На чтение: ≈ 16 мин.За Азовом и Черным морем – Кавказ, Грузия, Армения, Азербайджан, за Каспием – Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизия. Для моего славянского предка – далекие страны, дивные «беларапские» земли, заморские чудеса, непостижимая разноязыкая азиатчина. И ныне во многом для нас Закавказье и Восток – пугающее величие гор и немота пустынь, иные палитра быта и социальная орбита, вообще другое измерение. И мое двухмесячное парение над всеми этими пестрыми землями и странами. Как обо всем этом рассказать? Какие слова найти, чтобы точно передать увиденное, услышанное и прочувствованное во время долгого пути?
Хельо, мистер!…Утром встаю, ополаскиваю лицо в арыке и приветствую восходящее светило, которое проснулось вместе со мной. По утренней прохладе, но без прохладца по долинам и взгорьям, по степям и каменистым пустошам накручиваю километры, и солнце приветствует меня. Чуть позже просыпаются люди, и со всех сторон сыпятся озвученные приветствия и напутствия. «Салам алейкум», или короче просто «салам», – это традиционно восточное пожелание мира (наше «добрый день») я повторяю десятки раз в сутки. И стар и млад (особенно в Таджикистане) приветствует меня легким наклоном, прижимая руку к груди. Это означает, что чувства, которые испытывают ко мне встречные, идут из глубины души. Приятно. Часто ловлю себя на том, что повторяю не только приветственные жесты окружающих. Скитаясь по среднеазиатским странам, я настолько привык, скажем, к мусульманскому молитвенному обряду по окончании трапезы, что нередко и сам рефлекторно воздеваю вверх к щекам ладони.Славян здесь увидишь редко, про украинских путешественников за Каспием вообще никто не слышал, чаще здесь бывают туристы из далекого зарубежья. Меня часто тоже принимают за француза или американца. Нередко и приветствуют соответственно. «Хелло!» и «мистер» – слова интернациональные, даже в глухих кишлаках их знают. Чаще всего их выкрикивают ребятишки. Как будто соревнуются – кто громче, звонче, веселее. Самые озорные бегут рядом с велосипедом и непрестанно выкрикивают: «Хельо, хельо!» Я, не отрывая руки от руля, отвечаю легким поднятием ладони. На большее сил не хватает. Но этого достаточно, чтобы поняли: на всех континентах поднятая вверх открытая ладонь означает одно – «Добро и мир вам, люди!».ПеревалыПервый Крестовый перевал через Кавказский хребет мне дался довольно легко. Было прохладно, даже вначале накрапывал небольшой дождик, подъем разнообразили остановки возле нарзановых источников. На армянских перевальчиках уже пришлось поднапрячься. Кстати, именно из-за этих частых подъемов-спусков велосипедный спорт в Армении не пользуется популярностью. В Азербайджане всего один четырнадцатикилометровый Аксуйский перевал. Почти через каждые двести-четыреста метров здесь стоят кафешки (всего 48!). И везде зазывают попить чайку. Самые трудные перевальные высоты – в Таджикистане. 20-30-километровые подъемы занимают целый день. Шахристан, Анзоб, Хабу-Рабат, Ак-Байтал, Кызыл-Арт, Талдык – запомнился каждый метр этих перевальных высот. Через Гиссарский хребет (перевал Анзоб) проложен тоннель. Пять километров сплошной темноты, сверху капает, снизу хлюпает, чад от выхлопных газов – через несколько сотен метров я понял, почему мне настоятельно советовали проехать по тоннелю на машине. До света в конце тоннеля было еще далеко, когда возле меня притормозил микроавтобус и из темноты раздалось: «Быстрее кидай велосипед в кузов, сейчас тут сплошные болота пойдут». Про спуски по серпантинам рассказывать не буду – слишком мимолетно, слишком неуловимо, слишком интимно, как запах любимой…ГраницыНа таможнях проблем не было – штамп в паспорте, напутствие: «Давай, Украина, вперед!» (и так привечали) – и вот я уже в другом государстве. Российско-грузинскую границу со стороны Владикавказа, правда, пришлось пересечь в микроавтобусе – ни пешего, ни велосипедного перехода тут нет. В Азербайджан через Армению со стороны Иджевана попасть не удалось. По дороге армянские военные предупредили, что с Азербайджаном по-прежнему напряженка – нынешнее замирение условное. По-всякому в дальнейшем может обернуться. Пришлось возвращаться в Грузию и оттуда уже ехать в Азербайджан.Участок Памирского тракта перед перевалом Кызыл-Арт (Заалайский хребет) называют Долиной смерти. Так окрестил ее еще Марко Поло. Местность здесь пустынная, дикая, вокруг одни камни да льды, к тому же почти постоянно дуют сильные ветры. Понятно, что не в спину, а навстречу. Я, согнувшись, медленно катил велосипед. Где притулиться на ночь? Как поставить палатку? Слева голая долина с дымящимися снежными вершинами вдалеке, справа, метрах в пятидесяти от дороги, – «колючка». Натянутая на столбы колючая проволока – граница. Когда-то – между Советским Союзом и Китаем. Сегодня все пограничное хозяйство перешло к Таджикистану. В одном месте за колючей изгородью я узрел какое-то разрушенное строение. Идеальное убежище от ветра. Но как бы за границей. Я не долго колебался. Вспомнил своего отца-сапера. На войне он этих «колючек» поперекусывал сотни метров. Я достал напильничек и легко перепилил заграждение. В образовавшуюся дыру протащил велосипед с багажом, и вот я уже за глиняной стеной. Здесь в укрытом от ветра закутке я и провел ночь. Даже кулешом себя потешил и горячим чаем побаловался, настругав от столбов щепок. Позже я узнал, что местное население тоже начинает присматриваться к полубесхозной «колючке». Пограничники-таджики смотрят сквозь пальцы и на обрезанный провод, и на спиленные столбы. Нередко офицеры охотно вручают местным охотникам на архаров свои личные автоматы. Звероловы неделями пропадают в горах, одаривая после этого командиров архарьими ляжками.Дорожный людПопутье от порога к порогу, от сердца к сердцу, от кошелька к кошельку. Во всех странах дорога кормит и поит людей самых различных профессий и занятий. На Кубани возле станицы Холмской мне встретился паренек, торгующий на обочине старыми и новыми самоварами (сейчас на них спрос), чугунками, рогачами, екатерининскими пятаками. Надоедает торговля – бродит вдоль дорог с миноискателем: «Железа всякого тут с головой». Этим и кормит семью. И весьма, по его словам, неплохо. Во всяком случае, к трактору, на котором он раньше работал в колхозе, его больше не тянет. В Таджикистане возле Ура-Тюбе на обочине стоял мужчина и покачивал палкой. Занятие не бездельное. Палка имитировала змею. В здешних местах водится восточный удавчик, слепая змейка – курмор. Пользуется большим спросом у знахарей и их пациентов – утверждают, что мясо ее излечивает многие болезни. Ловцы гадов вольготно расположились на травке. Один из них вытащил из мешка большую змею и протянул ее мне:- Не бойся. Не кусается. К тому же слепая.Я повесил змею на шею, ощутив жестковатую, однако довольно приятную прохладу ее тела.- И сколько же стоит такая?- За триста-четыреста сомонов берут. Это около семидесяти долларов.- Где же вы их добываете?- А где угодно, – усмехнулся змеелов. – Хоть здесь, на поле. Нужно только след найти. А по нему и нору обнаружишь. Потом, правда, копать надо метра два…На прощание один из таджиков сказал: «Будешь возвращаться – обязательно заезжай. Подарим тебе маленькую змейку. Ты ее засуши и истолки – пригодится». Добрый на Востоке народ – для гостя даже змею за пазухой не жалко. К счастью, возвращался я другим путем, на другом транспорте.ПопутчикиЯ решил заночевать в старой кошаре. Говорят, что тут раньше был рабат – что-то вроде постоялого двора. Потом обосновались пастухи. Но и им вскоре пришлось уйти на другие пастбища. Я нашел более или менее чистый закуток, пристроил у стены велосипед и стал сооружать очаг. Вдруг в каменном проеме почти бесшумно возникла черная фигура. «Гульбияван!» – вдруг всплыло в памяти памирское название снежного человека. «Большой, слишком большой и весь в шерсти» – так рассказывал дед одному киргизу про это загадочное существо. «Снежный» – значит в снегах, а здесь в кошаре… В следующую минуту все разъяснилось. Насреддин Джуманатов идет пешком из Мургаба в Каракуль. У бедолаги нет ни семьи (на Востоке это самое большое горе), ни крова. Бродяга достал из мешка лепешки, баклажку айрана: «Вот добрые люди дали, давай поедим». Он всячески старался мне угодить. Я понял, что ночевать нам придется здесь вдвоем, и предложил сварить супчик. Насреддин тут же кинулся собирать навоз, выковыривать сухие корни терескена. «Как же ты так без палатки и еды скитаешься по этим суровым местам?» – спросил я, когда мы похлебали горячего. «На все воля Аллаха, – ответил киргиз тоскливо. – Памир все даст».Вот такая встреча на памирском тракте из Хорога до Оша. Такие, как Насреддин, тут, конечно, редкость. Бродяги предпочитают более теплые и хлебные места. А вот велосипедистов предостаточно. Желающих прогуляться по «крыше мира» из разных стран хоть отбавляй. Перевал Ак-Байтал мы штурмовали вместе с семейной парой из Новой Зеландии (чуть позже мы пересеклись в киргизской юрте). Из этой же далекой страны на одном из серпантинов Хабу-Рабата я встретил двадцатишестилетнюю девчушку Асену. Она одна объездила почти всю Азию. Добралась вот до Таджикистана. «Бр-р», – поежилась она, показывая на перевал. При этом девушка почему-то смеялась. «А когда домой?» – спросил я. «Нет, нет! – замахала руками храбрая путешественница. – До Рождества буду ездить». Едва расстались с Асеной, как навстречу японец. В шлеме и очках, маленький, сосредоточенный, упорный. Я попросил его написать в дневнике адрес. Кроме своих координат Рио аккуратно вывел: «Счастливо педалировать (так я перевел слово pedalinng!) дальше!»ДальнобойщикиЯ угадываю их по тяжелому натужному реву за спиной. Предусмотрительно жмусь к обочине. Огромные длинные фуры проносятся мимо, обдавая теплым ветерком. Иногда он даже как бы подталкивает вперед, однако чаще всего предательски сбивает с ритма. Дальнобойщики подымают вверх раскрытую пятерню – интернациональный знак приветствия. Нередко сигналят, минуя меня, проявляя этим своеобразную солидарность. Между нами на коротких остановках устанавливается даже какое-то дорожное родство. Дальнобойщики народ общительный, словоохотливый, памятливый. Из их уст можно услышать самые невероятные истории. Высокий красивый таджикский шофер Бободжан из Кафирнигана (после войны его переименовали в Вадат, что по-таджикски означает «мир»), когда мы ехали вдоль пограничного Пянджа, рассказал мне, как в прошлом году река разлилась и заполнила все ущелье. Так вот дети из окрестных кишлаков по колено в ледяном стремительном потоке выстраивались вдоль противоположного от скальной стены края дороги, обозначая этим невидимую под водой ее обрывистую кромку.Дальнобойщики, узнав, кто я и откуда, проявляют ко мне чуть ли не отеческую заботу. На казахско-узбекской границе один веселый разбитной шофер-узбек сунул мне купюру в двести сумов: «Это тебе на чай… Тут через десяток километров чайхана будет. Я там тебя подожду – поужинаем вместе». Из-за встречного горячего ветра и усталости до чайханы я добрался поздним вечером (уже собирался лечь в степи рядом с верблюдом). Растянулся на ковре (столов тут не было, посетители трапезничали на полу) и подумал: обойдусь без ужина – лишь бы выспаться. Однако ко мне подскочил чайханщик (среди его гостей я был единственным лицом славянской национальности) и выпалил: «Что тебе, земляк, подать? Дальнобойщик Равиль все оплатил, тебя ждал, не дождался – дальше умчал…»Владимир СУПРУНЕНКО, украинско-российский путешественник и писатель
Выбор читателей
Комментарии