Хачатурян учил нас трудолюбию. Владимир ДАШКЕВИЧ

6 июня человечество отметило 106 лет со дня рождения выдающегося композитора Арама Хачатуряна. Его балеты «Спартак» и «Гаянэ», скрипичный и виолончельный концерты, сочинения к кинофильмам и спектаклям благополучно пережили разные веяния в музыке. Об этом и многом другом мы побеседовали с учеником Арама Ильича – известным композитором Владимиром ДАШКЕВИЧЕМ.

– Владимир Сергеевич, скажите, Хачатурян сам отбирал себе учеников?

– Он был слишком занятым человеком, чтобы сидеть в приемной комиссии. Тем более что преподавал не только в Гнесинке, но и в Московской консерватории. Но так как в 1957 году на вступительных экзаменах я набрал 24 из 25 возможных баллов, у меня появилось право самому выбрать педагога. А познакомились мы уже в сентябре. В сравнении с другими профессорами у Хачатуряна было не так уж много учеников. Однако сколько среди них громких имен: Андрей Эшпай, Микаэл Таривердиев, Алексей Рыбников, Марк Минков, Эдгар Оганесян…

Хачатурян был тем человеком, который объяснил мне, что музыка – это прежде всего язык общения. Либо композитор его находит и разговаривает со своей аудиторией, либо нет – и тогда его музыку не понимают. А научиться композиторскому ремеслу, овладев определенными приемами и навыками, может любой музыкальный человек…

– Кажется, Хачатурян пришел в музыку поздно…

– Уже девятнадцатилетним. Однако Арам Ильич не был сентиментальным человеком, и свое тяжелое детство вспоминать не любил. Хачатурян родился в многодетной семье тифлисского переплетчика книг и с ранних лет прошел серьезную жизненную школу. Поэтому он очень уважал людей трудолюбивых и умеющих работать. А ко мне вообще относился по-особому, поскольку из-за материальных проблем в семье первые три курса я был вынужден совмещать учебу с работой на заводе.

У него отсутствовала узкопрофильная психология музыканта, как нет ее и у меня. Для этого надо было с детства попасть в музыкальный мир – довольно тяжелый и давящий на психику, где слишком высокая конкуренция и маленькие музыканты практически лишены детства.

– Владимир Познанский в книге «Леонарда» вспоминает о Хачатуряне как «…не в меру темпераментном Араме, который мог одновременно смеяться и плакать, глубоко обижаться и через минуту клясться в вечной дружбе. И все это абсолютно искренне, без тени лукавства или расчета. Открытость и детская непосредственность делают человека беззащитным перед лицом несправедливости».

– Прежде всего он был человеком деловым, не терпящим вмешательств в свои дела. Вот пример. На третьем курсе я увлекся непозволительными в те времена авангардными экспериментами в сочинительстве, и ректор Гнесинки Муромцев меня за это отчислил. Арам Ильич как раз был на Западе в длительной гастрольной поездке. Как только он вернулся и узнал, как со мною обошлись, тут же пришел в дикую ярость и подал заявление об уходе. Скандала удалось избежать только благодаря вмешательству основательницы института Елены Фабиановны Гнесиной. Эта замечательная старушка с голубыми глазами всех помирила, изъяв из обращения приказ о моем отчислении. К слову, хлопоты Хачатуряна не были напрасными – Гнесинку я закончил с красным дипломом. Но справку об отчислении до сих пор храню.

– То обстоятельство, что Арам Ильич в юности окончил коммерческое училище, как-то помогало ему в советской жизни?

– Безусловно. Насколько я в душе чувствую себя инженером (моя первая профессия), настолько и он был предпринимателем. Коммерческая закваска помогала ему легко сходиться с людьми и умело отстаивать свои интересы. Хачатурян рассказывал мне, как в начале сороковых его и Шостаковича вызвали в Кремль. Дмитрий Дмитриевич представил Сталину первоначальный вариант Гимна СССР, функцию которого до этого выполняла песня «Интернационал». Сталин по своему обыкновению внес замечания и «посоветовал» двум композиторам вместе доработать музыку. Он спросил: «Сколько вам понадобится на это времени?» Хачатурян уже было открыл рот, чтобы сказать, что не меньше трех месяцев, но Шостакович с простодушием гения успел выпалить: «За три дня управимся». Сталин насупился. Заявлять вождю, что для работы над его эпохальными замечаниями к главному произведению страны понадобится всего-навсего каких-то три дня, было верхом легкомыслия. В результате музыку к гимну «Союз нерушимый» доверили написать Александру Александрову. Хотя по статусу это должны были сделать именно всемирно известные Шостакович и Хачатурян. Арам Ильич потом журил Шостаковича: «Митя, ну как ты мог так опростоволоситься?»

– В постановлении ЦК 1948 года «Об опере Мурадели «Великая дружба», досталось и Хачатуряну, которого обвинили в политической неблагонадежности. «Поэму о Сталине» Хачатурян написал еще в 1938 году. Замечательная музыка с изумительной мелодикой. Слов я, понятно, уже не помню.

На исходе жизни Арам Ильич признавался, что так и не сумел избавиться от чувства страха. И отчасти поэтому не смог полностью творчески реализоваться. Приходилось идти на компромисс. От него все время ждали мажора, фонтанирующего народным весельем. Но его симфонии совсем не мажорные. Это глубокая, сложная, но, к сожалению, не прочитанная еще музыка.

Нужно заметить, что Хачатурян не был бессребреником. Те деньги, что он получал в Советском Союзе за свои сочинения, не соответствовали поистине космической популярности его музыки в мире. В 50-60-е, кажется, не было ни одной концертной площадки или ресторана, где бы не играли его «Танец с саблями» или вальс из «Маскарада». Уже в наши дни я узнал, что Хачатурян публиковал свои сочинения за рубежом в обход вездесущего ВААПа. А прямое сотрудничество с такими монстрами музыкального бизнеса, как немецкое издательство «Шотт», предполагает наличие у автора счета в зарубежном банке… Очевидно, выучка дореволюционного коммерческого училища для композитора даром не прошла.

– Хачатурян был лауреатом четырех Сталинских премий, Государственной, Ленинской, Госпремии Армянской ССР, не считая разных других моральных и материальных поощрений. Он был щедрым человеком? Банкеты давал?

– Однажды мне срочно нужны были деньги взаймы. Арам Ильич узнал об этом стороной, тут же вынул из кармана все деньги, какие у него были на тот момент, и отдал мне. Сколько я потом ни пытался вернуть ему долг – все было безуспешно. Он даже обижался.

– Наверное, Хачатурян давил авторитетом на своих учеников?

– Он не был теоретиком – в детали формы не любил углубляться, но сомнительные места в фактуре, ослабевавшие внимание слушателя, Арам Ильич чувствовал мгновенно. Он учил нас активно работать. Его любимая присказка: «Сочинять надо много». На диплом я представил симфонию и ораторию «Фауст». По этому поводу у нас с Хачатуряном были нешуточные бои. Он требовал, чтобы все эпизоды звучали эффектно. «Почему у тебя эту тему играют одни скрипки, – возмущался он. – Подключай еще и альты с валторнами». Но я их приберегал про запас, считая, что симфония – это большая битва, в которую нельзя вводить сразу все войско. А Хачатурян смотрел на музыку, как на цветок, который должен сразу распуститься во всей своей красе и радовать глаз.

До сих пор не могу понять, как этого ему удавалось достичь, но в его музыке вы не найдете спорных созвучий или искусственного украшательства. Переполненная яркими красками, богатая контрастами, энергетическими всплесками, она вместе с тем и естественна. Музыка Хачатуряна – это всегда праздник.

– Говорят, композитор был неважным дирижером, и оркестранты старались не смотреть на него, боясь сбиться с такта…

– Арам Ильич встал за дирижерский пульт, только когда в мире пошел ажиотажный спрос на его музыку. Нам он говорил, что композитор должен уметь продирижировать своим сочинением. Я часто бывал на его концертах и заметил вот какую интересную особенность. Визуально его техника могла вызывать справедливое нарекание профессионалов: нет отточенного жеста, не всегда четкий ауфтакт (упреждающий взмах). Но когда эту же музыку слушаешь в записи, то с удивлением понимаешь, что она звучит лучше, чем у других, профессиональных, дирижеров. Разгадка этого феномена проста: композитор лучше других интерпретаторов его музыки понимал, чего он хочет от оркестра, и добивался этого любой ценой. О его требовательности до сих пор ходят легенды. С музыкантов он «сдирал по семь шкур», при малейших помарках в записи заставляя оркестр переигрывать все заново.

– Друзьями Хачатуряна считали себя Эрнест Хемингуэй, Чарли Чаплин, Ян Сибелиус, Герберт фон Караян… Композитор любил рассказывать о своих зарубежных встречах?

– О них до сих пор ходит множество баек и легенд. И порой бывает трудно отличить правду от выдумки. Мне он рассказывал, как встречался с Папой Римским, и тот удивил Арама Ильича глубокими познаниями в музыки.

Был и скандальный визит к эксцентричному Сальвадору Дали, устроенный организаторами испанских гастролей композитора. В назначенный день за Хачатуряном заехал лимузин и отвез композитора в мавританский замок художника. Дворецкий провел Хачатуряна в огромную залу с зеркалами, уставленную разным антикварным хламом, и, усадив за полный угощений обеденный стол, сказал, чтобы Арам Ильич начинал кушать, а хозяин, дескать, подойдет попозже. В ожидании прошло больше часа. Вдруг из динамиков зазвучал «Танец с саблями». В зал верхом на швабре вбежал совершенно голый Сальвадор Дали. Размахивая саблей и вращая безумными глазами, художник «проскакал» перед изумленным композитором через весь зал и выбежал в другую дверь. После этого вошел дворецкий и объявил, что аудиенция окончена. Всю обратную дорогу Хачатурян был вне себя от ярости и даже хотел выбросить в окно подаренный альбом с иллюстрациями Дали и трогательной надписью «На память о незабываемой встрече», но потом успокоился и передумал. Он был отходчив.

– Я слышал эту историю с небольшими добавлениями. Дескать, закрытый в зале на замок и измученный недержанием Хачатурян махнул рукой на приличия и помочился в одну из стоявших у стола старинных ваз. В этот же день вечерняя газета поместила отчет об этой встрече с комментариями Дали. Художник удивлялся причудам композитора из «дикой России», который в гостях любит использовать в качестве ночного горшка коллекционные вазы стоимостью в сто тысяч долларов. Больше в Испанию Хачатурян не ездил…

– О таких нюансах он мне не рассказывал. Скорее всего, это уже досочинили позже. Кстати, в то время Хачатурян в мире был значительно популярнее Сальвадора Дали.

– Арам Ильич считал себя русским или армянским композитором?

– Он говорил, что перерос национальные границы. Однажды кто-то при мне назвал его армянским композитором. Он поправил: «Это Комитас – армянский композитор. А я сочиняю музыку для всего мира».

Хачатурян говорил по-русски без акцента, как на людях, так и дома. Его жена – тоже, кстати, композитор Нина Владимировна Макарова – была человеком высокой культуры. Хачатурян всячески оберегал свой «семейный тыл».

К сожалению, к концу жизни Арама Ильича большая часть его сочинений была предана забвению музыкантами и критикой. Мода на авангард огнеметом прокатилась по музыке XX века. Плачевный результат этого мы сейчас наблюдаем: аудитория вообще перестала интересоваться современной музыкой, вне зависимости от того, авангардная она или нет. А вот на Чайковского или Бетховена – аншлаги.

Хачатурян – особая статья. Он шел своей дорогой, часто против всех течений. Заложенные в его музыке позитивные эмоции невероятно сильно воздействуют на публику. Я бы назвал Арама Ильича предтечей музыкального ренессанса, поскольку в его сочинениях ожили интонации и мелодии, характерные для XIX века – золотого времени музыки. Надеюсь, что этот ренессанс наступит в XXI веке.

Владимир ДАШКЕВИЧ

Арам Хачатурян