К любви каждый приходит сам и своим путем…

С Аллой Ивановной ПЕРЛОВОЙ, преподавательницей русского языка и литературы в гимназических классах 272-й школы, я встретился в ее кабинете. Кабинет оказался неожиданно большим, уютным и очень светлым. Чувствовалось, что здесь все продумано до последней мелочи.

– Нет, не все, – возразила Алла Ивановна. – Отсюда, с конца четвертого ряда, ребятам трудно следить за тем, что пишется на доске. Тут еще надо думать над расстановкой…

Казалось, что изящная, невысокого роста светловолосая женщина растворяется в потоках льющегося из окон света. Но только до тех пор, пока не заговорила. Как только Алла Ивановна заговорила своим негромким, четко поставленным голосом, все остальное ушло на задний план. Я увидел внимательные серо-голубые глаза учителя – и не мог отвести взгляда. Тут было какое-то волшебство: глаза не отпускали. «Ого-го, – подумал я, – трудно быть двоечником при таком учителе, просто невозможно».

– Когда говорят про призвание, то это как раз про меня, – согласилась Алла Ивановна. – Я всегда хотела быть учителем. Наверное, лет с шести. Немного актрисой, как все девочки, но больше учительницей. У нас была очень сильная театральная студия, из нее вышли несколько известных театральных актеров. После школы я тоже пошла поступать в Щепкинское училище, прошла первый тур, но потом раздумала и забрала документы. И пришла сюда, в 272-ю школу, старшей пионервожатой. Это был 1970-й год. Сорок лет назад.

– Вокруг школы все было немного другим?

– Конечно. На месте этих домов были пруды. Мы ходили зимой на лыжах, а летом купались в прудах. В доме, в котором я живу, до сих пор в подвале бьют родники.

– А есть что-то общее у учителей и актеров?

– Думаю, да. Я ведь тоже работаю голосом, работаю вживую, у меня тут каждый день маленькие спектакли. С театральными актерами много общего – и им, и нам нужен контакт с аудиторией. Я как-то заговорила об этом с мужем. Он стал возмущаться: да как же так, ты же учитель, ты должна брать искренностью, а не игрой. Конечно, искренностью. Но немножечко мастерства, немножечко волшебства тоже не помешает.

– Дети за эти сорок лет стали другими?

– Конечно. Сорок лет назад наше Бескудниково слыло хулиганским районом. Каждый третий подросток стоял на учете в милиции. Но в школе не хулиганили. Школа воспринималась как большой общий дом. Такого, чтобы старшие обижали маленьких, у нас не водилось. А нынешние ребята вроде бы поспокойнее, поприличнее, но могут и малыша толкнуть, и напакостить исподтишка. Сложнее стали детишки. Хотя, конечно, таких учеников, каких изобразили в сериале «Школа», я не встречала. Таких у нас нет. И в других школах – а я ведь часто бываю в других школах – так вот, таких персонажей я не встречала нигде. Потом я узнала, что девочка, которая фильм снимала, вообще не училась в школе, у нее были приходящие учителя. «А-а, – сказала я. – Тогда все понятно». Это, наверное, такой закон в современном отечественном кино: снимать про то, чего не знаешь. Веселее получается. На сто тысяч детей один, наверное, не ходит в школу. Вот его и нашли. Наверное, долго искали. А у меня сейчас такие интересные дети, пятый класс, они так интересно рассуждают! Они все чувствуют, все прощают. Мне уже столько лет, им бы помоложе преподавателя, но они, знаете, не видят моей старости, моей некрасивости. И я с ними сама становлюсь и моложе, и красивее.

– Говорят, что общий уровень подготовки учеников тоже снизился…

– Не знаю. Я последние пятнадцать лет веду гимназические классы. У нас уровень подготовки скорее даже повысился. В конце концов, от кого зависит этот пресловутый уровень подготовки? В первую очередь от нас, от учителей. А у нас ведь каждые пять лет курсы повышения квалификации и другие разные курсы. Учимся мы, учителя, постоянно. И это правильно. Пока учитель сам учится, он может учить. И наоборот: учитель может учить, пока учится сам. Это универсальная истина. И если повышается мой уровень, почему должен снижаться уровень подготовки учеников? Он тоже будет повышаться. Логично? Другое дело, что раньше нас, учителей, держали в строгости – не дай бог явиться на урок без конспекта. А сейчас полагаются в основном на добросовестность учителей, добросовестный учитель и сегодня не позволит себе прийти на урок неподготовленным. Но в нашей стране, увы, полагаться на одну только личную добросовестность пока еще рановато. Критерии подготовки педагогов тоже стали более размытыми. К нам в школу пришла выпускница – не помню, какого университета, – так у нее в дипломе было записано: «имеет право преподавать 42 предмета». Вот вы смеетесь, а это было записано черным по белому в ее дипломе. Ну и что? Год эта специалистка широкого профиля преподавала у нас английский, а потом вынуждена была уйти, потому что такой английский оказался никому не нужен. Я таких специалистов называю – урокодатели. Есть учителя, а есть урокодатели.

– Наплыв детишек из стран СНГ не влияет на снижение уровня?

– В гимназических классах – нет, не влияет. Даже наоборот – оттуда к нам, в гимназию, приходят удивительно яркие, удивительно талантливые ребята, с обостренным чувством русского языка. Это же возраст, когда язык усваивается из воздуха. У нас был мальчик из Афганистана, он в девятом классе едва-едва понимал по-русски. Его родители погибли в Афганистане, а семью привезли в Москву. Так вот, в одиннадцатом классе он писал сочинение – тогда все обязаны были писать сочинение – и написал его на крепкую четверку.

– Можете ли вы открыть свой самый главный профессиональный секрет? Могли бы вы, к примеру, учить учителей?

– Учитель должен владеть методикой, а все остальное постигается практикой. Самое главное, по моему разумению, это все же искра Божья. Вот я практик. Я люблю учить. Надо любить это дело – но ведь любви не научишь, верно? К любви каждый приходит сам и своим путем.

– А дома вы тоже всех учите?

– Нет, дома я во всем слушаюсь мужа. Он у меня варит обеды, говорит: «Садись, пора обедать» – я сажусь и обедаю. У меня на дом не хватает времени: я прихожу, сажусь проверять тетради, потом готовлюсь к урокам. Так что муж дома самый главный – и по еде, и по уборке, и по внукам…

Э. ЕФРЕМОВ