И высший дар, и звук пустой. Как спастись от языковой катастрофы?

Одно из сильнейших впечатлений последнего времени – маленький диалог, повторенный по телевидению несколько раз, как все эпизоды с участием президента страны. Глава администрации южного города, докладывая об улучшении демографической ситуации, сказал, что водку у них ночью не продают и мужчины поэтому «вступают в более плотный контакт с объектом, производящим детей». Даже ко всему привыкшая, вышколенная свита президента дрогнула, многие иронически заулыбались. А сам В.В.Путин попытался исправить положение замечанием, что слово «объект» в таком случае неуместно. Но бедного администратора заклинило, ни отшутиться, ни выразить свою мысль иначе он не сумел, и эпизод приобрел почти скандальный характер. Смех смехом, но впору и ужаснуться. Если речь, как утверждают ученые, – высший дар, который вывел человека к существованию одухотворенному, если она связана с развитием мышления, что происходит с нашими умственными способностями сейчас, в условиях бурно расцветающего косноязычия? Как оценивают ситуацию специалисты? Мы говорим об этом с доктором филологических наук, профессором, заведующим кафедрой сопоставительного изучения русского и других языков МГУ Игорем МИЛОСЛАВСКИМ.

– Ситуация катастрофическая. Другого слова не подберу, – сказал Игорь Григорьевич.-Специалисты твердят об этом не первый год. Но нас не слышат. Не слышат прежде всего организаторы школьного образования. Министерством образования и науки еще в 2004 году издан приказ №1089, в котором говорится, что школьников следует обучать речевой деятельности. Ребенок должен уметь достаточно компетентно разбираться в том, что написано, и точно выражать словами все, что он понял. Но для выполнения этого приказа нужно не просто выделить сколько-то минут урока на пересказ или добавить несколько часов для занятий речью.

Нужно изменить коренным образом подход к изучению русского языка. Я нисколько не преувеличиваю. Нужно менять формальный классификационный способ изучения на смысловой.

Вот вы, например, как знакомились в начальной школе со словом? Изучали состав: приставка, корень, суффикс, окончание. И что же такое корень? Общая часть всех родственных слов или главная смысловая часть любого слова. Так? И оба определения не точны. Стоит ребенку задуматься, начать самостоятельно подбирать однокоренные слова – и он оказывается в тупике. Отец, мать, дочь – это родственники? А где тут общие корни? А вот у березы и подберезовика общий корень есть, но это же дерево и гриб, где родство? Попытки осмыслить разные виды суффиксов будут не легче.

Вы, конечно, слышали об уменьшительно-ласкательных суффиксах. На самом деле, когда в трамвае кондуктор просит: «Передняя площадочка, билетики берем!» – нет в этом призыве никакого уменьшительного значения. Даже такие основные лингвистические понятия, как род и число, не зеркально отражают «пол» и «количество». Слова «крыса», «комар», «медведь» могут обозначать существ и женского, и мужского пола. А «молодежь» – это много или мало? С падежами в школе совсем беда. Они определяются только формально, с помощью вопросов, а общего смысла не имеют. С теми же явлениями сталкивается человек при разборе предложений.

Ребенок, склонный к самостоятельному размышлению, может только запутаться и принять в конце концов такую науку о языке как некое капризное устройство, понять и объяснить которое нет никакой возможности. К реальной жизни это устройство отношения не имеет, поэтому относиться к нему следует сугубо формально.

– И все же все эти суффиксы, приставки, наклонения, спряжения позволяют, наверное, получить общее представление о том, как устроен язык, которым мы пользуемся каждый день, не задумываясь?

– В очень малой степени. Главная цель такого изучения – письменная грамотность. Принятая и ныне система обучения грамотной письменной речи сложилась в начале прошлого века. Считалось, что устная речь затруднений вызывать не должна. Обучение чтению рассматривалось как умение преобразовывать буквы в звуки, что, казалось, уже обеспечивает понимание прочитанного. Другое дело – письмо, перевод произносимого в написанное. Тут масса трудностей. Произносится один звук, пишется другой. А то и вовсе никакой не произносится, но писать следует: здравствуйте, солнце, лестница. И все теоретические положения в течение многих десятилетий отбирались и систематизировались так, чтобы обеспечить орфографическую и пунктуационную грамотность.

А жизнь показывает, что владение языком – это вовсе не только способность правильно писать слова и расставлять знаки препинания. Владение языком заключается в умении наилучшим образом выразить свои мысли и чувства с помощью средств русского языка. Для читающего и слушающего – это умение извлечь из текста не только те сведения, которые сообщаются, но и составить представление об авторе. Понять, как автор относится к высказанному в тексте, к адресату, что акцентирует, каким деталям не придает значения. Именно такие умения требуются от читателя деловых бумаг и от оратора, от участника деловых переговоров или научной дискуссии. Письменной грамотности здесь совершенно недостаточно. А для чтения и устной речи она вовсе не требуется. Зато для развития творческого мышления и, как теперь говорят, языковой личности механическое, формальное изучение языка может быть вредно. Не умея и не пытаясь уловить в предложенном тексте или речи те характеристики, которые я перечислил, человек плохо понимает других и легко становится объектом манипулирования. Он и сам не выбирает слов, и не придает значения словам других. Речь для него – пустой звук, коммуникативный шум.

– В какой-то мере это может объясняться обстановкой, в которой мы жили десятилетиями, окруженные лозунгами вроде: «марксистско-ленинское учение непобедимо, потому что верно». Или: «партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». Вдумываться в такие слова и вредно, и опасно.

– Можно добавить сюда засилье обезличенных форм и выражений вроде: «государство обязано заботиться», «решается вопрос», «есть мнение». Теперь прибавились «коррупция» и «взяточничество», которые лишены лиц, имен, фамилий. А на место идеологических бессмыслиц приходят рекламные. Философы утверждают, что мы лишились интерпретации глубокой, духовной, требующей интеллектуальных усилий.

– С другой стороны, всегда были и есть люди, умеющие находить в речах и текстах даже больше характеристик, чем вы перечислили. Было время, когда все мы, читая текст, старались понять, что автор вынужден оставлять в подтексте из-за строгостей цензуры. И некоторым это очень хорошо удавалось. Но трудно даже представить себе, что такие способности можно развивать специально, что можно учить тонкостям восприятия.

– И можно, и нужно! Вы же не скажете музыканту: «Слушай, как играет мастер, и делай так же». Спортсмену не посоветуете смотреть внимательно, как бежит соперник, и бежать быстрее. А на уроках развития речи, если они вообще есть, детям предлагается читать тексты классиков. Полезно, конечно, но малоэффективно. Есть специальные упражнения, которые помогают научиться различать разные оттенки чужой речи и пользоваться ими для выражения собственных чувств и мыслей. Скажем, подбирать слова с оценочными смыслами. Можно сказать: заседание, а можно – посиделки. Трусливый или осторожный. Запах или вонь. А можно заняться поиском наиболее подходящего из синонимов. Интересно сравнивать речь, построенную нейтрально, с речью, нацеленной на определенное воздействие. Как подобрать слова, как воспользоваться ассоциациями, которые могут возникнуть? Например, мятеж не может закончиться удачей. Победу приносит восстание! Разница понятна? Но такие занятия не могут быть лишь довеском к урокам грамматики. Напротив, грамматику следует изучать на смысловой основе. Только тогда можно рассчитывать на поворот в сознании, на развитие мышления и понимания, а не только памяти, необходимой для заучивания правил.

– Тогда, пожалуй, не только математика будет наукой, которая, по общему признанию, тренирует логику, учит думать. Русский язык тоже станет интеллектуальным полем, где совершенствуются человеческие способности, может быть, более тонкие, до сих пор не очень востребованные школьной программой.

– Способности, которые все больше и больше требуются в жизни. Можно, огрубляя, утверждать, что в XX веке наука о русском языке сменила три парадигмы. Первая, которая господствовала примерно до 50-х годов, была построена на формальных классификациях языковых фактов. В начале второй половины века на смену ей пришла парадигма, характеризующаяся повышенным вниманием уже не к формальной, а к содержательной стороне языка. Очевидно, что если в первом случае главным героем была фонетика, органично связанная с выражением содержания, то во второй парадигме господствующее положение заняла лексика. Исследователи стали делить слово не просто на части, но определять значение этих частей, устанавливая, что формально выражено, а что – нет. Третья парадигма, современная, требует включения в объект исследования человека в качестве основного героя, который использует русский язык в своих целях. При этом проявляются и типичные, и индивидуальные черты героя, обусловленные местом и временем жизни, образованием, культурой, этнической принадлежностью, профессией. Теперь исследователей интересует вопрос, насколько эффективно человек вообще и отдельные люди в частности пользуются этим инструментом и в каких целях: во благо ли, а может быть, злоупотребляя им?

К сожалению, эти перемены на школьных программах почти не отражаются. Учебники остаются на уровне середины прошлого века. То, что трудно представить себе при изучении современной физики или химии, на уроках русского языка остается нормой.

– Спасибо, Игорь Григорьевич!