И был последний день войны… Помню его по минутам

Наш полк в составе 96-й стрелковой Гомельской Краснознаменной дивизии вел бой на косе Фриш Нерунг, что на побережье Балтики. Разбитые под Кенигсбергом части врага, переправившись через Фриш Гаф (залив Рыбака), оказывали жестокое сопротивление. Утро 8 мая я встретил на наблюдательном пункте (нп) комполка в качестве телефониста полковой роты связи. Наш командир, подполковник Александр Федоров, назначенный вместо погибшего в бою под Кенигсбергом, свой наблюдательный пункт держал всегда в расположении передовой, чтобы лично наблюдать за боем. Задача нас, связистов, – давать постоянную связь с командным пунктом начальника штаба. Во время боев делать это было тяжело и непросто: линию постоянно перебивало осколками мин и снарядов, рвали самоходки и танки – исправляли ее под прицельным огнем снайперов противника. Обычно на НП было пятеро связистов: два радиста и три телефониста. В тот день нас было трое: Аревадзе был ранен, Шитиков погиб, подорвавшись на мине…

– Начальника штаба! – сквозь беспрерывный грохот канонады прозвучал голос комполка.

Мы наготове.

– Вызываю… «Волга», «Волга»!. Я – «Днепр». Мне «Пятнадцатого» для «Двадцать шестого»!

– «Пятнадцатый» слушает…

Командир полка отдает приказ подбросить «огурцов» (дать залпы минометов или артиллерии) для третьего батальона на правом фланге. Связь работает нормально. Однако случается…

– «Пятнадцатого»! – звучит взволнованно голос командира.

– На линии порыв, – виновато отвечает телефонист.

– Мне через пять минут связь нужна! – еще более грозно говорит подполковник, и его понимать надо… Идет минута, вторая… А на линии телефонист…

– Мне «Пятнадцатого»!..

Хватаю телефонный аппарат, катушку кабеля, а на плечо автомат, выбегаю из блиндажа, оставив вместо себя радиста. Передовая врага в сотне метров… Вокруг разрывы снарядов, мин, свист пуль: беру в руки свою нитку провода, бегу в сторону КП. Вдруг артналет. Падаю… В воздухе смрад от разорвавшихся снарядов. Снова бегу и вижу: линия порвана. Мгновенно сращиваю, подключаю аппарат. Отвечает радист с наблюдательного… Значит, впереди еще порыв… Поднимаюсь и вижу: в воронке от снаряда лежит телефонист Ульданов: шея в крови, ранен в плечо. Делаю перевязку, затем ищу второй конец кабеля, подключаюсь: отвечают и «Днепр», и «Волга». Прошу у начсвязи помощи, ранен Ульданов. Начальник делает замечание: не умеете себя беречь!

Возвращаемся вдвоем в блиндаж. Комполка разговаривает с начштаба майором Марченко – мне с улыбкой подморгнул и новый приказ: «Через час меняем позицию… Дать связь на новый НП…» Действительно, канонада отдалилась, реже рвались снаряды, глуше слышались очереди пулеметов, короткий стрекот автоматов. Связь мы дали на новый НП, вплотную к передовой, где окопалась пехота, и разместились в оставленном противником доте. Сделан был надежно: времени у немцев оказалось достаточно, пока мы пополнялись после взятия Кенигсберга к форсированию залива – но имелся недостаток: вход – со стороны врага. Осмотрел дот радист Климов, промолвил: «Влетит снаряд, и нам каюк». «Каюк» – слово татарина Мусы, его ранило под Кенигсбергом, а слово осталось. Сказал Климов и будто накликал: снаряд влетел, но не взорвался – такое в конце войны случалось, однако все мы трое были контужены, а потеря слуха осталась на всю жизнь…

И снова продолжались обычные фронтовые будни. Наши стреляли, враги отбивались: дым, пыль, гарь, солнца не видно, а песчаная коса, казалось, горела. Так продолжалось до 16 часов. Неожиданно стало тише, а потом и вовсе наступила тишина… Устали… Вдруг звонок с КП: – Что-то у вас тихо стало, – проговорил сержант Антонов.

– Приходи – узнаешь, – отвечаю: – Нам не до шуток… В это время в блиндаж внесли раненого лейтенанта – молоденький, беленький, без сознания… Я отвлекся, но слышу слова радиста: «Так я тебе скажу: фрицы там, у себя, «капитулирен»… Держитесь, напрасно не высовывайтесь…»

Смысл сказанного сразу не дошел: поразил умирающий комвзвода – и тут будто обожгло… Непривычное «капитулирен» и эта смерть?..

Так после полдня 8 мая мы, связисты, обслуживающие НП комполка, впервые услышали о капитуляции врага…

– Мне Федорова, – слышу на следующий день голос комдива Булатова. Его татарский акцент я отличу из тысячи других голосов. «Вызываю «Двадцать шестого», – говорю.

– Мне командира 350-го стрелкового полка подполковника Александра Федорова, – открытым текстом перебивает меня комдив.

Подключаю аппарат комполка.

– Слушает «Двадцать шестой»! Дорогой Александр Федорович, – обращается комдив к комполка, _ поздравляю тебя лично, твоих офицеров, сержантов, солдат с Победой! Германия подписала договор о капитуляции.

– Товарищ генерал! Фарид Фаридович!!!

– Завтра поздравь своих подчиненных и отводи полк в тыл. Принимать сдавшихся немцев придут другие. И это правильно: вчерашний бой – агония фашистов. Снова тишина, – ее нарушил я: «Очнитесь, да послушайте! Война окончена!!!»

В ответ та же тишина: никто не поднял даже головы и не промолвил ни слова – переживали услышанное в своем сердце… Неожиданно, переступая через лежащих на полу, ко мне подошел знакомый разведчик.

– Что случилось?

– Случилось главное – конец войне.

При свете коптилки я вижу лицо разведчика, он плакал. И мне понятна причина его слез. Радуясь победе, он переживал: двое его сыновей-близнецов погибли под Сталинградом.

60 лет минуло со дня Победы, однако многое, до самых мелочей, – в памяти. И когда писал, будто снова встретился с теми, кто был рядом, будто поговорил с ними, услышал их голоса, увидел улыбки. Писать мне уже нелегко, но надо, чтобы не унести память о тех, кто одержал Победу.

Владимир КОРОЛЬКОВ, инвалид II группы ВОВ, учитель-пенсионер, награжденный тремя боевыми орденами, медалью «За отвагу», орденом Октябрьской Революции, отличник просвещения БССР, СССР; Молодечно, Республика Беларусь