Иван Васильевич не меняет профессию. Мобильный телефон для стрельца и наколенники для царицы

Кого только не встретишь в бесконечных коридорах «Мосфильма»: тут бродят неандертальцы и инопланетяне, гномы, лешие и прочая нечисть, правда, попадаются редко – детское кино нынче штука дефицитная, а вот утопленников и висельников с посиневшими лицами, а также колоритных персонажей с простреленными затылками – этих сколько угодно. Потому и бородатые стрельцы с секирами, неспешно ведущие беседы по мобильным телефонам, тоже никого не удивляют. Их даже пожалеть хочется: во-первых, длиннополые парчовые кафтаны, сапоги и шапки с меховой оторочкой – не самая летняя одежда, а во-вторых, вот они тут стоят, дуют на чай в пластиковых стаканчиках и даже не догадываются, что через каких-то 150 лет царь Петр сведет все их племя на нет. С другой стороны – это когда еще будет! А пока в шестом павильоне «Мосфильма» режиссер Андрей Эшпай («Дети Арбата», «Многоточие») снимает историческую драму «Иван Грозный».

В самом начале съемок, когда еще лед не сошел, в реке на одном из подмосковных военных полигонов царь Иван топил непокорных новгородских бояр. «Видел ад?» – что есть мочи кричали опричники и длинным березовым колом сталкивали очередную жертву в воду. «Видел, как вас черти на сковородке жарят!» – вопил каскадер и скрывался подо льдом. Чуть позже снимали сцену гибели Малюты Скуратова. К шее актера Вячеслава Ковалева прилаживали стрелу, губы мазали алой краской. Режиссер интересовался, «не жмет ли стрела», а безутешный Иван Грозный кидался на грудь умирающего друга и тут же в припадке скорби повелевал сжечь заживо всех пленников. Павильон №6 отвели для более спокойных сцен. Хотя и тут есть своя пыточная, воссозданная с исторической тщательностью: тут и дыба, и еще масса каких-то хитроумных приспособлений, способных доставить массу незабываемых ощущений.

– Здесь мы уже кого-то поджигали, – Андрей Эшпай машет рукой в сторону огромного деревянного «кресла», в предназначении которого можно не сомневаться. – Вообще тело наше, оказывается, такое хрупкое, его так легко «испортить». И при этом сам человек столь изобретателен, чего только не придумает, чтобы помучить ближнего. И ладно бы речь шла только о том времени, когда человеческая жизнь действительно ничего не стоила. Так ведь и сегодня мало что изменилось.

Шестой павильон застроен очень компактно. Пресловутые застенки мирно соседствуют с опочивальней Василия III, отца Ивана Грозного, под одной крышей расположились сразу два собора: правая стена – Архангельский собор, левая – Успенский.

Съемочная группа собралась в «храме». Режиссер что-то долго обсуждает с оператором-постановщиком Шандором Беркеши, мимо них бесшумными тенями скользят гримеры, костюмеры и техники, а перед алтарем молится коленопреклоненная княгиня Соломония, видимо, только что узнавшая о том, что великий князь Василий Иоаннович надумал с нею развестись и сослать ее в Суздальский монастырь.

– Может, вам наколенники принести, чтобы удобнее стоять было? – спрашивает кто-то из костюмеров актрису Анну Гуляренко.

– Ой, а можно?! – радуется Соломония. – А то ведь и правда сил никаких нет стоять на этих камнях. Домой вся в синяках прихожу!

– А чего это у нее так рукава болтаются? Неаккуратное какое платье! – кричит оператор из-за камеры.

– Это, между прочим, не платье, а летник, – строго осаживают его костюмеры. – А у летника рукава всегда либо сзади завязывались, либо распускались, вот как сейчас.

– А мне истово креститься? – через головы спорящих кричит режиссеру опальная княгиня.

– Я-то думал, истовее уже и не бывает, – смеется Эшпай. – Но если можешь, то давай с еще большим рвением. Кстати, господа, я понял, почему Соломонию в монастырь сослали. Она единственная героиня, которая знает все молитвы наизусть.

Вся сцена длится не больше минуты: Соломония молится, митрополит осеняет ее крестным знамением, призывает смириться, задувает свечи и уходит из собора. В фильм она, может, и вообще не попадет, став жертвой монтажных ножниц. Но на нее уходит почти половина съемочного дня.

Из собора съемочная группа перемещается в спальню Василия III. Сейчас будто бы среди ночи здесь состоится исторический разговор: великий князь обвинит кроткую Соломонию в бесплодии и тем самым решит ее судьбу. Влад Ветров и Анна Гуляренко, скинув тапочки, забираются под одеяло и, пока настраивается свет, бурно веселятся, как школьники в пионерском лагере. В итоге короткий диалог между супругами репетируют и снимают еще два с половиной часа. На площадке при этом царит такое веселье, будто «Грозный» – вовсе не драма, а очень смешное продолжение комедии про Ивана Васильевича, который меняет профессию. Впрочем, это закон самосохранения, и он срабатывает практически всегда: чем серьезнее материал, тем легкомысленнее атмосфера на площадке. И только тогда все получится.

В самом темном углу, чтобы не дай бог никому не помешать, пристроилась ассистент по костюмам Лена. На коленях у нее огромная коробка с бисером, бусинами и стеклярусом. Ловко и стремительно нанизывая жемчуг на нитку, она мастерит всевозможные украшения той эпохи. Кому-нибудь из актрис да пригодятся.

– Я сначала долго изучаю узоры по книгам, энциклопедиям моды, учебникам по истории костюма и только потом берусь за работы, – объясняет Лена. – Вот это будет ожерелье, а перед этим сплела рясны – это такие длинные жемчужные нити, которыми женщины украшали свои головные уборы. Жаль только, что времени на работу уходит уйма, а на экране то, что получилось, мелькнет лишь на мгновение.

И вот долгожданный перерыв. Съемочная группа выстраивается в дружную очередь за тарелкой супа. Андрей Эшпай во время съемок никогда ничего не ест. Только чай пьет. Так уж повелось.

– Андрей Андреевич, в своей картине вы пытаетесь воссоздать биографию Ивана Грозного целиком, от рождения до смерти, или это будет какой-то отдельный период его жизни?

– Восстановить всю его жизнь невозможно – слишком мало о ней известно. Наша задача – перелистать хотя бы несколько основных страниц. Знаковых не только для него, но и для всей страны.

Все начнется с истории Василия Третьего и его двух жен – Соломонии, насильно постриженной в монастырь, и Елены Глинской, матери Ивана. Затем – его детство, очень страшное, кровавое и во многом унизительное. И где-то начиная лишь с середины картины мы увидим зрелого Ивана Васильевича, совершающего те самые поступки, за которые он и получает свое прозвище Грозный. А стариком в полном смысле слова этот человек никогда и не был: он умер-то в 54 года. И если его что и состарило, так это не столько время, сколько стремительно прогрессирующая болезнь.

– Говорят, вы очень долго искали актера на главную роль.

– Начнем с того, что в картине целых четыре Ивана. Двое мальчиков – Игорь Гурьев и Вадим Чикмарев – это маленькие Иваны в 4 и в 8 лет. Князя в юности играет сын Андрея Макаревича – Ваня. Он только что окончил первый курс ГИТИСа, очень резкий парень. Прекрасно, как мне кажется, подходит на эту роль каким-то внутренним величием и нежеланием приспосабливаться. В нем чувствуются то неистовство и нерв, которые, как я думаю, были и в молодом Грозном. А взрослого Ивана IV играет Александр Демидов, очень мощный актер, глубокий, работавший когда-то в Театре Маяковского и, что важно для меня, очень мало снимавшийся. Я специально искал непримелькавшиеся актерские лица, чтобы у зрителя не создавалось ощущения «приклеенной бороды».

Ни о каком внешнем сходстве с настоящим царем мы, конечно, говорить не можем, ведь реальных изображений Ивана Васильевича практически не осталось: Москва часто горела. Единственный, пожалуй, прижизненный его портрет хранится в Роттердаме. И есть еще реконструкция, выполненная по его черепу. Ну и, конечно, в нашем подсознании живут фильм Сергея Эйзенштейна и образ великого Николая Черкасова. Так вот, на молодого Черкасова Саша как раз очень похож.

– Но почему все-таки Иван Грозный? Ведь в русской истории были и другие, не менее яркие фигуры, за чью судьбу кинематограф еще не брался.

– Очень страшное, но вместе с тем завораживающее время. Все, что есть в человеке, было максимально обнажено: и грех, и святость, и жестокость, и добродетель. Сам Иван Грозный удивительно двойственный персонаж: одной рукой мучил, другой каялся. И то и другое очень искренне. Обратите внимание, это единственный тиран, пришедший к концу жизни к полному раскаянию. А еще Иван IV – ярчайший пример того, как благородная цель приводит к катастрофе. У Грозного идеи-то были позитивные, но их реализация обернулась чудовищными жертвами. Может быть, все дело в том, что не надо ставить перед собой нереальные задачи?

– Вы его оправдываете?

– Боже упаси! Нет задачи неблагодарнее, чем кого-то обелять. Единственное, чего хочу, так это разобраться в противоречивой человеческой природе. Надеюсь, что Иван Васильевич мне в этом поможет.