Когда вижу рядом с собой знаменитого артиста, кажется, что попал в Музей мадам Тюссо. Борис ХЛЕБНИКОВ

Режиссера Бориса Хлебникова по праву можно назвать одним из недавних открытий российского кино. Дебютировав пару лет назад вместе с Алексеем Попогребским фильмом «Коктебель», Хлебников потом снял «Свободное плавание», удостоенное на прошлогоднем «Кинотавре» приза за лучшую режиссуру, а на Открытом фестивале российского кино в Выборге «Окно в Европу» – приза Фонда имени Андрея Тарковского. Так что новой работы молодого режиссера почитатели «Свободного плавания» теперь ждут с явным нетерпением.

Досье «УГ»Борис ХЛЕБНИКОВ, кинорежиссер, родился 28 августа 1972 года.Два года учился на биологическом факультете. Затем поступил на киноведческий факультет ВГИКа. Во ВГИКЕ снял 2-минутный фильм «Мимоход» совместно с Алексеем Попогребским. Позднее самостоятельно снял короткометражку «Хитрая лягушка».Дебютом в полнометражном кино стал совместный с Алексеем Попогребским фильм «Коктебель». Сценарий будущей картины победил на конкурсе, проводимом Европейской киноакадемией в рамках Берлинского кинофестиваля. Наградой стала возможность показать материал европейским продюсерам. Одновременно в России сценарий был поддержан Службой кинематографии Минкульта. Фильм «Коктебель» на 25-м Московском международном кинофестивале получил Спецприз жюри, приз ФИПРЕССИ за дебют и аналогичную награду жюри российских критиков.

– Борис, с некоторых пор вас, насколько знаю, часто приглашают заседать в жюри разных фестивалей. Так что у вас есть возможность смотреть работы таких же, как вы, молодых режиссеров. Насколько рассказанные ими истории вам обычно интересны?

– На самом деле я пока еще редко вижу фильмы, которые говорили бы современным киноязыком. К сожалению, почти все молодые ребята идут порой путем подробного, скажем так, иллюстрирования, идут след в след и очень мало думают о том, чтобы что-то интерпретировать, рассказать по-своему, что-то от себя привнести в то, что их занимает.

– Не вы первый и не вы последний, кто сегодня говорит об особом языке кино. И начинаешь задаваться наивными вопросами, а что же это такое – язык кино и как должен меняться сам художник, чтобы начать говорить на новом языке?

– Понимаете, как только возникает что-то новое, оно автоматически становится старым. Новое – всегда ново на короткое мгновение. Уже не говорю о том, что люди нередко не задумываются, что кино – это отдельное искусство. Когда говорят, что оно искусство синтетическое, некий синтез литературы, музыки, живописи – это чушь собачья. Это не кубики, из которых малыш строит домик, кино не пазл, это независимое искусство, и оно должно не просто говорить на своем языке, но и каждый должен говорить в нем своим голосом. Перед тем, как начать снимать кино, надо услышать свой голос, свою интонацию, выражать собственные чувства, а не пытаться обязательно снимать на пятерочку.

– А как вы относитесь к историям, что рассказываете сами?

– На самом деле как к любимой игре. Я не отношу себя к профессионалам, профильного отделения не оканчивал, я киновед, и, собственно говоря, есть большая доля случайности в том, что мне удалось найти деньги на первый фильм. Я этим очень дорожу, потому что первую картину делал искренне и пытался снять ее так, как мне того хотелось. А поскольку деньги нашлись быстро, честно говорю, хочу ничего не менять и рассказывать только те истории, что меня трогают, с которыми мне интересно играть, интересно придумывать. Потому все истории, что делаю, они – личные.

– Личные они, конечно, личные, но, надо думать, при этом дорожными работами вы не занимались, как герои «Свободного плавания»?

– Нет, не занимался, ваша правда. Но эта история могла произойти где угодно и с кем угодно. Например, какие-то подробности «Плавания» придумались, когда я был в Индии. А ощущениями моих героев я проникся на Монмартре, где живет множество творческих людей. Они встречаются, курят, делятся друг с другом тем, что у них впереди – один завтра собирается начать снимать кино, другой приступить к завершению романа, и эти разговоры бесконечны, а ничего не заканчивается. И в этом есть та самая провинциальная тоска из моего фильма, и она точно такая же, как в центре Парижа, в Лондоне, в Москве – где угодно.

– В своем кино вы наблюдаете, констатируете или конструируете, воображаете, желая что-то переменить?

– Возможно, это вкусовщина, но один из самых ненавидимых мною жанров – философская притча. Вообще притча. Я не могу оперировать такими глобальными понятиями, как «мир», «человечество», меня интересует конкретный персонаж в конкретных обстоятельствах, мне хочется рассказывать про его жизнь, про его грусть или анекдотичность, копаться в подробностях. Так что я все же наблюдатель, но не холодный, а достаточно эмоциональный. Но ни в коем случае не интерпретатор. Мне очень нравится фильм Александра Велединского «Живой», потому что это не кино, а человеческое высказывание, то, чем оно очень отличается от многих других. Увидев еще весной новую работу моего соавтора по «Коктебелю» Алексея Попогребского «Простые вещи», я понял, что он снял выдающийся фильм, очень теплый и человечный, не случайно на последнем «Кинотавре» картина была названа лучшей и собрала урожай наград.

– Между прочим, помянутое выше киноведение тоже ведь не было первым выбором в вашей судьбе, до этого вы успели позаниматься еще естественными науками, биологией. После этого, когда подпирает, прямиком бросаются в режиссуру. А вы отправились в киноведы. Почему не в артисты при вашем росте и внешности героя-любовника?

– Во-первых, признаюсь, что до сих пор, когда вижу рядом с собой знаменитого артиста, мне в это не верится, испытываю такое ощущение, будто нахожусь в Музее мадам Тюссо. К кино всегда относился, как к чему-то заоблачному, потому в 20 лет и побоялся поступать на режиссерский, а выбрал киноведческий, где был очень маленький конкурс. К тому же туда шли только девочки, а мальчиков принимали практически без конкурса. Вот я туда и пошел, чему очень рад, единственно правильный путь изучения искусства – это смотреть, слушать, сравнивать.

– Так и тянет теперь спросить: так чем же вы обязаны собственно кино?

– Как сказать? Счастьем ни о чем, кроме него, не думать. Это удивительная вещь: всегда дико завидовал своим родителям, для которых я и работа – абсолютно равнозначные вещи, и семья при этом нисколько не важнее работы. Для меня всегда было дико зависеть от родительской увлеченности, от того, чем они занимались. Сейчас могу точно так же сказать и про себя: хотя у меня двое детей, семья для меня не является главным, дети это знают, и, думаю, для них такое знание полезно. Сейчас они еще маленькие, но уже думают, какую выбрать профессию, для них это превращается в образ жизни. Может быть, потому, что мне так нравится заниматься тем, чем занимаюсь, каждый раз хочется пережить в профессии все с самого начала.

– «Свободному плаванию» повезло с вниманием, оно обласкано критикой, номинировалось как лучший фильм на всевозможных кинопремиях – от «Ники» до «Белого слона». Это тешило ваше тщеславие, вам был важен такой успех картины?

– Знаете, с одной стороны, важен, а с другой – нет. Важен потому, что, честно говоря, приятно, если есть какое-то признание, вообще когда тебя любят другие – это всегда приятно. Но в то же время это мне и не очень важно, потому что чаще всего я не знаю и не вижу тех людей, которым моя картина пришлась по душе, которые выдвигали ее, предлагали награждать. Конечно, тогда, на «Кинотавре», я сильно волновался, это был первый показ, а до того был такой предварительный, черновой, и люди как-то кисло реагировали. От этого я даже впал в некую депрессию, показалось, что фильм недоделан, недотянут, до конца не получился, казалось, что и сам ничего не понимаю, и состояние было каким-то рассеянным. А после официального показа начали подходить разные люди, говорить хорошие слова, вспоминать, как много в зале смеялись, как хорошо принимался фильм, и я видел, что действительно понравилось, и понравилось именно тем, чье мнение для меня было чрезвычайно важным. Их было всего 10-15 человек, но после этого последующие итоги были мне уже не так важны, как мнение этих людей, как слова, что они сказали.

– Те, кто видел «Коктебель», и те, кому нравится «Свободное плавание», наверняка теперь гадают: а чего же нам сейчас ждать от Бориса Хлебникова, не бросит ли его теперь куда-нибудь в эксцентричность, или она не по нему, а значит, и ждать подобного не стоит?

– По всей вероятности, следующая история будет все же довольно эксцентричной и для меня довольно новой. Первый раз буду работать с нелинейным сюжетом, будет несколько линий, и вообще потребуется несколько иной, чем в предыдущих фильмах, язык. Просто сам материал требует другой интонации рассказа. Это не значит, что кардинально меняться будет сам подход, но когда вы говорите о похоронах или произносите тост на свадьбе, вы же говорите с разными интонациями. Просто в конкретной ситуации новая история будет развиваться быстрее, и рассказывать ее поэтому надо будет по-другому. Но, может быть, потому, что мне так нравится заниматься тем, чем вообще занимаюсь, мне каждый раз хочется пережить в профессии все с самого начала. Где-то лет с 25 я живу большими сомнениями, что человек постоянно развивается и развивается, возникли сомнения в продуктивности последующих лет его жизни. Потому что по-настоящему бурно и плодотворно фантазия работает только до 25, ну, может, до 30. И вот ощущение подлинной свободы, когда все так хорошо придумывается, хочется продлить подольше.