search
main
0

Когда торжествует Голливуд, музы покидают творцов. Андрей КОНЧАЛОВСКИЙ

На «круглом столе» в Государственной думе, где рассматривались возможные пути спасения национального кино, речь шла о истинах высоких – как спасти национальное кино в условиях диктата дикого рынка. Впрочем, прежде чем обратиться к проблемам госполитики в культуре, прислушаемся к тому, что Андрей Кончаловский считает значимым в искусстве и жизни.

О профессии

– В режиссуре, да и в кино, как и в музыке, важен «абсолютный слух». Наверное, это зрительная память и зрительное воображение. У меня очень сильное зрительное воображение. Я лица запоминаю практически на всю жизнь, могу вспомнить лицо, которое видел когда-то в троллейбусе. Память такая, потому что это передается по наследству: художник Кончаловский – мой дед, а художник Суриков – прадед; наверное, у моих предков зрительные нервы были развиты больше, чем другие. Я очень хорошо помню картины, помню живопись, но не помню телефонов, по арифметике всегда был кол, абстрактное мышление плохое, никакое, а зрительное мышление сильное.

– А что такое режиссура?

– Режиссура – это способность проанализировать человеческие отношения, создать эти отношения и еще убедить вас в том, что это правда. Затем заставить вас смеяться и плакать точно тогда, когда мне хочется, а не когда вам. Я помню, как делал сцену, думал, что все будут плакать. Это было в фильме, в «Романсе о влюбленных», и как-то пришел в зал, сел тихонько, думаю, сейчас послушаю, как люди рыдают. Какая-то тетка впереди сидела, и в самый трагичный момент она вздохнула и говорит: «Господи, на что только деньги государственные идут!» И я тихо слинял в тот вечер. Но кому-то понравилось. Понимаете, как-то ее не тронуло мое желание ее убедить.

Чтобы сделать великий фильм или написать великий роман, необходима смелость, иногда даже самоубийственная смелость нужна для этого. Эта смелость заключается не в том, чтобы кого-то ругать или критиковать, а смелость в том, чтобы найти новый язык, новое содержание к вещам давно уже известным.

О важнейшем из искусств

– Выше всех искусств для нас какой вид искусства? На мой взгляд, музыка. Почему? Потому что, непонятно, как это делается. В общем, музыка это только звуки. Но вдруг из этих звуков слагается нечто, что слушаешь завороженно: «Биттлз», или Бах, или Малер, или Бритни Спирс, это не важно сейчас, кому что, как говорится. Вы слушаете эту музыку, и у вас возникают какие-то чувства. Как это организовано? Это какая-то абсолютная магия: образов нет, только звуки, а люди завороженно сидят часами, и взгляд их устремлен в пространство, глаза закрыты, или они обращаются к себе – это очень похоже на молитву. Когда разные люди слушают одну и ту же музыку, у всех возникают собственные переживания и нельзя ничего определить, объяснить. Одни говорят: «Здорово, потрясающе», но другой может сказать: «Да, вот ты знаешь. Я услышал… там море такое красивое». У одного море, у другого мама, а у третьего брат погибший… Другими словами, музыка является высочайшим из искусств, потому что это чистая физика, просто частотность, сотрясение, вибрация, и больше ничего, даже образов нет… Но все вместе рождает определенные образы у вас в голове и вызывает конкретные чувства: сострадание, страх и юмор. Потому что никаких других, чувств в искусстве нет. Есть только три чувства, как говорил Пушкин: «Есть три струны, коими мы, поэты, играем: сострадание, ужас и смех».

– Ваше отношение к телевидению?

– Нынешний зритель – жертва коммерционализации кинопроката и ТВ. В середине ХХ века вплоть до 80-х кино было важнейшим из искусств, как совершенно справедливо считал пролетарский вождь. Если бы он высказывался на аналогичную тему сегодня, не сомневаюсь, важнейшим из искусств он назвал бы телевидение. А тогда кино было средством и агитации, и пропаганды, и образования, и открытия мира. Сейчас, в начале ХХI века, цивилизация переживает информационный шок. Обилие знаний уже не помогает, а, как ни странно, лишь мешает. Чем больше информации, тем меньше мы знаем. Любые истины от частого повторения перестают восприниматься.

В чем наше телевидение сегодня преуспело, так это в том, что оно теперь не может критиковать власть. Но ТВ ничего не воспитывает. В остальное время – безжалостная коммерционализация и оглупление зрителя. Сериалы производятся очень дешево, а продаются дорого, потому что рекламное время такого объема, которое впихивается в российском телевидении, больше нигде в мире невозможно. А уж о воспитании, о том, что есть во французском или, особенно, в английском телевидении, у нас и речи нет. Потому что мы упали в постиндустриальное общество XVI века.

Существует явная недостача того, что нужно русскому зрителю. Ему не хватает духовных картин, отвечающих на его культурологические запросы. Русский зритель отличается от французского, американского, итальянского. Он – другой. Но СМИ действуют разлагающе на рынок.

О современных угрозах

– Голливуд, как и «Макдоналдс», производит наднациональную продукцию. Маркетинг вершит бизнес. Автор книги «Голливуд против Америки» пишет, что в этих фильмах американцы предстают перед миром как абсолютные идиоты. С начала 80-х идет процесс глобализации кинематографа. Все «мейджер компании» – «Уорнер бразерс», «ХХ век», «Парамаунт» – стали покупать кинотеатры: в Англии, Франции, Италии, потом – в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке. Кинозалы принадлежат производителям фильмов, и это уже в самом чистом виде монополия. К середине 80-х на экранах Франции уже 70% голливудской продукции. Среди этого потока иногда вдруг мелькнет какая-то небольшая картинка, действительно художественная, но все остальное – вненациональный голливудский продукт.

Америка стала первой жертвой глобализации. Зритель, который смотрел прежде «Крестного отца», я уж не говорю о фильмах «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» или «Китайский синдром», исчез. Человек, спешащий в кино, чрезвычайно помолодел. Он мало читает, увлечен компьютерными играми и эффектами. Серьезные люди, которым за тридцать и которые задумываются о глобальных вещах, в кино ходить перестали. Им нечего там смотреть.

Голливуд с каждым годом ориентируется на все более молодого зрителя, делая элементарно простые по своему содержанию ленты. Если бы Феллини сегодня снял очередной шедевр, он не нашел бы массового признания. Прежде наравне с кинематографом коммерческим существовал кинематограф великих мастеров. Теперь кино как элитарное зрелище для думающей, читающей публики кончилось. Осталось только кино коммерческое.

Попадаешь в какой-то маленький итальянский городок. Там два кинотеатра, оба на центральной улице. В одном – две голливудские картины, в другом – тоже. Ну, может быть, иногда одна итальянская. Но про французскую, английскую, русскую – забудьте. Зритель может выбирать только между четырьмя голливудскими картинами. Это в чистом виде колонизация. Кинематограф пожинает плоды колоссальной глобализации всего и вся: весь мир вынужден сегодня смотреть картины, которые нравятся публике, воспитанной Голливудом. Замкнутый круг.

– То есть «цивилизованный мир» ест трансгенную продукцию «Макдоналдса» и смотрит транснациональное кино Голливуда. Все, как говорится, схвачено: и телесное, и духовное.

– Результат «Макдоналдса» сегодня уже виден в Америке, там ожирением страдают 60% населения. Продукция Голливуда не менее разрушительна. Зритель стал молодой, наивный, туповатый, не интересующийся серьезными проблемами, и поэтому кинематограф работает на него – «Властелин колец» и т.п. Серьезная картина в Америке сегодня просто невозможна. И мы пали жертвой этих процессов очень быстро – за 10 лет, демография у нас становится такой же. Фактически прошла стихийная приватизация кинозрителя без вмешательства государства. В результате отечественное кино может просто умереть.

Я понимаю, что в Эстонии очень сложно иметь национальный кинематограф – там 1-1,5 млн. зрителей, страна маленькая. А в России потенциальных зрителей – 100 млн. Есть разница?! Но наше кино не живет за счет своего зрителя (рынок-то огромный!), а за счет дотаций государства. Напрашивается вопрос: почему?

– Действительно, почему? Киносети, которые сегодня строятся, финансово весьма удачны.

– Голливуд понял, что Россия – это колоссальный рынок. Русские не китайцы, у которых вектор отторжения очень силен. Русские – европейцы. И все наши замечательные кинотеатры, оборудованные новейшими системами, заранее расписаны, грубо говоря, куплены вперед. Голливудская техника продаж заключается в том, что картина продается еще до того, как она сделана. К пакету картин прилагается весь пакет рекламы: ролики, афиши, буклеты. Идет активная, очень эффективная монополизация рынка.

О нашем кино

– Но конкуренция все же возможна?

– Да, но для этого, во-первых, нужны экраны. Государственный кинопрокат мог бы, прокатывая даже фильм Спилберга, вкладывать деньги в отечественные картины. А пока Спилберг работает не на русское кино, а на себя. Мы находимся в абсолютной экономической зависимости от Голливуда, потому что у нас нет национального проката.

Во-вторых, конкурентными сейчас становятся фильмы вроде «Антикиллера», который снял мой сын. Я считаю, что это чрезвычайно вредная картина, и я ему говорю это, не скрывая, но такие фильмы могут конкурировать с американцами. «Антикиллер» – фильм, сделанный по законам Голливуда – плохие с хорошими бегают друг за другом. Там нет сложности мысли, которая свойственна русскому человеку. Но он мастерски снят, и я понимаю, что мой сын – продукт и жертва того, что происходит в мире. Маркетинг ведет к производству коммерчески успешных картин, а не к высоким образцам искусства. В маркетинге важно не качество товара, а качество рекламы.

В-третьих, даже в советское время у нас была связь между успехом фильма и тем, сколько получал режиссер. Сегодня такой связи практически нет. В Индии, где почти миллиард зрителей, на экраны в год выходит 800 национальных картин. Местные звезды так же богаты, как и голливудские. Если бы у нас была система проката, хотя бы такая, как во Франции, то Евгений Матвеев, снявший «Любить по-русски», ездил бы в «Роллс-ройсе». Он был бы миллионером, потому что картина людям нравилась. Но смотреть ее было негде… И даже мой сын, который сделал коммерчески успешную картину, теперь пытается отбить у продюсеров то, что ему обещали.

– В советское время была снята «Калина красная» о Егоре Прокудине, вернувшемся из мира криминального в мир нормальной жизни. Сейчас мы видим на телевидении замечательных «братков» и «бригадиров».

– Романтизация гангстерства всегда была в американском кино. Ничего дурного в этом нет. Проблема в другом: все чаще снимаются коммерческие картины, которые нравственно вредны. Россия всегда была достаточно криминализированной страной, у русского человека никогда не было никакого доверия к судам. В таком обществе всегда решаются вопросы по понятиям, а не по законам.

– Что же мешает сегодня художникам снять картину о раскаявшемся преступнике?

– Для этого надо быть Шукшиным. Больших художников всегда меньше, чем посредственностей. Что же касается нынешней ситуации, то она не способствует развитию талантов, а способствует развитию футбола. Это мировой феномен – искусство уходит на второй план. Россия, к сожалению, идет здесь вровень с Европой. Западная философия, в отличие от Китая, Индии, Латинской Америки, терпит крупнейший кризис личности. Индивидуализм не отвечает на вечные вопросы, и Россию толкают в этот же мировоззренческий омут.

– Кого из современных мастеров вы можете назвать как борцов с этой тенденцией?

– Я посмотрел картину «Благословите женщину» Станислава Говорухина. Считаю, что это серьезный русский фильм, который отвечает на вопросы, которые стоят сегодня перед нашим зрителем. Я не говорю про итальянского или про польского зрителя.

Сегодня западный мир живет в ситуации информационного шока, Россия – в ситуации информационного взрыва. Ничего хорошего от этого я не жду. Русские от этого не станут ни образованнее, ни законопослушнее. Человечество не становится лучше от умножения возможностей передачи информации.

Оценить:
Читайте также
Комментарии

Реклама на сайте