И все-таки сначала любовь…

Все ли заметили событие в культурной жизни Санкт-Петербурга – государственным стал музей гимназии Карла Мая? В городе, где столько музеев мирового уровня, он и прежде не был обойден популярностью. Из него уходишь, унося в душе образ идеальной школы.

Карл Иванович Май открыл свою гимназию в 1856 году, когда с началом царствования Александра II появилось в России педагогическое общество и впервые была сформулирована цель воспитания – гармоничное развитие природных данных человека. Девизом школы педагог избрал слова Яна Амоса Коменского: «Primum amare – deinde docere» («Сперва любить – потом учить»).

Но при чем здесь любовь? Школа должна обучать, не так ли? Май в своей программной речи, обращенной к коллегам, ответил на вопрос, актуальный и сегодня: только любовь «заставляет звучать такие струны, как стремление ко всему честному, доброму, истинному и прекрасному».

Напрасно думают, что любовь слепа. Она-то как раз и видит. Умные родители прощают ребенку шалость и настораживаются, замечая лживость, мелкое предательство. Так и в школе Мая. Если случалось неприятное происшествие, старались понять его природу и с наказанием не спешили. Никакие доносы не принимались. Виновный должен был признаться сам. Что до наказаний, то вот пример, рассказанный ученым-гидротехником И.В.Петрашенем в «Письмах дочери».

Последний урок в 3‑м классе. Работа по математике. Солнце манит на улицу, а задача не решается. Мальчик находит ответ в конце учебника и наскоро подгоняет под него ход решения. Учитель бегло смотрит в конец страницы и разрешает уйти. На другой день виновного приглашает в свой кабинет директор.

– Подойди-ка ко мне, я хочу на тебя посмотреть. К чему ты себя готовишь – хочешь быть честным человеком или мошенником?

– Я не подумал, Карл Иванович! Хотелось поиграть в городки.

Директор помолчал. «И вышла мне резолюция оставаться четыре воскресенья без отпуска… Карл Иванович не терзал нотациями, а предоставлял самим разбираться в оценке своих прегрешений. Установив меру наказания, снова был ласков и дружелюбен».

Пожалуй, самым чувствительным наказанием был отказ пожать руку. По утрам директор поднимался на верхнюю площадку и, беседуя с дежурным воспитателем, за руку здоровался с каждым учеником, спешившим мимо него в зал. С детьми купцов, ремесленников и промышленников. С сыном князя и сыном швейцара. И не одного из них, чем-то провинившегося вчера, царапала тревога: подаст ли руку Карл Иванович?

В памяти «майцев» остался разговор мальчика с отцом. Тот спросил, как в школе наказывают за ложь. Сын изумился: «У нас лгать нельзя. Карл Иванович огорчится».

Непреложным было правило: если гимназист приезжал на извозчике или «в моторе», то сойти надо было не ближе, чем за квартал, и идти до школы пешком… Естественное чувство равенства сохранялось на всю жизнь.

Карл Иванович Май не видел в дисциплине самодовлеющего значения. «Соблюдение порядка, – говорил он, – еще не нравственность, а дисциплина еще не воспитание». Урок длился 90 минут, и на перемене поощрялось движение. Детям позволяли бегать, играть в чехарду, бороться. Будущий статистик Д.П.Семенов-Тян-Шанский, вызванный решать задачу, пошел к доске на руках. Класс замер: что сделает учитель? Тот невозмутимо заметил, что головой поработать будет труднее. Задача, однако, была решена на пятерку, единица выставлена за прилежание. Малозначительное отделялось от серьезного…
Единственным исключенным из школы за все годы ее существования был шестиклассник (кстати, родственник министра народного просвещения Д.Толстого), в отместку за двойку изрезавший шубу учителя французского языка.

Воспитывает каждая минута пребывания в школе. Особенно много возможностей у преподавателя словесности. «Сколько светлых мыслей, благородных чувств, честных взглядов, поэтических настроений будили вы в юных головах и сердцах!» – написала П.С.Стасова, мать выпускника 1888 года Андрея Стасова, учителю русского языка и словесности М.Е.Доброписцеву.

Цель учебного процесса К.И.Май определил так: «Главная задача наставника – приготовить юношу к труду, полезному для Отечества».

Судя по классным журналам, средний балл гимназиста редко был выше четверки. Однако и за тройкой стояли глубокие знания. Как это получалось? Конечно, все дело в требовательности учителя и его профессиональном мастерстве. Год от года складывался коллектив педагогов, объединенных общим представлением о цели своей деятельности.

Привычная тройка оборачивалась высшими оценками на приемных экзаменах в университете, а далее – полезным для Отечества трудом.

Знаменитые физики Яков Френкель и Орест Хвольсон учились в школе К.Мая. Из ее выпускников вышло 40 академиков, в том числе Д.С.Лихачев, два ректора Императорского Санкт-Петербургского университета, губернаторы, министры, архитекторы. А еще пять представителей семьи Рерихов, два поколения Бенуа, знаменитые художники Валентин Серов и Константин Сомов… Яркие таланты расцветали на этой почве не потому, что отбирались особо одаренные дети. В школе Мая умели вызвать живой интерес к знаниям и любовь к труду.

Вот Карл Иванович, начиная урок географии, рисует на доске три извилистые линии. Указывает на первую: что это? Дети всматриваются в смутно знакомые очертания. Наконец кого-то осеняет: это Майн! Узнаются и две другие реки. Через несколько десятилетий вспоминается, как увлекали рассказы учителя о новых географических открытиях, с каким удовольствием лепили из цветного пластилина рельефные карты Альп…

Поощрялась самостоятельность мысли. Несогласие с учителем не считалось дерзостью: докажи! Примечателен эпизод с сочинением о «новых людях» по роману «Отцы и дети». Гимназист Лев Успенский опроверг общепринятое мнение, что Базаров воплощает в себе прогрессивные идеалы своего времени. Учитель М.Н.Шатунов поставил за сочинение пятерку и предложил классу обсудить спорное суждение. Спор вышел за пределы урока словесности. Учитель в него не вмешивался. «В одном я уверен, – сказал он, подводя итоги дискуссии, – у каждого из вас появилось личное, самостоятельно выработанное мнение о романе».

Гимназист, заваривший эту дискуссию, стал писателем, автором книги «Слово о словах». В «Записках старого петербуржца» он утверждал: «В том интеллектуальном фонде, который я приношу с собой в конце жизненного пути, три четверти сложилось во мне уже в гимназии Мая усилиями ее учителей».
Труд К.И.Мая получил официальное признание. В 1886 году император Александр III наградил его орденом Св. Владимира IV степени, что давало право на потомственное дворянство. Второй орден Св. Владимира, уже III степени, был пожалован в 1890 году.

Еще одной сферой притяжения в гимназии были кружки. Именно в них, по словам А.Бенуа, постигались «не только скучные азы науки, но и ее пленительный смысл». Расскажу о двух братьях, чью судьбу определил гимназический авиамодельный кружок, первый в России. Идея воздухоплавания еще в школе захватила Виктора Кербера и привела в Институт путей сообщения, где как раз читался курс аэрологии. Доучиться не удалось. Война, фронт, ранение. Долечиваясь, он поступил в школу морских летчиков. Через летную практику пришел к строительству самолетов. Уже в советское время стал одним из создателей истребителя И-5.

Леонид Кербер был младше брата на 10 лет. В институт его не приняли как «социально чуждого». Не удалось окончить и гимназию: адмиральскую семью выслали из Петрограда. Но в гимназии он получил страсть к знаниям и умение учиться. Ему удалось поступить слесарем-сборщиком в НИИ связи. С этих пор его жизнь оказалась связанной с авиацией. Работая, он не переставал учиться, читал все, что имеет отношение к радиосвязи. А.Туполев привлек его к оборудованию первых тяжелых бомбардировщиков. Со временем Л.Кербер стал одним из лучших специалистов в вопросах радионавигации. В КБ Туполева занял должность заместителя генерального конструктора по оборудованию. Стал лауреатом Сталинской и Ленинской премий. Ему присвоили ученую степень доктора технических наук, хотя он не имел не только вузовского диплома, но и аттестата о законченном среднем образовании.

Гимназия продолжала носить имя основателя и после того, как К.Май подал в отставку. Его идеи сохраняли и развивали Василий Кракау, а за ним Александр Липовский.

Уникальное учебное заведение в 1918 году было превращено в «советскую единую трудовую школу». Специальное постановление, регламентирующее ее работу, называлось «Об уничтожении всего, напоминающего о прошлом времени». «Майский дух» уничтожался и американским бригадным методом обучения, и самоуправлением, и другими новациями. Но долго еще в атмосфере школы подобно генетической памяти сохранялось что-то особенное. Оставались учителя прежнего времени. Приходили новые и проникались этим самым «майским духом». Окончательный удар был нанесен в 1970 году. У школы отняли здание, построенное по проекту «своего» архитектора, академика Г.Д.Гримма, на деньги, собранные «майцами». Сюда вселили Институт информатики и автоматизации РАН.

Возможно, школе суждено было уйти в забвение. Но произошло несколько совпадений. Инженер-теплоэнергетик Никита Благово услышал по телевидению рассказ академика Д.Лихачева о гимназии Мая и понял, что она размещалась в том здании, где учился он сам. Желая узнать как можно больше, попросил академика о встрече. Дмитрий Сергеевич посоветовал написать о школе книгу и предложил помощь.

И вот книга появилась. Основанная на архивных документах (циркуляры Петербургского учебного округа, классные журналы, протоколы педсоветов), включившая в себя письма и рукописные воспоминания, что хранились в петербургских семьях, она нарисовала объемный портрет уникальной школы.

Еще одно совпадение. «Школа на Васильевском» попала в руки директора Института информатики. Член-корреспондент РАН Рафаэль Юсупов прочел ее в один присест и был поражен духовным богатством, которое родилось в стенах одной школы. Он принял решение открыть музей гимназии Мая в здании института. Отыскал Н.Благово и предложил ему музей возглавить.

Никита Владимирович оказался удивительным собирателем и хранителем ценностей. Он не просто показывает вам интересное, но и помогает осмыслить увиденное. Неизбежен вопрос: в состоянии ли мы вернуть нашим детям выброшенное сокровище?

Переход музея в статус государственного обнадеживает. Он стал филиалом музея семьи Рерихов. Его существование больше не подвержено случайностям. Его фонды защищены. Институт информатики передал музею целое крыло здания. Просторные помещения позволяют развернуть экспозицию в полном объеме и, стало быть, показать обществу, какой может быть российская школа.