Куда бежим? Рынок вышвырнул на улицу самых слабых

Все начинается с детства. Фраза стала настолько расхожей, настолько «ушедшей в народ», что ее автор Сергей Михалков растворился в эпохах. Название его книги стало формулой. А формулы неоспоримы, ибо проверены временем.

А если не было детства? Значит, и не было всему начала?То есть был возраст, но не было «вещества детства», его «кровеносной системы» – сказок и поцелуя мамы на ночь, бабушкиных пирожков, рыбалки и споров о футболе с отцом, отпуска на море всей семьей… Простые земные радости, уютная среда обитания, в которой все чувствуют себя защищенными незаменимостью, неповторимостью, значимостью друг для друга.Говорят, семья – первая родина.А если не было той самой первой родины – единственной и священной? Не было семьи и мамы? Формально (как пустая оболочка) – по свидетельству о твоем рождении, по штампам в паспорте – родители были, а по существу – нет, и не было никогда!В детстве нет незаметных происшествий. Самое заметное для детей без детства то, что они родились нелюбимыми.По оценкам Совета Федерации и независимых экспертов, количество беспризорников в перестроечной России приблизилось к показателям 1921 года (4,5‑6 миллионов человек). Но тогда это стало результатом Первой мировой войны, Октябрьской революции, иностранной военной интервенции, Гражданской войны…На смену беспризорникам 90‑х пришла новая волна – «дети нулевых». 15 лет назад детей гнали на улицу острая нужда, бездомье, отсутствие у родителей даже призрачных шансов получить работу…Беспризорники не всегда сироты. У многих есть родители, но улица, жизнь в компании таких же «беглецов» им дороже и милее. Они не хотят жить по законам общества, которому не доверяют. Они не состоят ни на каком учете, не ходят в школу, не имеют документов.Вторая причина, примитивная и страшная в своей обыденности, – детям сложно жить в семье из-за беспросветной бедности. Особенно остро это ощущается в провинции. Семья не в состоянии обеспечить ребенка самым необходимым. Денег катастрофически не хватает, даже если родители не тунеядцы и не алкоголики. Моногорода, промышленные центры с разрушенным в свое время производством не могут обеспечить достойную жизнь своим жителям. Безденежье порождает в семье тяжелый психологический климат. Дети бегут из дома за вольной жизнью, якобы дающей шанс выбраться из нищеты и стать успешными.Человек формируется средой своего обитания. Двор, улица, по которой ты идешь в школу и обратно, сама школа… Это все не виртуальное, а самое что ни на есть реальное продолжение семьи. Семьи в разных ее масштабах и измерениях.Когда распадается семья, победителей не бывает. Бывают только побежденные. Собственно, и термин «семья» уже все реже употребляется учеными-фамилистами (от английского а family – «семья»). Его заменяет более нейтральный, страшный в своей нейтральности и безликости – «домохозяйство».Рынок вышвырнул на улицу слабого. Революционные изменения в обществе – это всегда столкновение: слоев этого общества, личности с личностью, идеи с идеей… А при столкновении сильных всегда страдает слабый.Как-то язык не поворачивается мальчугана лет 11‑12 назвать бомжем, хотя все признаки бродяжничества налицо. Кто они и куда бегут? В поисках какой истины? Какой судьбы, какой земли, какой справедливости? От себя бегут или от ремня? И к кому? К тем, кто поймет и накормит? Или к тем, кто накормит, обогреет и… сделает орудием в своих руках?Все чаще мы говорим и пишем о разгуле педофилии и детской порнографии. Об эксплуатации детей в грязном бизнесе взрослых подонков. Об уголовниках, воспитывающих себе «достойную» смену из птенцов, вывалившихся из разрушенного семейного гнезда. Случаи эксплуатации детского труда на частных предприятиях и плантациях стали не экзотическим преступлением сытых, а черной приметой времени.Бродяжничество маленьких бомжей – это страшная школа для начинающих воришек, грабителей, насильников… Да что школа. Университет! Именно в этой среде учатся блатному жаргону, блатным привычкам, совершают первые преступления. Здесь познают грязь извращенной «любви». Здесь наносится первая татуировка. Здесь на сердце ложится пятно, а душу поражает раковая опухоль равнодушия и злобы. Более трети преступлений подростки совершают под руководством взрослых.Большинство беглецов попадают в исправительно-трудовые колонии. Ребенок становится зэком… Это значит – мы проиграли. Общество потеряло доброго сына, заботливого отца, рачительного хозяина. А кого оно приобрело? Свою единственную, свою неповторимую жизнь он рискует прожить на тюремных нарах. И другой жизни уже может и не быть…Случай, который потряс не только меня, но и видавших виды воспитателей приемника-распределителя для несовершеннолетних ГУВД Москвы. Пятерых милых девочек из Сибири привела на контрольно-пропускной пункт приемника мать: «Одна не прокормлю. Пусть о них позаботится государство».Или такой новый штрих времени. В тот же приемник-распределитель на Алтуфьевском шоссе, 13, привезли несовершеннолетнюю «центровую» проститутку в… песцовом полушубке и с бриллиантами на пальцах. Что происходит в обществе?Показательны данные по четырем приемникам-распределителям Москвы. 65,5 процента из числа их «постояльцев» занимаются кражами. Почти 15 процентов разбойничают и грабят. 13,6 процента «клиентов» московских приемников-распределителей крадут государственное имущество. Шесть с небольшим процентов бродяг занимаются мошенничеством, за что и попадают в руки правосудия. Нетрудно понять, что подавляющее число преступлений имеет корыстную цель, что объясняется отсутствием у бродяг средств к существованию.Приклеивая ребенку ярлык «педагогический брак», мы прежде всего расписываемся в собственной несостоятельности.Все мы немножко беглецы – и взрослые, и дети. Когда мы сомневаемся в чем-то, мы бежим мыслью или болью в направлении истины. Когда мы успокаиваем себя, мы бежим от страха, поселившегося внутри нас. Когда мы равнодушны, мы тоже беглецы – от желания, от возможности помочь. Когда мы щадим себя там, где должны быть к себе беспощадны, мы тоже позорные трусы, мы беглецы, мы дезертиры…До недавнего времени существовал закон, наказывающий за бродяжничество. По статистике, две трети бродяг ранее судимы за различные преступления. Причем более половины из них два и более раз. Большинство осужденных за бродяжничество – хронические алкоголики (до 80 процентов). Возраст достаточно молод: каждый третий бомж – от 18 до 29 лет.Для них, горемычных, созданы приемники-распределители. Ежегодно из числа содержащихся в них бомжей за совершенные преступления привлекаются к уголовной ответственности восемь, а то и девять тысяч человек. Они совершают 12,5 тысячи преступлений. Многие из них тяжкие и особо тяжкие.Человек без Родины – жалкий человек.Человек без собственного дома – страшный человек.