Голос любви

Не стоит сетовать, что в наш стремительный век оскудели нравы, притупились чувства. Хочу рассказать о настоящей любви, которая была, есть и будет.

– Произошло это в Ленинграде, когда готовили постановку моей оперы «Горцы» на сцене Малого оперного театра. Сначала я увидел в фойе портрет актрисы, поразившей меня своей красотой. Попытался даже достать фотографию, но не удалось, – вспоминает известный композитор, дважды лауреат Государственных премий РФ, народный артист России, автор государственного гимна Республики Дагестан Ширвани Чалаев. – В тот вечер в театре шла опера Родиона Щедрина «Не только любовь». И, когда услышал пение этой певицы, я буквально ошалел. Ни до, ни после этого я не слышал голоса красивее этого. Оказывается, Родион Константинович ей одной передал почти все женские партии оперы. Видимо, уникальность голоса певицы побудила выдающегося композитора на такое решение.
На мой вопрос: «Кто это такая?» главный дирижер Павел Бубельников игриво спросил: «Что, втюрился? Не скажу, кто она. Только знай, она не замужем». При прощании с коллективом Малого оперного театра я пригласил всех приехать в Дагестан. Вернулся домой. Жил своей жизнью, а она была насыщенной, ибо в те годы работал деканом музыкального факультета Дагестанского государственного педагогического института.
В один из дней с бочонками чудного вина из Мамедкала я и мои односельчане возвращались в Махачкалу. И тогда мой брат Алил сообщил: «Твои приехали». Спустились на берег Каспия, и вижу среди артистов Ленинградского Малого оперного театра ту самую певицу. Мы поприветствовали всех и стали угощать вином.
Лунный вечер. Морская гладь… Рядом со мной она – Нина Григоренко, прима театра. Все стали петь. Пела и она. Спел и я тоже. И вдруг Нина встала, при всех поцеловала меня: «Господи, как ты поешь! Откуда это?»
Здесь надо сказать, что все, кто слушал пение Ширвани, испытывали настоящее потрясение. На одном из музыкальных фестивалей в Италии после его выступления вокалисты отказались выходить на сцену, фестиваль продолжился на следующий день, никто не хотел конкурировать с голосом самой природы, самой земли. «Это больше, чем искусство», – писала тогда иностранная пресса.
В тот вечер взволнованный встречей Ширвани пошел к морю. Когда брат и Нина нашли его и Нина собралась подойти, Алил произнес: «Нина! Не трогай Ширвани! Он слушает море!» На следующий день артисты выступили по дагестанскому радио и уехали домой.
– Позже Нина призналась, что была тогда в слезах от того, что я повел себя с ней отчужденно. А на самом деле я не знал, куда деваться от стыда, из-за того что мы целовались в тот первый наш вечер, – вспоминает Ширвани. – Прошел с той встречи еще год, и я поехал в Ленинград. Разыскал домашний телефон Нины Александровны Григоренко. Звоню… Поднимает трубку ее мама Татьяна Евгеньевна. На звонок ответила мягко: «Нинок сегодня в театре играет Кармен. Заканчивает поздно. Звоните позже».
Около 12 часов ночи звоню. Подошла сама Нина.
– Алло, Нина!
– Да?
– Это Ширвани.
Крик изумления был такой, что я даже испугался за нее.
– Ты где? Откуда?
– Я в «Астории». Ты смогла бы прийти в гостиницу?
– Поздно же (пауза). Хорошо. Только сниму грим и постараюсь прийти!
Заказал ужин на двоих в номер. И мы всю ночь беседовали, так и не дотронулись до еды. При этом я не сделал попытки даже прикоснуться к Нине. В тот вечер я говорил о многом, но больше всего о своем отце и матери. А было что рассказать.
Вспоминаю, как спросил однажды маму о том, встречалась ли она с отцом до свадьбы:
– Ширвани, сынок, я боялась твоего отца, – услышал в ответ. – Моя старшая сестра была его невестой, но ее выдали за другого человека из нашего рода, чтобы осиротевшие дети не оказались на попечении другой женщины. Зная горячий характер твоего отца, пришлось в течение долгого времени оберегать сестру всякий раз, когда она выходила из дома. И тогда один мудрый сельчанин сказал отцу: «Угомонись, у них же есть еще вторая, младшая, сестра! Пойди в хутор и познакомься!» Меня предупредили, что он может прийти. Я была наслышана о его горячности. Боялась. Он пришел, я молча подала ему хлеб и густую простоквашу со сливками. Он молча ел, собирая в ладони крошки хлеба. Мне это понравилось. После этого произнес единственную фразу: «Ну что, пойти мне телят попасти?» Я ответила: «Поступай как хочешь». Вот и все наши разговоры до свадьбы.
Тогда я заметил маме, что мы все свои слова тратим до свадьбы и потом не знаем, что говорить.
Запомнились на всю жизнь слова матери: «Ширвани, сын мой! Если бы твой отец с киркой в руках ломал наш дом, то и тогда я не спросила бы его, зачем он это делает, а стала бы помогать ему. Столь велики были мои доверие и любовь к нему». У поэтессы Миясат Муслимовой есть проникновенные строки:

Любовь в горах не знала многих
слов,
Была ли от того она другою?
Любовь не знала, что она любовь,
Когда отец твой встретился
со мною…

…За беседой незаметно наступило утро, я заказал такси, и Нина уехала домой. Одет был я в тот вечер в рубашку в красный горошек. Позже Нина попросила эту рубашку, и дома она часто любила ходить в ней в память о той нашей встрече. Нина говорила, что это был самый счастливый вечер в ее жизни.
Нина происходила из очень древнего и славного рода. Дед ее, Евгений, был генерал-губернатором Полтавской губернии, его жена, Ольга Николаевна, слыла одаренной оперной певицей, училась в Италии. Однако муж сказал, что ему нужна жена, а не певица. Впоследствии он возглавил военное учебное заведение в городе Солоники в Греции. Были еще два брата, оба генералы. А матери Татьяне Евгеньевне пришлось сменить свою фамилию на фамилию Григоренко. Как дочь бывшего генерала царской армии ее не допускали до экзаменов в вуз. Она вышла замуж за простого человека. Отец Нины Александр Григоренко был весельчак, балагур с красивым сильным голосом, и Нина в наследство от отца получила прекрасный голос.
Когда Нина сказала маме, что хочет выйти замуж за кавказца, мать Нины была в шоке, потому что одна из сестер была замужем за кавказцем, и тот в порыве патологической ревности лишил ее жизни. Но Нина сумела убедить мать, что Ширвани человек другого типа – окончил Московскую консерваторию, композитор, в творческих отношениях с Шостаковичем, Тищенко.
После ухода из ленинградского театра Нина работала в Дагестанской филармонии. Если бы не союз с Ширвани, она бы пела в лучших театрах Москвы.
Так началась жизнь в браке, продлившаяся в течение сорока лет, наполненная творчеством, счастьем и глубоким пониманием друг друга.
– Поехали как-то мы с Ниной по довольно опасной и долгой Военно-Грузинской дороге в Тбилиси, – вспоминает Ширвани. – Нам предстояло записать мою музыку на стихи незабвенного поэта Батырая в переводах Эффенди Капиева и Натальи Капиевой. Я играл, а Нина пела: «Да не встретится любовь там, где быть ей не дано…»
Директор студии недоумевал, расспрашивал нас: «Вы точно не из Москвы?» Ему было трудно поверить в столь высокий уровень исполнительского мастерства композитора и певицы. А обращаясь к Нине, он сделал особый акцент: «Неужели и вы тоже из Дагестана? Завидую дагестанцам».
Я его понимаю. Однажды я позвонил из Минеральных Вод Нине и сообщил, что вылетаю в 14.00, просил ждать меня перед Оперным театром, у памятника Пушкину. Однако вылет отложили. Звонить более я не мог, а послать срочную телеграмму не догадался. По прилете в аэропорт я нанял такси и просил водителя ехать как можно быстрее, объяснил ситуацию. Водитель не поверил, что меня будут ждать, ведь было уже около 5 утра. Договорились с ним, если Нина ждет, то он меня везет бесплатно, а если ее нет у памятника, то я плачу в двойном размере. Приехали в город, перед театром не вижу у памятника Нину, водитель ехидничает: «Ну вот, видишь, Пушкин стоит без Натальи Николаевны». Я попросил его подождать, вышел из такси и пошел пешком, было темно, стоял ноябрь. Вижу силуэт на скамейке невдалеке. Подхожу. Нина уткнулась головой в воротник пальто и спит. Дотронулся. Она вскакивает и извиняется, что заснула. Вместе с ней сели в такси. А водитель без устали повторяет: «Неужели такие женщины бывают? Не поверил бы никогда и никому, если бы сам не стал свидетелем».
Мы пригласили водителя пойти с нами домой, посидели. Потом проводил его до машины и заплатил даже больше, чем обещал. Он отказывался, но я был настойчив, таксист не переставал восхищаться и выражать свое удивление.
Как-то мы ехали в Кисловодск на концерт. Нина отдыхала на второй полке и при торможении упала и ударилась грудью. Долго болела, а через некоторое время у нее диагностировали опухоль. Оперировали. Провели химиотерапию. Лечилась, было временное улучшение, но, увы…
Она просила: «Ширвани, похорони меня на твоей родине. Хочу быть и в той жизни рядом с тобой…» Хоронили мы Нину на Махачкалинском кладбище в присутствии многих моих родственников и друзей.
И после я поблагодарил всех и сказал: «Не думайте, что поют только тогда, когда на сердце хорошо. Поют и тогда, когда сердце разрывается от боли. Простите меня, я сейчас спою». Женщины плакали, а мужчины слушали, склонив головы.
А закончить рассказ о любви мне хочется стихотворением Мариян Шейховой «Памяти Нины Григоренко-Чалаевой»:

Под небом синее, чем смальта,
Наброшенной шалью томима,
Разбей своим дивным контральто
Его одиночество, Нина.
Пусть голос чарующе-дивный,
Далекий, как в небе огни,
Прольется божественным ливнем
Над черной тоской Ширвани.
Безмерность российской равнины,
Бескрайность кавказских хребтов
Не вашей любовью ль хранимы,
Не вами ль хранится любовь?..