Профессионалам - профессиональную рассылку!
Подпишитесь, чтобы получать актуальные новости и специальные предложения от «Учительской газеты», не выходя из почтового ящика
Мы никому не передадим Вашу личную информациюВремя медленно движется вперед. Изменения, которые, казалось, неотвратимо накроют нас, не особо заметны. Впрочем, может быть, они зачастую так и происходят: не нахрапом и мгновенно, но вплетаясь в ткань жизни едва видимым стежком, который, однако, уже не отделить от нее. Ощутимее стали повторяемость и тишина, словно бы выдающие холостой ход этой машины. Все вернулось на круги своя, но непостоянство конструкции, очевидность которого так недавно была абсолютно зримой и ощущаемой, никуда не делось, оттого конструкция эта и отдает теперь ощущением рисованой декорации, накинутой на неприглядный остов. Яды уже действуют и разъедают оболочку, хотя до поры до времени она и производит впечатление нерушимости.
О чем это я? Да, кажется, много о чем. В школах те же уроки, в театрах те же спектакли. Разве что температуру стали измерять, да и то не везде. И метки на полу «Придерживайтесь дистанции 1,5 метра», на которые никто особо внимания не обращает. А как изменился человек, который стоит на этой метке? Или ему и несвойственно сильно меняться даже в масштабе столетий?..
Машина выезжает из города и едет вдоль полотна железной дороги. Сперва еще попадаются рассыпанные бисером по окрестностям старые домики, но пара минут – и остается только поле с вымощенной камнем дорогой и вдалеке, на линии горизонта, высокие, уходящие в небо сосны. Русский пейзаж – окажись сейчас среди этих сосен, подними голову и увидишь примерно то же, что и художник Булатов в 1987‑м, – тающие облака. Да и шишкинская «Рожь» 1878‑го, в общем-то, о том же.
Этой весной, гуляя по ярославской набережной, я поймал себя на экзистенциальном ощущении русского пейзажа – предстоянии любых дел рук человеческих перед бездной природы, которая так или иначе поглотит их и переборет, настолько они малы и ничтожны по сравнению с ней. Возможно, потому и постройки у нас столь долго были деревянными в отличие от каменных европейских: есть ли смысл в попытках долговечности, если хаос – вот он, перед тобой, дышит тебе в самое лицо и не дает забыть о своем присутствии? И Левитан, и Шишкин, и Куинджи не об этом ли самом? О попытках найти точку покоя в этом сосуществовании, преодолеть которое цивилизацией не в силах человеческой жизни? Это по юности кажется, что все может быть иначе…
Летом собирались в загородном доме на день рождения моего друга. Одним из последних приехал давно не виденный мной однокурсник из института – долго блуждал, объезжая кругами дачный поселок и прилежащий к нему город, никак не находя нужную дорогу, в итоге бросил за железной дорогой машину (благо взята она была на каршеринге) и добрался на своих двоих. Сразу прошел на кухню, где – так случилось – были только мы с ним вдвоем, открыл бутылку привезенного с собой белого вина и с ходу выпил почти два бокала, пока я едва пригубил свой. Мы стояли у раскрытого окна, мягко подсвеченные вечерним июльским солнцем. За окном, во дворе, гурьба гостей: родители с маленькими детьми, соседи, друзья – кто собрался под навесом у стола, кто кидает мяч в баскетбольное кольцо, кто бегает за сверкающими мыльными пузырями, кто просто утомленно растянулся на траве…
«И как тебе дались эти последние месяцы? – спрашиваю, пока мой однокурсник наливает себе третий бокал. – Что ты делал?» – «Ничего». – «Ты имеешь в виду, что не ездил работать и чем-то занимался дома?» – «Да нет, я то и имею в виду, что сказал. Ничего я не делал. Ничего. Потому что знаешь, что я понял? Все ведь бессмысленно. Ну поставлю я спектакль. Или поеду куда-нибудь. Или что-то еще сделаю. На самом деле смысла в этом ну абсолютно никакого нет. Все абсолютно бессмысленно», – сказал он, и мы чокнулись бокалами – он своим третьим, а я все еще первым – так, словно это и был тост.
«Я знаю – // Небо, как шатер, // Свернут когда-нибудь, // Погрузят в цирковой фургон // И тихо тронут в путь. // Ни перестука молотков, // Ни скрежета гвоздей – // Уехал цирк – и где теперь // Он радует людей?» – это, правда, уже американка Эмили Дикинсон. Но мне всегда казались не случайными американо-русские рифмы, ведь столкновение с пространством – наша общая судьба, только способы действий при этом разнятся. И не потому ли так обостренно реагируем мы на эту находящуюся на изнанке земного шара по отношению к нам землю и ее жителей, что ощущаем эту самую незримую связь? Имя Эмили Дикинсон, кстати, носит кратер на Венере, а это, как мы недавно узнали, «русская планета», хотя там и «сущий ад». Такие вот пересечения…
Возрожденческого человека Бог устами Пико делла Мирандола убеждал, что он может и должен трансформировать и себя, и окружающую жизнь. И перспективные линии схода, пронзающие интерьеры зданий и плоскости картин Возрождения, подчиняют пространство человеческой оптике зрения, создавая у него уверенность в возможности такого мироустройства. К примеру, находящиеся на разном расстоянии ряды колонн на работе возрожденческого мастера в нашем сознании с учетом перспективного сокращения воспринимаются как равноудаленные, хотя в картинной плоскости это не так.
Или лингвистическое наблюдение, подаренное мне на мастер-классе коллеги на областном «Учителе года». В английском языке написание местоимения «I» с большой буквы, как и явное преимущество активного залога над пассивным связаны с концептом «Challenge», подразумевающим преимущество воли человека над обстоятельствами. Отсюда же то, что слово «Congratulation» («поздравление») употребляется только в случае личного достижения человека (повышение на работе или успешная сдача экзамена), но не того или иного праздника или события, не связанного с проявлением этой самой личной воли.
«Потому что знаешь, что я понял? Все ведь бессмысленно. Ну поставлю я спектакль. Или поеду куда-нибудь. Или что-то еще сделаю. На самом деле смысла в этом ну абсолютно никакого нет. Все абсолютно бессмысленно» – это совсем другое дело. Оставляющее разве что возможность вдумываться в пространство, наполняя новый бокал, но отказывающееся изображать возможность перемены участи. Отважнее ли действовать, несмотря на это ощущение, а если да, то стоит ли воспроизводить прежние действия в надежде, что ритуал этот вызовет за собой к жизни и прежние смыслы?
«Я хотел всегда доказать, что социальное пространство ограничено, оно имеет границу, и свобода всегда за этой границей», – это как раз Эрик Булатов комментирует смысл своих работ, в том числе знаменитой «Свобода есть свобода», где, если представить себе, что смотрим мы в плоскость картины снизу вверх, как бы находясь под ней, плоский холст с многократно по трафарету скопированной надписью «Свобода есть» прорывается, и над ним в прорехе видно, как уходят в бесконечную вышину облака и туда же стремится еще одно, но уже неповторяемое, единственное слово «Свобода», данное в резком и головокружительном перспективном сокращении.
Тупик, в котором мы все сейчас оказались, хочется верить, не бесконечен. Но прорыв холста не то же самое, что еще одна нанесенная на него по трафарету надпись. И он невозможен без периода созерцания этой плоскости, которую надо для начала как плоскость осознать. И почувствовать, предугадать пространство вне ее пределов. Сверху оно будет или снизу, снаружи или, кто его знает, внутри. «И то, что увлекало нас // И тешило вчера – // Арены освещенный круг, // И блеск, и мишура, – // Развеялось и унеслось, // Исчезло без следа – // Как птиц осенний караван, // Как облаков гряда…»
Александр ДЕМАХИН, абсолютный победитель конкурса «Учитель года России»-2012
Подпишитесь, чтобы получать актуальные новости и специальные предложения от «Учительской газеты», не выходя из почтового ящика
Мы никому не передадим Вашу личную информацию
Для добавления комментария вы должны быть авторизированы.