Любовь и старость. Такую параллель провел спектакль «Лифтоненавистник» в РАМТе

Посреди Черной комнаты РАМТа – громоздкое сооружение: старый, но очень симпатичный лифт, с потертыми панелями, а рядом – несколько ступенек с перилами, обозначающие лестничный марш. Единственный друг пожилого героя, которому тот может поверять свои радости и горести, которых, увы, не так много, да и поводы для них, кажется, настолько мелки, что вряд ли стоит из-за них волноваться. Но что делать, если пищи для впечатлений в жизни давно нет?

Тогда и пустяк превращается в событие. Когда-то рядом был еще один друг – пес Кафка. Но сейчас его нет, а герой дал клятву на его могиле, что в память о нем больше никогда не заведет собаку. Вот и вспоминает мечтательно, как на прогулках с Кафкой нет-нет, да и вступал в диалоги с хозяевами других собак. Сейчас для общения остался один только старый лифт, пока герой поднимается на свой 7-ой этаж, да и от него по рекомендациям врачей приходится отказаться: надо тренировать ослабевшее с годами сердце. Да – фотография женщины, родившейся с ним в один день, прекрасной и недоступный, как сказочный идеал,  актрисы и принцессы  Грейс Келли, которая, увы, давно погибла в страшной автокатастрофе. Новый спектакль РАМТа «Лифтоненавистник» – это почти моноспектакль.

Свою скудную на события жизнь безымянный герой  поверяет зрителям во всех скрупулезных деталях и подробностях – сколько раз  возвращался к ним в  памяти, – но с по-детски наивной откровенностью, не жалуясь, а – то с юмором, то с легким недоумением, то с затаенной болью,  и всегда  – с легкой самоиронией  делясь и своими маленькими радостями и тайными страхами, иллюстрируя главных персонажей жизни в таких же детских рисунках мелом на черной стене, естественно и непринужденно вовлекая в свою игру зрителей из зала.  Спектакль в исполнении Алексея Блохина  можно бы назвать моно, если бы не чудесное обретение близкого существа в финале – юной Тильды в исполнении Натальи Левиной, так напоминающей молодую Келли, Тильды, ради которой, нарушая клятву, заводит еще одного живого друга – смешную и веселую таксу Грейс (кстати сказать, тоже прописанную в программке с подлинным именем «актрисы» Стеши). Но этот – оптимистичный и радостный финал уйдет из замкнутого пространства  на широкие поля и луга и, заснятый на пленку, будет показан зрителям через преобразованный в широкую раму лифт. Лифт, стараниями сценографа Веры Зотовой предстающий многофункциональной конструкцией: то – рентген-кабинетом, то дверью квартиры с узкой щелью для почты. Лифт, превращенный здесь  в нечто одушевленное:  то обиженно-замкнутое, то гостеприимно распахнутое и молчаливо реагирующее на переживания героя.

Выбор пьесы для режиссерского дебюта Галины Зальцман кажется странным, если учесть возраст студентки  актерской мастерской Алексея Бородина. Казалось бы, что интересного может быть в пьесе об одиноком старике для молодой и жизнерадостной девушки? Возможно, редкие  по нынешним временам качества – способность к состраданию, уважение к возрасту и искреннее желание еще очень молодого человека – солнечных дней для тех, кто подошел к эпилогу своей судьбы. Отсюда – эта обнадеживающая и нереально оптимистичная  концовка трагикомического по сути произведения. Потому особенно интересной была реакция автора пьесы – финского режиссера Бенгта Альфорса, пишущего пьесы для собственной труппы. И он – приехал.

Не на премьеру, а спустя полгода после первого  показа, и ради разговора с ним РАМТ организовал встречу в рамках проекта «Театр +», собрав в той же Черной комнате, так располагающей к откровенной беседе, зрителей, состоявшей по большей части из московского студенчества, испытывающего, как это ни удивительно, острый интерес как к теме спектакля, так и к проблемам драматургического творчества. Да, разговор с авторами текста (кроме Альфорса, здесь присутствовала переводчик пьесы Мария Людковская) и создателями спектакля Алексеем Блохиным и Галиной Зальцман получился живым, непринужденным и выходящим за рамки обсуждения спектакля. А вопросы задавались самые разные: как возникает драматургический замысел, насколько личными являются темы и интонации автора, как достичь аутентичности литературного перевода, почему режиссер выбрал именно эту пьесу и как строятся его взаимоотношения с актером в процессе работы, особенно, если актер – учитель режиссера, является ли делом театра «врачевание душ», и должен ли современный театр быть социальным, трудно ли  играть моноспектакль, ориентируется ли Бенгт Альфорс на конкретных актеров, создавая текст, или стремится вызвать интерес у определенной категории публики и, конечно же, насколько точно в постановке воплощен замысел драматурга. И на все вопросы был дан обстоятельный ответ.

Чтобы спектакль получился живым и интересным, нужно, чтобы материал зацепил, ранил, а процесс работы доставлял наслаждение, считают актер и режиссер, с чем согласился и драматург, добавив, что «если создатели спектакля не будут наслаждаться, то и зритель не получит удовольствия». Что эта пьеса, поставленная в  четырех странах, включая его собственную постановку в Хельсинки, везде выглядит  по-разному, но особенно – в РАМТе с его разнообразными звуковыми и световыми эффектами, включением кинофрагмента, музыкой и появлением на сцене нового персонажа – прекрасной Тильды, с этим лифтом, напоминающим коробку фокусника, выдающим воспоминания. Но именно это и ценно в профессии драматурга, ибо, как считает Альфорс, «только плохие пьесы могут ставиться одним манером», и главное дело автора – дать материал для интересной режиссерской и актерской интерпретации.

Из личных впечатлений в пьесе – лишь один образ – лифт, схожий с тем, на котором Бенгт Альфорс поднимается в свой рабочий кабинет, в остальном его судьба прямо противоположна той, что раскрывается в пьесе: большая семья, интенсивное творчество, известность и востребованность. Что сам он, являясь режиссером, в «Лифтоненавистнике» хотел проверить, можно ли в одном монологе прожить целую жизнь, и никогда не ориентируется на конкретных актеров, ибо заранее не знает,  кому из них затронутая тема покажется близкой, при этом заметив, как, предложив роль разным пожилым актерам, получил вежливый, но непреклонный отказ с объяснениями, что они еще не в тех летах, чтобы играть восьмидесятилетнего старца.  На что Блохин парировал, что и он – далеко не в том возрасте, но в пьесе (впервые за 33 года сценической деятельности сыграв моноспектакль) для него было важно не изображение  старости, а тема преодоления одиночества, «мужества жить, выходя на улицу». А Галина Зальцман добавила, что она, по-видимому, «человек старый», если, в противоположность большей части молодежной драматургии, где потоками льется кровь и смакуется грязь, предпочитает материал, где зритель в герое узнавал бы себя, а театральное представление  именно «врачевало», подсказывая путь из, казалось бы, безвыходных ситуаций.

И еще одну особенность своего творчества, почерпнутую, по собственному признанию,  у русских классиков, раскрыл финский гость, это – чтобы  «последняя сцена продолжалась и по окончании действия, раскручиваясь в головах», а задача драматурга – дать тот материал, что станет пищей к размышлению, способствуя интеллектуальному развитию и воспитанию чувств. А то, что это, несмотря на сетования о падении культуры,  нужно если не всей, то хотя бы части молодежи, продемонстрировал новый  в этом сезоне  вечер замечательного образовательного проекта  РАМТа «Театр +», после которого участники долго не расходились,  воодушевленно делясь впечатлениями. Необходимо и театру, который уже много лет неустанно печется о своем зрителе, о людях, независимо от возраста, стремящихся проникнуть в  сложные замыслы идущих здесь спектаклей. И еще о том, чтобы  собрать в своих стенах деятелей театра из разных стран и континентов, но близких, как Бенгт Альфорс или Том Стоппард, по мироощущению, моральным установкам и внутреннему вектору, вместе с которыми пойдет дальше, в поисках пути к тому, что составляет понятие « современный театр».

Фото предоставлено пресс-службой РАМТа