Криминал

“Топ” с молоточком

Кровь залила лицо бедной женщины. Потом она скажет: “Я подумала, что это упала люстра”

Я слушала собеседницу и еще раз пожалела, очень пожалела о том, что не могу назвать ее настоящего имени и отчества. Не говоря уже о фотографии. Аргумент у Екатерины Васильевны один: “Стоит ли вашим читателям смотреть на пожилую и больную женщину? Да и что я такого сделала, чтобы обо мне писали?”.

Что немолода – правда, ей семьдесят седьмой год, ну а что не стоит о ней рассказывать читателям, это еще как знать. Немногие молодые в ситуациях, подобной той, в которой оказалась она, находят силы и мужество, чтобы постоять за себя и свою жизнь.

…Внешне они не просто непохожи – полная противоположность. В свои двадцать с небольшим Вика выглядит угловатым подростком – щуплая, незаметная, держится дичком. Марина же, наоборот, типичное акселератское дитя: рост под метр восемьдесят, длинные белые волосы, очаровательная улыбка. Никто не дает ей пятнадцати лет. Типичная топ-модель. До знакомства девочки шли по жизни каждая своей дорогой, которые вряд ли пересеклись бы, не вмешайся случай. Вика при живой матери провела детство в детдоме и после окончания девятого класса перебралась в Кишинев, где намеревалась перекантоваться до того, как ей будет оформлен вызов в Израиль. Жила она с братом на квартире у родителей Марины, где и познакомились. Несмотря на разницу в возрасте, быстро сошлись и стали нескучно проводить время. Незадолго до случившегося у кого-то из их знакомых был день рождения, где и загуляли до утра. А когда явились домой, мама Марины, женщина строгих правил, решила их проучить и выгнала из дому. Обрадованные свалившейся вольницей девочки ушли, решив “держать характер до конца”. В никуда ушли, потому что жить им было негде. Несколько дней ночевали в гараже, холода этой весной держались долго, и этот факт явно способствовал возникновению в юных головах разных фантастических планов обретения своего угла для дальнейшего самостоятельного проживания. Спустя пять дней такой план наконец созрел, и они немедленно приступили к его исполнению.

Недалеко от Марины живет пожилая одинокая женщина, которой Маринин брат иногда покупал продукты. В ее квартире и решили пожить подруги. А почему бы и нет? Детально были обсуждены два возможных варианта экспроприации. Первый – почти приятный и мирный: старушка соглашается с тем, что в ее квартире теперь будут ночевать две незваные квартирантки. Но так как данный вариант, даже в понимании Вики и Марины, выглядел несколько уязвимым, решили разработать второй, более жесткий: если старуха откажет, ее надо убить.

Всю “операцию” было решено проводить днем, так как вечером или ночью, догадались подруги, Екатерина Васильевна вряд ли откроет. Пришли, постучали. Потом на вопрос, зачем же надо было открывать дверь, Екатерина Васильевна как-то обескураженно ответит: “Так звонили же. А если звонят, значит, в чем-то нуждаются”. Встретила их старая женщина как положено всегда встречать в интеллигентных домах: подала печенье, угостила чаем. Подруги за угощением времени даром не теряли, все разглядывали квартиру, как будто что-то отыскивая. Наконец Марина глазами показала Вике на молоток, лежащий на подоконнике, и дала понять, что сама справится с задуманным. Вика вышла в коридор и стала там ждать Марину, а ничего не подозревавшая хозяйка решила показать милой девочке Мариночке какую-то книжку и нагнулась, чтобы ее достать. Она была так беззащитна и так досягаема в своей старческой наивности… Но заметить подобное мог кто-то другой. Марина же с силой опустила молоток на ее голову. Кровь залила лицо бедной женщины. Потом она скажет: “Я подумала, что это упала люстра” и повернулась, чтоб посмотреть, не повредила ли она и ее юную красивую гостью. И получила еще два удара по лбу тем же молотком. Тут бы ей, по всем законам жанра и логики, надо было упасть бездыханной, и тогда у этой истории случился бы иной поворот. Но Екатерина Васильевна нашла силы схватить своими старческими слабыми руками Марину за руку и попыталась вырвать у нее молоток. Они повалились на пол, завязалась драка, и, как ни старалась юная крепкая “топ” добить окровавленную старуху, у нее ничего не получалось. Та изо всех сил хваталась за жизнь и не желала умирать. Марина решила позвать ждавшую ее в коридоре Вику, та услышала крики, но услышал их и сосед, вышедший покурить на лестничную площадку. А когда ничего не подозревающая Марина открыла дверь в надежде довершить начатое вместе с Викой, сосед позвал на помощь. Екатерину Васильевну отвезли в больницу, а против Марины и Вики возбуждено уголовное дело.

Пишу эти строки и ловлю себя на мысли: все, о чем сейчас рассказываю, уже как бы повторение пройденного, потому что в который раз на страницах “УГ” появляются “кровавые девочки”. Меняются их жертвы, меняются “аксессуары” самого “процесса” – молотки, топорики, удавки, а девочки непременно остаются, и временами кажется, что из одного криминального сюжета в другой путешествует одна и та же героиня. Иногда она раскаивается в содеянном, плачет, иногда молчит, часто ловчит, пытаясь выгородить себя, но практически никогда не может ответить на простой вопрос: во имя чего пошла на преступление?

Особенно запомнилась встреча с голубоглазой симпатичной девушкой, чей поступок потряс всех, кто знал о происшедшем. Милая девочка с глазами бездонного голубого озера кухонным топориком (“Топорик”, “УГ” от 12.11.1996 г., ? 45) убила мать. Вернулась однажды домой после института, с аппетитом поела пожаренную мамой картошечку и потом взяла топорик и нанесла им по маминой голове несколько ударов. При встрече в ответ на вопрос, жалеет ли о случившемся, сказала, что да, конечно, очень жалеет. Сколько лет придется пробыть в колонии, все молодые годы уйдут. И другие девушки говорили о том же. Им очень жаль. Себя жаль. А психологи: убийство есть способ самоубийства… Что-то не похоже. Может, так только кажется, и подобная реакция на собственное душегубство и есть свидетельство того, что у “куклы Маши и куклы Даши” впрямь что-то сломано в душе? А может, дело в другом, и им действительно известно нечто такое о себе и вообще о жизни, чего не знаем мы, пребывающие как бы в ином измерении?

Я бы сформулировала это “нечто” как закон саморазрушительной ясности. Ясность в том, что окружающие, весь мир воспринимаются многими нашими девочками и мальчиками как враждебная территория, для самоутверждения на которой хороши и доступны все средства. На войне как на войне. В этой ясности и заключена саморазрушительность. Но известно, что в детстве все Сальери еще Моцарты. Так что же такое нам, взрослым, надо проделывать, чтобы из розовых чуд с большими бантами вырастали “девочки с топориками и молоточками”, не умеющие и не желающие вступать в диалоги с окружающим миром? А ничего особенного проделывать и не стоит, просто надо и дальше продолжать жить так, как мы живем сегодня.

Майя ИОНКО

Кишинев