Лягушка в шампанском, или Русские женщины – лучшие в мире

Вот как вы думаете, где рядовая москвичка может познакомиться с мужчиной? Тем более что ей… э-э даже не хочется говорить, сколько стукнуло… Как сейчас помню, как это было. Бульвар черемухой покрылся. Народ ходил совершенно пьяный… От воздуха, разумеется.

В тот день я проснулась и с ходу – к зеркалу. Мама моя, что оттуда на меня глянуло! Под глазами этакие симпатичные мешочки – косметический недостаток, как утверждает журнал “Бурда”. Я ему верю и потому помчалась на кухню мочить кусочки ваты со свежезаваренным чаем. Пятнадцать минут лежала с этим компрессом на глазах, повторяя: “Я красивая, умная, эффектная, здоровая, нежная, добрая…”Честно говоря, аутотренинг этот меня мало в чем убедил. Нет, конечно, я и без него знаю, что симпатичная, трудолюбивая, ласковая. Знать-то знаю, но…

Короче, снимаю ватку с глаз и снова – к зеркалу. Ну слава Богу! Ладно. Где тут моя косметичка? Все-таки тушь – самое великолепное изобретение человечества. “Глаза, как у лани”- вслух сказала я, улыбнувшись себе в зеркало.

И тут вдруг я вспомнила, что мне же сегодня стукнул сороковник. С ума сойти можно! Последняя сотенная бумажка меня не только не удручила, что последняя, но даже и обрадовала: как-никак деньги. “Надо кутить!”- решила я и рванула на Арбат.

Все-таки нет в Москве улицы более примечательной, чем эта. Продавцы матрешек, художники, панки с зелеными волосами, полусумасшедшие хироманты…

Я люблю маленькое кафе в Московском союзе журналистов рядом с Арбатом. Его уютный полумрак позволяет оставаться незамеченным любому настроению. А посетители! Это – поэма… Вернее, театр. Рядом со мной сидят двое: немолодые мужчина и женщина. Беседуют, как старые знакомые. В бокалах – белое вино. Мужчина все время целует свою спутницу в щеку. Она улыбается, ее глаза заполняет кокетливая поволока.

– Как вас зовут? – спрашивает он, неожиданно повернувшись ко мне. – А я Алеша, – отвечает, услышав мое имя. Потом заказывает еще вина.

– Будем знакомы!

Потом мы пьем за мой день рождения. Потом за всеобщее счастье.

– Я на минуточку, дамы, – говорит через полчаса Алеша и исчезает.

– Это ваш друг? – любопытствую я у соседки.

– Друг? Нет, – отвечает она, загадочно улыбнувшись. – Только что познакомились. По жизни я предпочитаю одиночество. Одиночество в Москве – это счастье.

– Это почему же? – не верю я.

– Ай, да не почему, – машет рукой соседка. – Потому что у нас что ни мужик, то…

– Кстати, а где Алеша? – Я взглянула на часы. – Похоже, минутка растянулась надолго.

– Где-где… – обреченно подняв брови, отвечает соседка. – Я так понимаю, слинял. А мы с вами сейчас за бутылочку-то и заплатим. У вас рублей 70 есть? И у меня пятьдесят. Значит, хватит.

Я прыскаю от смеха:

– Может, он вернется?

– Ну что вы, мужиков русских не знаете? – подхватывает она мой смех.

– Слушайте, а чего это мы с вами смеемся? Тут же плакать надо. – Неожиданно для себя самой говорю я, словно на митинге. – Довели мужиков!

Вечером уже дома, лежа на своем любимом диване, я снова ужасаюсь: сколько же таких Алеш, может, и хотели бы быть нормальными, щедрыми… Кто сказал, что порядочность дается бесплатно? Порядочность нынче стоит недешево. Я снова вспоминаю соседку по кафе. Пока мы сидели за бутылкой, она рассказала мне свою историю.

Закончила музыкальное училище. Всю жизнь проработала в детском саду. Больше всего на свете любила свою малышню, готова была облизывать каждого ребенка. Любила, когда на празднике нарядные ребятишки пели песенки, танцевали, читали стихи. От сознания, что всему научила этих несмышленышей, она чувствовала себя гордой и счастливой.

Замуж вышла по любви. Родила дочь. И, в общем, все было нормально, как у многих. Но тут случилась перестройка. Как тайфун. Она потеряла работу. Детский сад закрыли, и все, кто там трудился, оказались на улице. Перебрав кучу газет, перечитав массу объявлений и обегав тех, кто их давал, она поняла, что все это – полная туфта: то гербалайф, то массаж в сауне… Потом случился еще одни удар судьбы: бросил муж. Ушел к новой русской торгашке. Она их часто видит на рынке, ковры продают. Красивые. Один даже подарили ей с дочерью. Дочь увезла его во Францию.

Замуж Ксюшенька вышла за француза – как ни странно, по объявлению. Точнее, было так: сначала она переписывалась с немцем из Дрездена. Писали друг другу примерно так с месяц, а потом он дочку к себе в гости пригласил, выслал приглашение. Ксенька – к отцу: “Дай 300 долларов на дорогу”. Дал, как ни удивительно. Хоть и ворчал, конечно: “С ума посходили девки! Что за мода такая: за иностранцев замуж выходить. Своих, что ли, парней не хватает?””Своих-то, может, и хватает, – отрезала дочь, – да нищие все. Или такие, как ты: на рынке деньги делают. Поговорить с ними не о чем”.

Ну, короче говоря, полетела Ксюша к Фрицу своему в гости. Он ее в аэропорту встретил, не нарадуется. Красавица, говорит. Русская княжна, да и только! Целый день они по Дрездену (это сразу после самолета!) и проходили.

– И что ты думаешь, мама, – со смехом рассказывала она потом. – Так весь день голодные и промучались. Даже чашечку кофе не предложил. А зарплата его в переводе на наши деньги – 70 тысяч рублей! Вот буржуй чертов, вот скряга…

Бросила его Ксеня. И тут же стала переписываться с Анри. Через брачное агентство познакомились. Анри на двенадцать лет старше. Был женат на женщине с ребенком, на своей, француженке. У них родился сын. И вдруг (спустя лет семь, наверное) жена умирает от острого сердечного приступа. Года три прожил он один: никто за мужчину с двумя детьми не идет. Вот и обратился в агентство.

А красивый! Высокий, черноволосый, голубоглазый. Ну просто орел! Ксюша сразу же по фотографии и влюбилась. Тем более что он прислал ей не только приглашение, но еще и деньги на самолет. Встретил ее на красивой машине. Сразу же спросил, сколько денег дать на карманные расходы – тысячу франков, дескать, хватит? Это четыре тысячи рублей – на кафе, мороженое, на ерунду всякую, пока он день на работе! Подарки тут же вручил: очень дорогие очки (Ксюша писала, что у нее плохое зрение), джинсы. И как только размер угадал?

Через полгода они поженились. И только тут моя Ксения узнала, что Анри – простой рабочий, что зарплата его на наши деньги двадцать тысяч рублей и что воспитывать ей придется двоих детей. Но мужчина он хороший, добрый и, когда деньги есть, не жадный. Живут они хорошо. Но в гости в Москву она ни разу не приехала – пока не на что.

Так я лежала на диване, вспоминала свою соседку по кафе… И вдруг меня осенило: позвоню-ка я ей, спрошу про то агентство.

Там мне тут же выдали фотографию… очень бравого старичка шестидесяти лет. Живет под Парижем. Разведен. Свой дом. Дети взрослые. Ну что, решила я, подходит. Главное – дом под Парижем! Я написала ему по-английски, французского-то не знаю. Ответ получила очень быстро. Долго вертела в руках. Долго пыталась прочитать, что там написано на “ну очень плохом”английском. Кое-что поняла. И, конечно, тут же ответила, вложив в письмо самое лучшее свое фото.

Больше вестей я от него не получала. Ну как тут не разовьется комплекс неполноценности! Хотя… француженки, мягко говоря, в массе своей далеко не красавицы. Я по сравнению с большинством из них просто Мерилин Монро. Но, может быть, именно этого он и испугался? Чего, дескать, на старости лет проблему наживать. Не знаю. А вот про француженок, что не красавицы, знаю точно. Чем тратить деньги на агентство, купила я путевку. Махнула в Париж аж на семь дней! Как меня встретила столица мира?

Проснулась рано. Посмотрела на распахнутое окно. Прислушалась. Тихо. Пахнет чем-то… Что это за запах такой? Нежный, тонкий. Он совершенно мне не знаком. Даже не могу ни с чем сравнить. Еще вчера я обратила внимание на большой куст с крупными, роскошными лиловыми цветами у нашего отеля. Наверное, это пахнет он. Ну, конечно же, он – Париж! Так пахнет Париж.

Вчера, едва прилетев из Москвы, я помчалась кататься по Сене. Потом смотреть ночные Елисейские поля. В отель вернулась к полуночи, без ног… Но в поездке (любой) я всегда просыпаюсь рано: не спится в чужих краях, а тут не что-нибудь – Париж. Под окнами нашего отеля узкая улочка. Два негра в ярко-зеленых, прямо-таки изумрудных костюмах проворно работают метлами. Метелки мягкие, бесшумные. И также пронзительно изумрудны. Просто сказка.

Выхожу однажды из метро и едва не натыкаюсь на двух влюбленных. Лет эдак под тридцать, не сопляки какие-нибудь. Стоят себе посреди прохода и целуются. Народ их осторожно обходит. Мне интересно стало, отошла в сторонку, наблюдаю. Жду, когда кто-нибудь заорет (как это принято у нас): “Чего, дескать, лижетесь, ходить мешаете”. Минут десять стою, жду, никто даже не фыркнет. Вот уж действительно: Париж – город влюбленных.

Восхитительная неделя в Париже пролетела, как одно мгновение: Версаль, музей Пикассо, Булонский лес, собор Парижской богоматери, Роден, Лувр, улыбка Моны Лизы…

В самолете, когда летела домой, меня посадили с двумя французами. Один говорил по-английски.

– Мадам, – вдруг произнес он по-русски. – Вы очень милы.

Я улыбнулась.

– Франсуа, – ткнул он в себя.

Когда самолет приземлился в Шереметьево, мы с Франсуа, конечно, потерялись. Он пошел со своей группой, я со своей. Стою в очереди перед таможней. Вдруг слышу знакомый возглас: “Мадам!”Ко мне со всех ног летит Франсуа. “Я позвоню?”- по-английски спрашивает он, целуя мне руку. Протягиваю свою визитку с телефоном и думаю о том, что все равно ведь не позвонит.

…Через несколько дней у меня дома раздался телефонный звонок. Поднимаю трубку и слышу и по-английски, и по-русски вперемешку:

– Мадам, я в Петербурге. Какой город! Какая вы счастливая, что живете в такой богатой стране!

– Страна-то богатая, – отвечаю я, – только люди почему-то нищие.

– Не понял, – засмеялся он. – Пожалуйста, говорите по-английски.

Мы чуть-чуть поговорили.

– А можно я напишу? – спросил он перед самым прощанием. Я продиктовала ему свой адрес.

Встретились мы через год. Весь этот год я получала от него по нескольку писем в неделю. Я узнала, что с женой он не живет, что две дочери учатся: одна – в гимназии, другая – в университете. Что сам он тоже там преподает. Что английский изучал, специально поехав для этого в Лондон, а немецкий – в Берлин. Что у него большой двухэтажный дом, в котором, однако, обитает его жена. Что сам он и взрослые дочери снимают квартиры.

Итак, встретились мы через год. Как тот Ксюшечкин немец, Франсуа водил меня по Парижу весь день, даже не предложив мне чашечки кофе, а сама я не хотела просить. Под вечер мы уехали в его родной город Анже. Я увидела этот город на следующее утро и просто онемела от роскоши домов, нарядных улиц, от великолепно-мрачной башни ХIII века…

– Хочешь ли ты жить здесь? – спросил Франсуа.

– Это предложение руки и сердца? – уклончиво ответила я, вспомнив про непредложенную чашечку кофе.

– Конечно, дорогая, – радостно закивал он. – Только сначала мне надо развестись.

– Как? – изумилась я. – Разве ты не писал мне…

– Я писал, что живу отдельно, но официально я женат.

…Вот уже два года мы с Франсуа летаем друг к другу: он ко мне весной и осенью, я к нему на Рождество и летом. Два года он безуспешно пытается развестись. Законы во Франции стоят на страже женщины. И, если она, как жена Франсуа, никогда не работала, и, следовательно, не имеет иных средств к существованию, кроме зарплаты мужа, то получить согласие от такой женщины почти невозможно. А без ее согласия не разведут. (Вот бы наших мужиков таким законом шарахнуть…).

Прошлым летом я познакомилась в Анже с тремя русскими женщинами, которые вышли замуж за французов. Вернее, одна из них, Лариса, живет гражданским браком (брак Пьера с женой-француженкой тоже не может быть расторгнут). Очень давно ее родители эмигрировали из России в Польшу, а потом, закончив университет, она эмигрировала во Францию. Здесь и встретила своего любимого. Уже 15 лет они живут душа в душу. Пьер богат: роскошный дом, несколько элегантных автомобилей. Недавно у него был инфаркт, и Лариса теперь молит Бога, чтобы он не умер. И не только потому, что очень любит его, но еще и потому, что может оказаться на улице. И дом, и машины (кроме ее собственной) – все отойдет жене. Если он, конечно, не составит завещание. Просить его об этом она не хочет – мы хоть и нищие, зато гордые!

Вторая женщина, Наташа, замужем за учителем. Живут не роскошно, но вполне прилично: в большой, ухоженной квартире. Наташа работает. Ее взрослая дочь (от первого брака с русским) дружит с юношей из семьи миллионеров. За три года они вдвоем уже полсвета объехали. Дочь бесконечно счастлива.

Третья семья – семья Валентины из Минска. Валя была чемпионкой Белоруссии по спортивной гимнастике. Во Франции – семь лет. У нее двое детей, которые по-русски не говорят.

Прошлой зимой Франсуа снова прислал мне билеты на самолет:

– Я хочу, дорогая, чтобы ты посмотрела на наше католическое Рождество.

Я посмотрела. Честно говоря, ничего особенного. Часика полтора серьезный народ сидит в соборе и иногда поет… И все же там было очень интересно! Я впервые в жизни ела лягушек и устриц, пила настоящее французское шампанское. В аэропорту в Париже, провожая меня на самолет домой, он снова в который раз сказал мне:

– Я получил очередной отказ о разводе. Спасибо, что ждешь. Теперь я знаю точно: русские женщины – самые лучшие в мире.

Наверное, это так. Но я в ту минуту почувствовала себя… лягушкой в шампанском. Настоящем. Французском.

Светлана ЦАРЕГОРОДЦЕВА