говорим о лучших вузах, то мы должны сделать так, чтобы в них попадали те, кто наиболее мотивирован и способен к тому, чтобы эти возможности реализовать.

У нас сегодня ситуация такова, что мы не столько отбираем, сколько ищем людей, которых надо принять в эти вузы. Это связано с демографией. Демография меняется катастрофически в худшую сторону – это было понятно очень давно, но об этом всерьез никто не говорил и до сих пор всерьез никто не говорит.

Когда я говорю на всех углах, что через 3-4 года в стране будет вдвое меньше студентов, чем сегодня, возникает ощущение, что меня не слышат. У нас в 2009 году был 1 миллион 300 тысяч выпускников 11-го класса, а в 2012 году будет 700 тысяч. Это означает, что найти сильных ребят очень сложно.

Поэтому первая проблема -как обеспечить должное количество приемов в вузы. Нужно учитывать и социальные проблемы, ведь нет студентов – нет работы для преподавателей. Надо очень серьезно заниматься профориентацией, надо добиваться, чтобы вузы не ждали, когда к ним придет студент и обеспечит наполняемость, а сами шли в школу, встречались с ребятами, приглашали их к себе, рассказывали, что могут предложить, какие у них есть плюсы, с тем, чтобы обеспечить более адекватную оценку своих возможностей со стороны студента.

Сегодня вуз должен искать себе студента, у нас должен быть приоритет личности (не института, какой бы хороший он ни был, а личности!). Когда один из ректоров говорит: «Что же, я бегать за ним должен?», я говорю: «Должны. И будете бегать». И ничего в этом плохого нет, это здорово, что сегодня студент выбирает вуз. Я могу сказать, что ситуация будет меняться не очень быстро. Это психология, это стереотипы, которые очень медленно изживаются. Еще раз говорю: сегодня главная проблема – это найти какое-то, может быть, не очень большое число реально мотивированных людей, которые способны были бы четко определить свое будущее.

Финансирование системы образования, очень важной социальной сферы, – элемент социальной стабильности. Мы не можем взять и отнять, например, значительное количество денег у одних и передать другим – тут есть проблема. Как надо регулировать? Через конкурсы и через программы развития, то есть должно быть базовое, в достаточной степени стабильное финансирование. Но при этом должны быть достаточно большие средства по программам развития, которые на конкурсной основе должны получать лучшие. Мы это делаем в рамках нашего проекта и будем делать дальше.

Национальные проекты, гранты президента для лучших школ не только поддержали школу, но и выделили лучшие. Причем выделили с участием общественности, общественные институты очень активно участвовали в выборе этих школ так же, как и в выборе лучших учителей. Мы получили референтную группу школ и референтную группу учителей. Более 300 учреждений начального и среднего профобразования тоже получили поддержку на паях с регионами, с работодателями. Например, известный всем нам Владимир Лисин пошел на то, чтобы с участием нашего министерства софинансировать развитие Новолипецкого колледжа. Он говорит: «Да, я удовлетворен, потому что начал получать другое качество технических специалистов, которые выходят из колледжа».

На самом деле сегодня есть рабочие места, на которые требуются специалисты, имеющие по нынешним понятиям высшее образование. Я был, например, на Череповецком металлургическом комбинате, где говорят: металлург сегодня должен иметь высшее образование. Это очень сложная работа.

В старом понимании станка нет, есть очень сложный инструмент с числовым программным управлением, на котором надо не только работать, который надо уметь налаживать и переналаживать. Мы вообще потихонечку должны уходить от жесткого разделения на начальное, среднее, высшее образование. Мы должны выходить к другим понятиям – понятиям компетентности.

Сейчас мы начинаем эксперимент по так называемому технологическому бакалавриату, то есть поднимаем уровень среднего профессионального образования. Это делается не только в России, это очень сильно развито в Швейцарии, в Германии, и это правильно, ведь надо точно понимать, кто требуется. У нас, к сожалению, квалификационные требования очень трудно формулировать со стороны промышленности, а без этого невозможно сформулировать, чему их учить. Но отталкиваться надо именно от этого. У нас буквально за 10-15 лет статусная составляющая образования начала задавливать сутевую. У нас лейбл стал значить больше, чем то, что за этим стоит.

Если студент понимает, что после окончания вуза требуется не лейбл, а требуются знания, если преподаватель понимает, что в зависимости от того, насколько успешен его студент, он сохранит свое рабочее место и будет иметь успех в своей научной, образовательной карьере, то это значит, что придется все-таки учиться и учить. А если все определяется той или иной бумажкой, пусть даже самой красивой, то мы от коррупции не избавимся. Поэтому главная задача все-таки – это переходить на контент. Тогда, я думаю, с коррупцией нам удастся побороться более успешно.