Гоголь без Гоголя. Этот неузнаваемый «Вий»

Гоголя страстно волновала и мудрость людская-просторечная, и мысли о жизни, и красота и – что особенно! – разного рода «фольклорные» страхи, которые необходимо было научиться преодолевать, не отдавая себя на откуп чудовищам пусть даже самых пугающе-чарующих народных легенд. Вот автор «Вия» сам в сноске после названия повести отмечает, что все, о чем он будет рассказывать, – правда людского сказочного творчества, фольклора просторечного, а вместе с тем и необыкновенно изысканного в своем пугающем естестве…

Да, пожалуй, не в том сейчас дело, чтобы подробнее разбираться в том, что было главной мыслью «Вия». Речь о том, как блистательно расцветшая в украинском давнем одноименном фильме, сейчас эта по-настоящему романтическая история пришла на сцену филиала Драматического театра им. А.С.Пушкина. Да так пришла, что билеты на спектакль надо покупать по меньшей мере за месяц до представления. Спрашивается, почему так? Причин много. И не в самой даже гоголевской повести главный смысл. Избалованный московский зритель за последние два сезона узнал новое безмерно талантливое режиссерское имя: Нина Чусова. Заявила о себе эта совсем молодая женщина-режиссер уже своей первой постановкой, каковой была гоголевская «Шинель» на сцене Российского академического молодежного театра. Тогда же у нее в спектакле в пронзительной роли Акакия Башмачкина дебютировал удивительный юный актер Павел Деревянко. Деревянко не остался в труппе РАМТа, стал путешествовать по разным театрам и антрепризам, везде вызывая подлинный триумф. Таким образом, зрительский обвал на «Вие» связан одновременно с Ниной Чусовой и Павлом Деревянко. А от этой пары (да если еще учесть очень сильный актерский ансамбль «пушкинцев») можно и должно ждать многого. И ожидание одновременно, как это ни странно, и обрадовало, и огорчило. Обрадовало прекрасным слаженным и, я бы сказала, по-своему изящным действием в целом, но огорчило весьма и весьма отдаленным отношением к литературному первоисточнику.

Я не собираюсь по порядку разбирать сюжетные линии «Вия», но не могу не сказать, что если на театре сейчас мы и имеем дело с «Вием», то с каким-то совсем новым, не очень, мягко говоря, гоголевским. Мысли о наивности людской, о страхе, об окаменении перед красотой, которая на глазах становится чудовищной (вот последнего в спектакле нет вовсе), – все это так или иначе намечено, но резко уведено в другую сторону, может быть, в лубок, а именно в горький и острый комедизм. Комедизм какого-то особого рода, и свое начало он берет в полной, думаю, недозволенной вольности обращения автора сценической версии (а это тоже Н. Чусова) с текстом и движением сюжета оригинала. Нет, скажем, полета на метле, из-за которого потом умершая панночка является читающему ей молитвы по ночам философу-бурсаку Хоме Бруту, с каждой ночью вызывая все больший его страх и отчаяние, при этом становясь все безобразнее и страшнее. Нет тех ужасных трех ночей, постепенно убивающих озорного, веселого и умного Хому. Нет, наконец, отчаянно страшного Вия, требующего, чтобы ему приподняли опущенные до земли веки…

Персонажи повести узнаваемы. Но все они (если и из юмора, то зловещего) перемещены в юмор-розыгрыш, и появление ряженого под Вия казака еще в самом начале спектакля настораживает: не слишком ли авторы действия стараются поставить автора с ног на голову?!

Гоголь специально делал акценты на всяческого рода чертовщине, взятой из устного народного творчества, в этой «чертовщине» была даже своего рода очень необычная красота. Но у него, Гоголя, было четкое развитие сюжета, четкий разворот характеров, в котором – упаси Бог! – мог появиться такого вот рода ряженый «Вий». Да только в этом ли дело?!

Вот что особенно огорчает: спектакль, безусловно, талантливый. Здесь надо отметить и очень емкую, убедительную сценографию, и отлично подобранную музыку, и хорошие народные танцы, чуткую, точную по интонации всего происходящего работу художника по свету. Но… Отмечая с чистой совестью много удач «Вия», так или иначе с досадой обращаюсь и к тому, что здесь какой-то новый, насочиненный ныне Гоголь, а вот того Гоголя, который когда-то поразил читателей, написав свою удивительную повесть, – увы, нет!..

Вот и попадаешь в лесную чащу: чего в спектакле больше – Гоголя или «пушкинцев», Гоголя или Чусовой?! Ответить на этот вопрос трудно, да и не хочется, потому что – хочешь того или нет – Чусовой здесь все-таки больше. А надо ли так?..