Как любить детей. Гуманная педагогика расставляет акценты

В те годы я, разумеется, не был способен на обобщения, но сейчас, размышляя над тогдашним состоянием моего духа, могу сказать, в чем заключалась магическая сила влияния Варвары Вардиашвили: в ее имени, которое строило в нас воображение о ней, и в первой встрече, которая превзошла наши ожидания.

Что в имени учителяИмя учителя может нести мощный воспитательный заряд, но, к сожалению, может быть и таким, от которого не надо ждать чего-то радостного.Разные бывают имена у учителей.В имени Варвары Вардиашвили был заключен не столько опыт, сколько тихое горение, преданность, мудрость, терпение, понимание. Все это, конечно, в педагогическом смысле. Это было особое сочетание того, что я хочу назвать Учительской, Педагогической Любовью. Любовь эта была с огранкой, как бриллиант. Она любила детей не абстрактно, а всех нас и каждого из нас в отдельности, каждого по-своему. Она любила нас и знала мудрость – как нас любить. И так как она берегла свое Имя и заполняла его лучшими педагогическими оттенками всю жизнь, то Имя ее в будущих учениках, которые еще не соприкоснулись с ней, вызывало почтение, почитание, трепет, настраивало их на взаимность.Имя Варвары Вардиашвили вошло в наше сознание и настроило нас на лад созвучия, привело нас в готовность следовать за ней.Вся школа звала ее Дейда Варо. «Дейда» в переводе на русский значит «тетя», но семантика этого слова имеет следующий смысл: «мамина сестра». Дейда Варо для каждого ее ученика была маминой сестрой. Это означало, что в ней была забота о каждом, каждый мог обращаться к ней за помощью, поддержкой, защитой; каждый мог надеяться, что найдет в ней сочувствие, сострадание. Это означало большее: Дейда Варо сама спешила помогать, сорадоваться и сочувствовать, сама бралась за защиту того, кто в этом нуждался.ПодарокА теперь о первой встрече.Мы были семиклассниками и, разумеется, не могли охватить всю полноту славы нашей учительницы. Ожидание наше было неопределенное: будет нечто необычное и обязательно прекрасное. Но что?И то, что произошло, превзошло наше ожидание необычности.Конечно, мы воспринимали нашу учительницу на фоне того опыта, который сложился у нас в общении с другими учителями. Кого-то из нас они сделали агрессивными и недоверчивыми, провоцировали на грубость, на конфликты. В ком-то зародили страх, апатию, неуверенность в себе. Кто-то стал злостным правонарушителем и непослушным. Некоторые стали нигилистами, другие – молчаливыми и послушными. Так «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь».А новая наша учительница вошла с доброй, приветливой улыбкой, поздоровалась бархатистым голосом, сказала нам спасибо, взглянула всем в глаза. Это уже было необычно. А потом вдруг спросила:- Ребята, вы любите стихи?Нам никто не прививал любовь к стихам; прежний учитель требовал от нас выучить наизусть заданное стихотворение и отбарабанить его на уроке. Никогда не задавал он вопроса, нравятся ли нам эти стихи.Но на вопрос новой учительницы мы ответили «да», еще не зная, что за этим последует.- Прекрасно, – сказала она, – давайте тогда почитаю вам стихи…Она держала в руках сборник стихов. Книга была потрепанная.- Стихи я посвящаю каждому из вас… Читаю стихи для тебя, Гоги! Думаю, они тебе понравятся…Она назвала имя ученика; откуда она его знает? Гоги, этот нигилист, от неожиданности растерялся.Прочла она стихи удивительно искусно, стихи из высокой поэзии. Мы оказались под впечатлением.Она выдержала паузу.- Гоги, ну как стихи?- Очень хорошие… – произнес зачарованный Гоги.Гоги воспитывался без родителей. Ему никогда ни один учитель не посвящал ничего.Ну а теперь посвятим стихи… – она окинула взглядом всех и остановила его на Гураме, – тебе, Гурам…Седьмым или восьмым она назвала меня.Сердце мое забилось звучно и быстрее от осознания своей значимости.- Думаю, у тебя особая любовь к стихам, Шалва…Ее голос, мелодичность чтения, сами стихи вливались в мою душу как яркий свет, несущий какое-то странное, радостное, до сих пор не испытанное мною чувство; мне хотелось плакать… Она ведь читает стихи для меня, посвящает их мне!Потом она спрашивает:- Ну как, Шалико… – она назвала меня ласкательным именем. – Примешь мой подарок?- Да… – произнес я шепотом и, наверное, подбежал бы к ней, обнял бы ее. Но этого я не сделал, а, сидя за партой, стал украдкой смахивать слезы.Что я пережил тогда? Какое это было необыкновенное ощущение? Тогда я этого не знал, но теперь могу сказать: я почувствовал, что она меня любит, она признает меня, она моя, у меня есть Учитель…Как она нас любила?Любила вот какими способами: на уроках языка мы превращались в лингвистов – исследовали, определяли, опровергали, устанавливали, открывали. Это происходило так, как на научном симпозиуме или в научных лабораториях. Или же как будто собрались случайно или преднамеренно люди смежных специальностей и задели в разговоре какой-либо вопрос, в обсуждении которого мысль каждого имеет исключительное значение для понимания проблемы. Мы приучались делать это спокойно, с уважением друг к другу.Время от времени она спрашивала:- Не пора ли проверить, каким специалистом стал каждый из вас?Это для нее были плановые контрольные работы, а для каждого из нас – проба собственных способностей и знаний. Она никогда не пугала нас последствиями таких работ, а возможность успеха перед нами никогда не закрывалась. Она – наша учительница – зарождала в каждом из нас устремленность и торжественность.Так я стал получать от нее первые пятерки. Первые пятерки получали и другие мои одноклассники.На уроках литературы она любила нас тоже необычно. Уроки принимали вид художественного чтения. Читала сама, и мы слушали с упоением. Потом открыла среди нас нескольких чтецов, и они приходили с книгами разных авторов и читали.Мы поневоле становились чтецами, литературными критиками. Она не принимала слово «критика», когда надо обязательно искать недостатки и гордо на них указывать. Наша критика была, скорее всего, развитие и совершенствование наших литературных вкусов и интересов, путь поиска собственных оценок и мировоззрения. Она радовалась, когда видела в наших руках книги классиков литературы, книги утонченных поэтов. Внимательно выслушивала наши отзывы о них. Были случаи, когда обращалась к кому-либо из нас:- Ты не мог бы дать мне эту книгу почитать на пару дней?И когда с этой просьбой однажды обратилась и ко мне, я был очень горд и рад. А спустя пару дней, вернув книгу, сказала:- У тебя хороший вкус, раз такие книги читаешь… Спасибо, я получила удовольствие…Что еще было нужно для того, чтобы я пристрастился к чтению? Я жадно искал книги. У меня ведь «хороший вкус», потому выбирал их. И она всегда замечала, что я читаю на этот раз, вела со мной непринужденный разговор о книге, делилась своими впечатлениями.«Я», «со мной»…Я принял ее и думал, что она только моя Учительница. Но потом, спустя годы, убедился: каждый из ее бывших учеников тоже считал, что она была только его Учителем.Во мне поэтический дарОднажды в начале учебного года она подозвала меня пальчиком к себе. Мы уединились у окна, и она тихо говорит мне:- Мальчик, по твоему взгляду, твоим рассуждениям я чувствую, что у тебя должен быть поэтический дар. Ты стихи пишешь?Да, я пробовал писать стихи, но об этом никто не знал. Я покраснел.- Покажи мне свои стихи, если они у тебя есть…Я аккуратно переписал свои сочинения в тетрадь и на другой день, дождавшись в коридоре, застенчиво передал ей.- Спасибо за доверие… – сказала она с той божественной улыбкой, которую хранила только для меня.Спустя несколько дней произошло такое событие: она продиктовала всем куплет из моих стихов и попросила провести грамматический разбор и содержательный анализ. А в конце всего сказала:- Поблагодарим Шалико, это его стихи…Ребята ахнули: он поэт?!Дело было вовсе не в том, был я поэтом или нет, а в том, что во мне укрепилась вера в себя: я совсем не такой, каким меня принимают многие учителя, я тоже что-то значу. Всели это чувство, Учитель, в своего обреченного другими учителями ученика – и ты вдохновишь его, он воспрянет, он изменится!