Как казаки Пекин брали

Есть войны незнаменитые. Для одних не нашлось летописцев, другие попали в тень еще более масштабных событий, о третьих мы сами стараемся не вспоминать. Участие России в подавлении «боксерского» восстания в Китае как раз последний случай, потому что с Китаем мы дружим. Вот и недавнее 50‑летие конфликта на острове Даманском в Приморье отметили в полуподпольном режиме.

Книга «Усмирение Китая. 1900» интересна не только сама по себе, но и с точки зрения сегодняшних политических реалий.
Бо́льшую часть книги составляют законченные в 1902 году записки «У стен недвижного Китая» журналиста и востоковеда Дмитрия Янчевецкого, который в качестве военкора был свидетелем описываемых событий. Меньшую – «Корень зла. Царские опричники на Дальнем Востоке» Бориса Тагеева, другого военкора и востоковеда (его труд впервые вышел в 1909 году в Париже под псевдонимом Рустам-Бек). Если Янчевецкий славит русскую армию, то Тагеев выставляет царских солдат, офицеров и генералов толпой бестолковых трусов, хвастунов и мародеров. В предисловии доктор политических наук Василий Молодяков пишет, что Тагееву, использовавшему лишь черную краску, верится меньше. Да и попал Тагеев на Дальний Восток лишь в 1904‑м и поэтому активно пользовался сплетнями.
Первопричиной «боксерского» мятежа следует назвать действия Запада, прежде всего Англии и Франции, которые в XIX веке методично грабили Китай при помощи «опиумных» войн. Перестав быть хозяевами на своей земле, китайцы восстали. В ответ на убийства иностранцев, китайцев-христиан и осаду дипломатических миссий выглядящий ныне диковато альянс Италии, США, Франции, Австро-Венгрии, Японии, Германии, России и Англии ввел в Северный Китай войска. Китайское правительство вело двойную игру, фактически полицейская акция превратилась в войну против Китая.
Сам термин «восстание боксеров» свидетельствует о нашем закоренелом евроцентризме, ведь никаких боксеров в Китае сроду не было. Символом борьбы против засилья иностранцев был сжатый кулак – отсюда и «боксеры». Янчевецкий резонно предпочитает термин «ихэтуанцы» (от самоназвания «и хэ туань» – «дружина правды и согласия»), называя мятежников «ослепленными патриотами».
Считая интервенцию оправданной, Янчевецкий видит истоками бунта именно агрессию и презрение Европы по отношению к Китаю: «На самых мирных землепашцев и торговцев, двести лет ни на кого не нападавших и ненавидевших войну, ополчились племена Азии, Европы и Америки». Китайцы хотя и изобрели порох, но не они придумали начинять им фугасы. «Цивилизованные европейцы столько лет не признавали никаких основных и человеческих прав за китайцами», – говорит в книге раненый офицер доктору, возмущенному обстрелом госпиталя. Ни о каких джентльменских правилах на этой войне, конечно, уже не могло идти речи. Обе стороны даже не брали пленных, только убивали. В середине ХХ века Китай, став наконец независимым, сделал верные выводы из истории: чтобы выжить, стране надо быть единой и сильной.
Осада европейских кварталов Тяньцзиня, штурм фортов Таку, в котором участвовала канонерка «Кореец», позже прославленная участием в последнем бою «Варяга», взятие генералом Линевичем Пекина, занятие русскими Инкоу и Мукдена… Репортажи Янчевецкого порой превращаются в окопную прозу, предваряющую Гумилева, Несмелова и советскую лейтенантскую литературу. Он не только наблюдатель и участник, но и очарованный странник. Поддерживая политику России («единственное государство, которое может стать действительным и вековым другом китайцев»), он сочувственно относится к Китаю и холодно к союзникам-англичанам. Дело тут не в личных симпатиях, а в российской геополитической традиции, для которой эпизод с взятием Пекина – случайность, а противостояние с Западом – закономерность. Даже на Дальнем Востоке Россия соперничала не столько с азиатами, сколько с традиционным противником – Европой. По Янчевецкому, в Китае между союзниками не было согласия и доверия, причем «почин таким отношениям положили инициаторы многих международных недоразумений – англичане». Как ни странно, лучшими союзниками русских в китайском походе стали японцы: «Главными действующими силами, которые вынесли на себе всю тяжесть международной экспедиции… были русские и японцы… Пекин был взят кровью и потом двух верных союзников – русских и японцев, с которыми мы впервые под огнем и ядрами испытали братство по оружию».
Что до протодиссидента Тагеева, то он явно перегибает палку, уподобляясь НТВ времен первой чеченской войны. Янчевецкий куда взвешеннее, да и при всем своем ура-патриотизме он честно рассказывает, например, о разграблении союзниками поверженных Тяньцзиня и Пекина. В одном, пожалуй, нельзя не согласиться с Тагеевым: головокружение от успехов в Китае стало одной из причин исхода Русско-японской войны. Военачальники, усмирившие «боксеров», на новой восточной войне проявили себя не просто слабо, но предательски: тот же генерал Стессель, сдавший японцам Порт-Артур и осужденный за это. А ведь Янчевецкий предупреждал: «Организация военного дела у японцев превосходна». Для Тагеева поход 1900 года – «корень зла», обусловивший крах русской армии в 1905 году.
Книга могла бы остудить сегодняшних синофобов (по Янчевецкому, «так называемых знатоков Китая»), твердящих о «желтой опасности». Это русская армия брала китайскую столицу, не наоборот, на чем же основан нынешний страх перед Китаем – не на исторической ли вине Европы перед ним?
У антагонистов Янчевецкого и Тагеева есть общее: оба не считали китайскую кампанию праведной, обоих у нас долго не печатали. Наконец, жизни их завершились схожим образом. Янчевецкий в 1937 году был арестован и на волю уже не вышел (между тем пять лет спустя его брат, писатель Василий Ян, в свое время служивший у Колчака в чине полковника, получит за роман о Чингисхане Сталинскую премию). Тагеева, вернувшегося из эмиграции уже в Советскую Россию, расстреляли как шпиона в 1938‑м. Обоих реабилитировали посмертно.

Усмирение Китая. 1900. – М. : Пятый Рим, 2018.