Лариса АРАЧАШВИЛИ: “Из поэтов я себя ассоциирую с Маяковским”

Учитель русского языка и литературы средней школы №55 «Долина знаний» Советского района Волгограда Лариса Арачашвили (@larachashvililara) сейчас нарасхват. Встретиться с ней почти невозможно, география ее передвижений по стране и умение организовать свой график одновременно поражают и восхищают.

Все дело в том, что Лариса Гивиевна – победитель конкурса «Учитель года»-2019 (в текущем сезоне почему-то решили избавиться от титула «Абсолютный победитель», а оставшаяся четверка победителей по прежним правилам вдруг стала призерами, впрочем, речь не об этом).

Вначале я буквально настаивал на том, что хотел бы увидеть школу, в которой работает Лариса Гивиевна, и хотя бы пару ее уроков, но, когда она написала, что в Москве и может за­ехать в редакцию «Учительской газеты», с радостью и даже каким-то внутренним облегчением согласился.

Темные волосы, большие карие глаза, широкая улыбка, футболка с изображением Владимира Маяковского и значок с текстом «Я – училка» на лацкане модного oversize-пиджака.

С чего бы вы начали разговор, включив диктофон? Тем более когда задача не интервью, а подготовка портретного очерка. Я решил поинтересоваться, как изменилась жизнь моей сегодняшней героини за прошедшие с момента победы в конкурсе два месяца, и, кажется, не ошибся. Сразу стало понятно, что есть контакт и что я все-таки ни при каких обстоятельствах не буду вторгаться на территорию ее прямой речи.

– Она стала насыщеннее… Я имею возможность говорить правду громко, я защищена своим статусом.

– А до этого?

– Разве учитель может говорить о каких-то проблемах? Я сейчас не про вечную тему зарплаты, а о реальных проблемах. Сегодня на мероприятии, с которого я приехала к вам, мы разговаривали, например, про цифровизацию в образовании. И общее мнение – как здорово, как классно, а я говорю о том, что у нас в школе есть электронный журнал, но есть и бумажный. Как бы цифровизация есть, но ее как бы и нет. Некоторые мои друзья работают в деревенских школах, им выделили квадрокоптеры, шлемы дополненной реальности, но они лежат, надежно запертые, чтобы их не сломали.

Я громко говорю обо всем этом со сцены, и ко мне потом многие подходят, чтобы поблагодарить. То есть получается, что новый статус дал мне возможность говорить от имени многих учителей об их насущных проблемах. Потому что школа, в которой я работаю, не элитарная, а самая обыкновенная, и у меня проблемы такие же, как у большинства учителей: огромная загруженность, бесконечная проверка тетрадей. То есть все как у всех, но не все могут сказать об этом, а я могу. Не знаю, хорошо это или плохо, но могу.

– О проблемах современной системы образования не говорит, кажется, только ленивый. Их признают не только кулуарно, но и с высоких трибун на самых различных уровнях. Но вслед за вопросом «кто виноват?» следует такой же вечный вопрос «что делать?». Вы начали с цифровизации, в идеальном мире мы ее отменяем?

– На самом деле это история про то, что нельзя устраивать цифровизацию образования, когда в школе течет крыша или когда школьный туалет на улице. Мы пытаемся догнать и обогнать другие страны, но для этого нужен, скажем так, фундамент. А мы его в какой-то момент потеряли: в кадрах, в техническом оснащении и так далее. Едва ли не половина школ вообще нуждается в капитальном ремонте! Я не знаю точных статистических данных, но что-то мне подсказывает, судя по тому, что я вижу, это так. А мы начинаем гнаться за цифровизацией. Просто мне порой кажется, что не с того конца начали решать проблемы.

– Основной лейтмотив вашего конкурсного эссе – вопрос «Кем ты станешь, когда вырастешь?». И вы несколько неожиданно сами на него отвечаете: «Учитель никогда не вырастает». Вы ведь не планировали становиться учителем?

– Да, это абсолютно случайная история, но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Я оканчивала педагогический, но одновременно с этим я окончила и Волгоградский государственный университет, где получила специальность «литературный работник».

– Надо же! Дипломный проект для получения этой специальности должен быть как-то связан с плодами литературного творчества… Вы пишете прозу?

– Писала… И рецензию писали о моей работе, что она рекомендована к публикации. Но тут такая история: на первом курсе я думала, что могу что-то писать, а к пятому до меня наконец дошло, что я не пишу талантливо, а пишу довольно посредственно. Такой прозы много…

В какой-то момент я всерьез думала над тем, чтобы стать редактором, но, попрактиковавшись буквально две недели в вычитке всех этих текстов, поняла, что никогда. По три раза читать каждый текст – тут ни глаза, ни психика не выдержат.
В общем, я пошла в магистратуру. Там мы учились по три дня, остальные были свободны. Привыкшая жить в каком-то бешеном ритме, я задумалась: а куда девать все это время? И решила пойти в школу на ставку в 18 часов к 6‑м классам. Знаете, это было самое счастливое время в моей жизни!

Несмотря на это, после первого года я хотела уйти, потому что у меня непросто складывались отношения с начальством. Но одна ученица написала мне трогательное послание ВКонтакте, и я осталась.

Окончила магистратуру, но прикипела к ребятам душой, пообещала довести их до девятого класса, потом – до десятого. Перешла в другую школу. Теперь понимаю, что, во-первых, мне это безумно нравится, а во-вторых, я больше ничего не умею.

– После победы в таком престижном конкурсе вас наверняка засыпали предложениями о новых возможностях развития карьеры. Вы готовы к административной работе?

– Предложения, конечно, поступают. Я предполагаю, что в ближайший год мой профессиональный статус несколько изменится. При этом подчеркну, что я точно не директор школы и не завуч, потому что я не хозяйственник. Для этих должностей нужны определенный уровень собранности, твердый характер и умение руководить таким большим коллективом – это точно не ко мне.

Чем бы я, наверное, смогла руководить, так это проектами, направленными на профессиональное развитие педагогов. Но для меня важно сочетать это с работой в школе, возможно, не по 30 часов, как сейчас.

– А готовы сменить регион проживания?

– Наверное, это должно быть какое-то очень интересное предложение, чтобы я переехала. Причем не столько с финансовой точки зрения… А если это будет, например, какая-то авторская школа. Потому что это безумно интересно, это совсем другие условия.
– Что-то вроде московского «Класс-центра» под руководством Сергея Казарновского, о котором вы недавно писали в соцсетях?

– О да! Я буквально палатку готова разбить, чтобы меня взяли туда на работу. Мне было бы по-настоящему интересно посмотреть, смогу ли я работать в таких условиях. А что касается финансов, то я, как и большинство учителей, к сожалению, умею работать, а не зарабатывать. Честно признаться, у меня несколько работ и нет выходных, вообще ни одного.

– Так было и до конкурса?

– Да, уже года четыре.

– И куда вы несетесь столь стремительно – без праздников и выходных? К какому-то внутреннему развитию или к достижению внешней цели?

– Сейчас уже идет не развитие, а выгорание, потому что в вечной гонке жить невозможно. Мне кажется, я уже не тяну тот эмоциональный уровень, с которым, как мне кажется, учитель должен заходить в класс. Учитель ведь должен заходить в класс с любовью ко всем и каждому – и к отличнику, и к двоечнику, и к сложному ребенку. А когда я понимаю, что начинаю вскипать из-за выходок отдельных детей, понимаю, что я не справляюсь.

Тем более в ситуации, когда у тебя 30 часов нагрузки в неделю, это уже не ювелирная работа, а поток. А в потоке, вы знаете, ты работаешь на средний уровень, и это мне не нравится. Из такой педагогики я однозначно буду уходить. Мне сейчас нужно наполниться чем-то таким, чтобы потом я могла вернуться в класс, снова улыбаться, быть доброжелательной и, самое главное, интересной. Потому что, когда у тебя нет времени читать, смотреть фильмы, развиваться, ты пустой. В тебя закричи – отзовется эхо.

– Ваш предшественник на конкурсном пьедестале Алихан Динаев как-то писал, что одно из серьезных испытаний, с которыми он столкнулся, – на его занятия дети и коллеги стали приходить именно как на урок лучшего учителя страны. То есть на нечто особенное, чуть ли не лучший урок в их жизни. И это ко многому обязывает. А вам приходится тщательнее готовиться к урокам и публичным выступлениям?

– Я хорошо понимаю, что он имел в виду. Конечно, стало сложнее входить в класс, ведь ты понимаешь, что твой урок не может быть проходным, но он, скорее всего, будет таким. Если ты выдаешь по шесть уроков в день, не получится сделать каждый из них на «пять с плюсом». А ведь еще проверка тетрадей… Я из тех людей, которые уносят их домой, потому что мне некомфортно проверять их в школе. Из редакторских времен еще осталась привычка перепроверять себя – выдергиваю из стопки тетради и вновь пролистываю… И понимаю, что пропускаю ошибки. Тут история не про лучшего учителя, а про то, что ты не имеешь права выдавать такой продукт.

– Вы проездом в Москве. Есть ли в вашем рюкзаке тетради на проверку?

– (Смеется.) У меня с собой самостоятельные работы двух классов, буду проверять в аэропорту, есть пара часов. Надеюсь, что успею.

– В какой момент вы поняли, что стали победителем конкурса?

– Когда вошла в пятерку, было ощущение, что, кажется, я могу выиграть. На очередном этапе конкурса, в ходе публичной лекции и разговора с министром, для меня было важно избежать соблазна говорить штампами. Это ведь была бы очень безопасная позиция? Но я бы изменила себе, если бы стала говорить какие-то клишированные и безопасные вещи. Я бы потом просто вернулась в класс к своим детям и не смогла смотреть им в глаза.

– Почему?

– Потому что Лариса Гивиевна учит их, что нужно быть смелым и честным, и старается себя так вести. А если я на всю страну буду вести себя не как их привычный учитель, та самая Лариса Гивиевна… Они же смотрели трансляцию, это был сложный момент.
То есть ты прекрасно понимаешь, как надо, но также хорошо осознаешь, что это тебе не подходит.

И это был очень интересный момент, когда те люди, которые до публичной лекции поздравляли меня с предстоящей победой, а после стали говорить, чтобы я не расстраивалась. А я и не расстраивалась. Я прекрасно осознавала, что я делаю.
Я ведь до пяти лет жила в Грузии, и мне кажется, что что-то остается внутреннее, вот эта дерзость внутренняя какая-то, нежелание прогибаться. Наверное, именно поэтому из поэтов я себя ассоциирую с Маяковским. Он такой тоже был, как я, – большой, громоздкий. Но на самом деле не мужчина, а облако в штанах.

– Читателям «Учительской газеты» из числа людей, напрямую связанных со сферой образования, всегда любопытны технологии, которые применяет тот или иной преподаватель. Что бы вы могли назвать своим уникальным креативным новаторским решением из того, чем, возможно, еще мало кто пользуется?

– Я использую массовую культуру для объяснения литературы. Например, в литературе есть направление романтизм. Говоря о нем, я привожу примеры героев Marvel или DC Comics. Например, всем известного Человека-паука. Он одинокий, он не понятый, в его жизни есть трагедия, несчастная любовь, предательство. Все это забавно показывать детям и пояснять, что с XVII века, когда романтизм начал развиваться как литературное направление, мало что изменилось. У них буквально открываются глаза на то, что мир шире и больше, чем им представлялось. Нередко то, что преподают в школах, и то, что ребята видят вокруг, – две непересекающиеся вселенные. Именно поэтому мы часто слышим: «Зачем мне нужна математика?», «Зачем мне нужен английский язык?» и мое любимое и совершенно чудное: «Зачем мне нужна ваша литература?» Мне очень хочется на каждом уроке объяснять, зачем им нужна моя литература.

Фото Вадима Мелешко