Клоун должен быть универсален

Тот, кто помнит себя маленьким, наверняка согласится, что цирк – это праздник. Особенно если “гвоздь” этого праздника – клоун – позволял трогать свой смешной нос и нахлобучивал тебе на голову забавный котелок.
Его образ жизни – цирк. Постоянное место пребывания – у ковра. Не мудрствуя лукаво, клоун берет себе название “коверный”. Словно предлагая раз и навсегда считать себя неотъемлемой частью манежа.
Мне повезло. В Санкт-Петербургском цирке я встретилась сразу с двумя такими клоунами – братьями Артуром и Виктором Минасовыми. В непогожий день они, казалось, лучились озорством и хорошим настроением. Наш недолгий разговор состоялся в просторной гримерной, и, признаюсь, после него профессия “коверный” приобрела для меня иную значимость.

Артур: В том-то все и дело, что простому человеку не представить работу клоуна тяжелой. Что в ней сложного? Намалевался, нацепил пеструю одежду и гуляй по манежу, смеши людей.
– Разве не так?
Артур: Клоун – не посмешище. Клоунада – самый многоликий цирковой жанр. По сути, человек, заполняющий паузы между номерами, должен быть универсален. В чем его задача в традиционном цирке? (Была по крайней мере, сейчас многие собратья по жанру об этом забывают). В том, чтобы спародировать предыдущий номер. Работал до него канатоходец, значит, коверный поднимался на канат. Выступал жонглер, значит, коверный манипулировал предметами. Он старался разбавить то напряженное внимание, какое возникало на предыдущем номере, и подготовить зрителя к следующему выступлению. И всю силу разрядки тысячного зала принять на себя. Заставить зрителя сопереживать, играть в свою игру.
– А случаются ситуации, когда зал не идет на общение?
Виктор: Работа артиста не поддается математическим расчетам: шаг влево, шаг вправо, вот тут захлопали. Разное происходит. Не получилось с первой репризы, выйдет со второй. Зал завоевываешь постепенно. К концу представления ты становишься как бы членом семьи, настолько к тебе привыкают.
– Наверное, дети – самая взыскательная публика?..
Виктор: Самая искренняя. Их не обманешь. Они заметят все промахи.
Артур: От радостного настроя ребенка зависит и состояние семьи. Если ему хорошо, то и родителям тоже.
– Как созрело решение работать коверными?
Виктор: Если начинать по порядку, то, как и все дети цирковых артистов, мы – “дети в опилках”. Продолжатели большой цирковой династии. Еще у нашего прадеда был свой передвижной зооцирк. У дедушки был очень красивый номер с супругой, балериной Большого театра, – “Бахчисарайский фонтан”. Наш папа увлекался спортом, входил в сборную Грузии по прыжкам в воду и акробатике. Долго сопротивлялся работе в цирке, но, видимо, корни взяли свое. В 1977 году он решил создать свой иллюзион-аттракцион, где выступали бы дрессированные медведи, лисы, волки. Династия не прервалась, и мы волей-неволей были в нее вовлечены. Тоже были дрессировщиками, пытались создавать свои номера в жанре акробатической эксцентрики. В конце концов эксцентрика взяла верх над акробатикой и дрессурой. Пять лет назад родилась идея стать парными коверными, и она себя оправдала, потому что мы сразу же стали дипломантами на I Всероссийском фестивале циркового искусства в Ярославле и недавно привезли бронзу с I Международного комик-арт-фестиваля в Китае.
Артур: Раз речь зашла об истоках, то мы должны рассказать о своем учителе, Анатолии Смыкове. Это был потрясающий коверный. Он мог выходить на манеж и брать зал уже одной своей энергетикой, обаянием. Именно он говорил нам, что работа коверного – это тяжелый труд и надо подумать прежде, чем становиться на этот путь. Одно представление пройдет на “бис”, а на второй день это же представление и – словно в пустоту. Почему? Придешь в гримерную, сядешь и ничего не понимаешь. Это сильная боль. Он предостерегал: будете переживать над каждым промахом, над каждым непрозвучавшим хлопком, будете выматываться морально больше, чем физически. Как он был прав! Представьте, выходить на манеж в течение двух часов шесть-семь раз, и если ты не взял зал с первой-второй репризы, идти на третью! Найди хотя бы пять пар глаз, которые тебя полюбят. Цепляйся за них, замечая, как со временем к ним добавляются другие.
– Просто система Станиславского!
Виктор: Так и мы артисты! Клоун зависит от эмоций зала. Были мы на гастролях в Японии. А там своя культура, там выражать что-то на лице не принято. Убегаем за кулисы, расстроенные, смеха-то не слышно, а в зале шквал аплодисментов. Оказывается, все-таки успех… Потом пересмотрели репризы, расставили другие акценты. Стало намного легче. Или в Париже. Шапито на пять тысяч мест. А мы работаем в режиме тысячного зала. Проскочили для французов, как две мышки. Никакого эффекта. Пришлось замедлять действие, чтобы до самых верхних доходило.
– Многие клоуны стараются работать в прямом контакте со зрителем, а вы?
Виктор: Это очень сложно. От него будет зависеть весь твой успех. А если он не захочет общаться? В Китае с нами работал коллега из Америки, у него такой прокол случился. Китаец отказался играть в его игру и все, репризе конец.
Артур: Надо иметь необыкновенное чутье, чтобы выделить нужного зрителя. Он не должен испытывать шок, когда его заберут из зала.
Виктор: К тому же после долгих наблюдений мы придумали нашему зрителю защиту: надеваем ему клоунскую шапочку и носик. Он – уже не он, а образ. За него можно спрятаться… Игра со зрителем требует деликатного подхода. Попробуй удержать то равновесие, когда смешно тебе и тому, над кем смеешься? Смех ведь может унизить и оскорбить. Зритель поставлен в тупиковую ситуацию, он не может сделать того, что делает клоун. Публика смеется не над клоуном, а над ним. Здесь важно не обидеть, подбодрить, иначе человек уйдет с представления с тяжелым сердцем.
– В ваших репризах принимают участие животные? – спрашиваю я. Здесь лица моих собеседников суровеют. Артур говорит, что у них есть замечательное животное, правда, хищное, его возят в специальном боксе, но они мне его все-таки покажут. Я ощущаю легкий озноб. А ну как тигр! Страшно. Однако с фотографии смотрит на меня прелестный пуделек по кличке Граф. Братья, довольные розыгрышем, улыбаются.
– Цирковая династия Минасовых заканчивается на вас или уже подрастает смена?
Артур: У меня есть сын. Ему тринадцать лет. Он еще не работает на манеже, но уже работает над собой и созданием нового номера. Конечно, я как отец хочу для своего ребенка лучшего и только лучшего, но он в своем возрасте волен выбирать сам. И то, что он репетирует, растягивается до слез, стоит часами у стойки – это его осознанное решение. Если ему это нравится, я сделаю все возможное, чтобы помочь сыну сделать отличный номер. Навязывать ничего не хочу, чтобы потом он не пришел и не сказал: “Папа ты испортил мне всю жизнь”.

Наталья АЛЕКСЮТИНА
Санкт-Петербург