Искусство быть в гостях

«Гость» – это, конечно, позиция. И, конечно, принципиальная. Как и в случае предыдущих сборников путевой эссеистики Александра Гениса: «Странник» (2011), «Космополит» (2014), теперь – «Гость». Можно заметить: всякий раз происходит небольшой сдвиг смысла, уточнение. Странник – человек проходящий, неприкаянный, с устойчивым привкусом «странности» в самом своем обозначении. Космополит, гражданин мира – тот, кто всюду свой. Гость – тот, кто, с одной стороны, всюду принят, с другой – не свой, по самому большому счету, нигде. (Этапы самоосмысления автора в мире?)

«- Философия, – уверяли мудрецы, – искусство чувствовать себя всюду дома.
– Но мне-то, – возражу я, – хочется всюду вести себя как в гостях, в том числе и дома».
Очередное собрание текстов Гениса об отношениях с разными пространствами и их обитателями – нет, не о нравах разных мест, их диковинах и обыкновениях. И даже не о технике и практике путешествий – хотя об этом искушенный в перемещениях автор знает много интересного: и как распределять внимание («экономно расходовать восторги», «не торопить смену декораций»), и как наделять встречаемое по пути значениями («чтобы отпуск стал путешествием, а турист – странником, нужно каждую поездку толковать как важную веху и счастливую встречу»), и как обращаться с отведенным на странствие временем, и как не давать пережитому пропасть, и как сохранять разные виды впечатлений («…помогает записная книжка. В нее попадают мелочи. Случайные, как капля дождя или сорванная травинка, они служат мнемоническим устройством. Понятная одному мне зарубка на памяти, ведущая к тому чудесному мгновению, когда невиданный прежде пустяк врывается в сознание, вызывая в нем переполох и резонанс. А «Джоконду» я и так не забуду»).
Все описания путей, практик, впечатлений здесь только средство показать и читателю, и себе, как устроена гостевая позиция в мире, это постоянное ускользание, эта внимательная, вежливая, заинтересованная непринадлежность. Равно важны обе части определения: не просто непринадлежность (ее и у странника хватает), но – заинтересованная, вежливая, внимательная. И благодарная.
«Статус гостя позволяет разевать рот, не задевая хозяев своим беспардонным (мой грех) любопытством. Гость – это вежливый чужой. Он воспринимает мир как подарок, не смотрит ему в зубы, ест что дают и счастлив всем, чем с ним делятся».
Это ведь этика. «Гостя» можно воспринимать как этический трактат, только – тсс! – автору не говорите: вот чему он, ироничный, точно чужд, это прямолинейным декларациям чего бы то ни было и тем более – брр! – нравоучениям, хоть бы и адресованным самому себе.
Но это и модель передвижений по свету, и не хаотичных, как может показаться из-за их обилия (шутка ли – за сорок проведенных по ту сторону границы лет автор объехал уже 62 страны и останавливаться не намерен). Модель внятно структурированная и трехмерная. Три ее измерения – три части сборника, соответствующие трем направлениям движения: «Туда», «Обратно» и «Вглубь». Есть и четвертое, о котором отдельно.
«Туда» – это по Америке. Автор живет в ней сорок лет – а она, неизведанная (разве изведаешь такую огромную, разве исчерпаешь?), ему все еще нова, и движение по ней для него до сих пор «туда»: прочь от некоторой точки отсчета. Вашингтон, Вермонт, Новая Англия… Особенно много здесь Нью-Йорка, в котором автор вообще-то живет (да, это такое путешествие, только глубокого погружения – и очень медленное): Манхэттен, статуя Свободы, Централ Парк – сколько ни живи, все открытия («Хотя я гуляю по Централ-парку сорок лет, – пишет Генис, наблюдая в парке художества Христо, – мне никогда не доводилось видеть его таким красивым»).
«Обратно» – к культурным корням, матрицам, ориентирам: в Европу. К ее центрам: Италия, Франция, Каталония, Германия… И окраинам: Сербия, Эстония, Хорватия… Центры и окраины здесь, впрочем, не столько географические, сколько символические. Кстати, это самый большой раздел книги, и не случайно.
По сути, уж если двигаться «вглубь» (как называется третий раздел книги) – это как раз туда. «На вопрос, где все-таки начинается Европа, – говорит Генис, – у меня есть один ответ: во мне». Именно: Европа тут – лишь по исторической случайности часть света, а вообще-то она – принцип. Ну ладно, совокупность принципов, система их. Потому и границы ее можно провести по-разному: «Если на Востоке – с энтузиазмом – отодвигали границу до Урала, то на Западе – со вздохом – проводили ее по Эльбе», и центр ее расположить в таком месте, что не всякий и догадается, и уж точно не всякий согласится. Что ни выбери – не ошибешься: «Европой может стать каждый, кто захочет». Чем больше захотел и стал – тем больше и Европа. Говорю же – все это, на самом деле, этика. О принципах организации жизни и себя.
В разделе «Вглубь», совсем небольшом (автора все же больше влечет движение вширь), таинственным образом оказываются Япония и Китай (потому ли, что видятся в постоянном сопоставлении с Россией? Из-за интуиции ли – не очень подтверждающейся – об азиатской сущности русских?) и куда менее таинственным образом Израиль: для автора он вполне экзотичен – «все понравилось и ничего не показалось родным» – но ведь корни же.
И, наконец, четвертое измерение – время: в разделе «Домой». Путешествия здесь столько же в пространстве, сколько и во времени и памяти: не только в постсоветские Литву, Эстонию, Россию, Латвию, но и в Советский Союз детства, юности и молодости автора.
Этот последний раздел тоже невелик: на корнях, не только общих, но и личных, Генис предпочитает не слишком задерживаться. Уж если что-то с ними, неотменимыми, неминуемо в той или иной мере ослепляющими, делать, то расти от них.
«…всякое почвенничество – исторический сон о родине. Обычно – страшный. Именно поэтому я предпочитаю смотреть чужие сны. Зная о последствиях, я категорически не доверяю той почве, с которой связан кровью, языком, даже – алфавитом».
Чтобы не слишком очаровываться. Не вовлекаться.
Вненаходимость принципиальна – если и не для полноты взгляда (все равно в полной мере не достижимой), то хотя бы для того, чтобы чувствовать себя свободным.
И уж это – точно этика.