Феномен Косичкина . Великий конькобежец никогда не сдавался

Олимпийский чемпион по конькобежному спорту Виктор КОСИЧКИН встал на коньки совершенно случайно. 14-летним парнем, чтобы хоть как-то прокормить семью, он пошел работать на автобазу МВД. К крепкому деревенскому парню с просьбой о помощи: пробежать кросс, отстоять честь организации на лыжах или в стрельбе – часто обращался физрук. Однажды он попросил Косичкина пробежать за динамовский райсовет 500 и 1500 метров на коньках. Хотя до этого Виктор Иванович ни разу не стоял на коньках, он пробежал обе дистанции, ни разу не упав, и даже выполнил норматив 3-го разряда.

Виктор Косичкин родился 25 февраля 1938 года в селе Мошки Рыбновского района Рязанской области. В семье Ивана Яковлевича и Матрены Михайловны Косичкиных он был тринадцатым ребенком. Четверо старших детей умерли от голода в гражданскую войну. Еще трое не перенесли голод начала тридцатых.

– Закрою глаза и вижу стол, а на нем каравай ржаного хлеба, – вспоминает Виктор Иванович. – Мама нарезает ломти, бережно раскладывает сначала отцу, потом нам, детям. Ладонью сгребает крошки и высыпает их на ломти. Иногда на столе появлялась кубышка парного молока. Но такое бывало только по торжественным дням. Вкус ржаного послевоенного хлеба ощущаю до сих пор.

– А когда семья перебралась в Москву?

– Вскоре после войны. Мой отец Иван Яковлевич ушел воевать в 1940-м, в финскую, а вернулся в 47-м, уже после Великой Отечественной. Два года после контузии отец провел в госпиталях. В деревне было трудно жить, и мы решили перебраться в Москву. В столице ютились на восьми квадратных метрах в коммунальной квартире. Жили не очень-то сытно. Родители были в вечных заботах о хлебе насущном. Мы оказались по существу предоставленными самим себе. Недосыпали, недочитывали, недоучивались, но не сломались, не затерялись. Мне кажется, я мог бы стать неплохим музыкантом. Мальчишкой, уже в Москве, играл на альте и трубе в детском оркестре при Доме культуры. Но музыкантом не стал. Как-то руководитель оркестра заставил нас играть на похоронах, а потом по-братски рассовывал нам по карманам замусоленные трешки за работу. Так свою раннюю любовь к музыке я похоронил у кладбищенской ограды.

– Как вы стали конькобежцем?

– На самом деле вместо коньков мог бы избрать велосипед. С горящими от нетерпения глазами бегал в секцию на «Динамо», тренировался до седьмого пота. Но гонщиком не стал. Как-то на соревнованиях умчался от группы в одиночку, пересек финиш и привел этим в ярость тренера. Оказывается, победить должен был его любимец, которого он «сватал» в молодежную сборную, а я поломал все их планы. За это тренер выставил меня за дверь.

После семилетки пошел в ученики токаря на автобазу, чтобы помогать семье. Там моим учителем стал футбольный вратарь. Однажды взял меня за руку и силой отвел в райсовет «Динамо» на Кузнецком мосту. Мне шел восемнадцатый год, и в секцию меня брать не хотели. Но пока я сгорал со стыда в приемной, учитель мой сломил сопротивление председателя райсовета, и тот чиркнул записку тренеру-общественнику по конькам Клавдии Андреевне Гуськовой. Почему именно ей, конькобежному тренеру, не знаю.

– Она и научила вас бегать на коньках?

– Клавдия Андреевна не только научила меня бегать на коньках, но и преподала урок человеческой мудрости, честности и оптимизма. Каким удивительным человеком она была! Я уже был чемпионом страны, впереди маячили олимпийское «золото» и лавровый венок чемпиона мира. Она вполне могла предвидеть такой ход событий, извлечь из этого немалую выгоду для себя. Но вместо этого привела на тренировку Константина Константиновича Кудрявцева, тогдашнего тренера олимпийской сборной страны. Сказала: «У этого парня талант. Возьмите его к себе. Большему я научить его не могу». Считаю, что это было высшим проявлением педагогической этики.

– Что за спортивную карьеру вам особенно запомнилось?

– Март 1958 года. Свердловск. Стадион «Динамо». Дистанция – пять тысяч метров. В ту пору искусственного льда у нас не было, забеги на всесоюзных чемпионатах начинались поздно вечером и затягивались порой до рассвета. В двадцать три ноль-ноль пробежал Олег Гончаренко – непобедимый тогда стайер, первый наш чемпион мира. Показал 8.26,7, и никто из его основных соперников превзойти это время не смог. Ни Борис Стенин, ни Роберт Меркулов, ни Владимир Шилыковский. После этого лидеры уехали спать в гостиницу. Нелепо им было опасаться дебютантов, что бежали в последних парах по изрезанному льду.

– А вы были среди новичков-перворазрядников?

– Да. Стартовал лишь в половине четвертого ночи. А через 8.26 был на финише. Ресницы в инее, сосульки на небритом подбородке, глаза навыкате от усталости. Главный судья чемпионата долго не мог поверить ни секундомеру, ни своим глазам, а потом, когда окончательно стало ясно, что я обыграл самого чемпиона мира, подошел ко мне и, хотя выдавать свои эмоции арбитрам не положено, крепко пожал руку. Гончаренко узнал о поражении только утром. Был страшно удивлен и разозлен. Разбил меня в пух и прах на дистанции 10 000 метров. Но это нисколько не омрачило мое радостное настроение.

– Виктор Иванович, чем можно объяснить «феномен Косичкина»?

– Объясняли его кто природными данными, кто самобытным стилем бега, кто упрямством. Все это было верно. Хотя никаким суперменом я не был: рост – 184 сантиметра, вес – 76 килограммов. Данные вполне обычные для многоборца. Главное состояло в том, что раскрыть свои лучшие качества, утвердить себя мне помогли люди, которые по штатному расписанию педагогами не значились. Но по сути, по складу характера были педагогами в высшем смысле этого слова. Позже в некоторых спортшколах была введена должность тренера-преподавателя и тренера-педагога. Одним только этим подчеркнули прямую ответственность учителя за воспитание своих учеников.

– В команде образца пятидесятых-шестидесятых годов у Константина Кудрявцева было столько звезд, сколько не было ни в одной команде.

– Но никто из нас никогда не искал для себя привилегий, выгод. Отношения в команде были открытые, поистине товарищеские. Тренировались в охотку, весело, с юмором. Себя мы, сборники, в шутку именовали «мамлюками» (так когда-то называли арабских воинов-рабов), а Кудрявцева – «Костей-пашой». Этим как бы подчеркивалось подчинение тренерским идеям, интересам команды. И если кто-то нарушал закон, будь то на льду или вне его, – того ждало суровое наказание. Заслуги и титулы в зачет не шли. Так, например, случилось однажды с Рафаэлом Грачом. По решению общего собрания он был отчислен из команды за драку, а ведь Грач был сильным спринтером, серебряным призером Олимпиады и на очередном чемпионате мира мог рассчитывать на медаль.

– В 1960 году на Олимпиаде в американском Скво-Вэлли вы сделали себе самый лучший и дорогой подарок на день рождения: в беге на 5000 метров завоевали золотую медаль!

– Именно. Я стартовал как раз в свой день рождения. Мне исполнилось 22 года. А через день к этой награде прибавил еще одну, серебряную – на дистанции 10 000 метров. Так была покорена самая желанная для спортсмена вершина. И все же победа, которая пришла ко мне через два года, возможно, значительнее и памятнее. Это чемпионат мира 1962 года. Переполненные трибуны стотысячных Лужников. Яркий свет факелов. У меня на шее – лавровый венок. Ребята и тренеры несут меня на руках в огромной чаше бушующего стадиона. Я первый на всей планете! Миг торжества, миг победы на чемпионате мира – первом в нашей стране и потому особенно дорогом.

– Но с этой победой связаны и трагические обстоятельства?

– После первого дня я захватил лидерство по сумме двух дистанций. Уставший и какой-то опустошенный, возвращался на автобусе с доктором Савелием Мышаловым в подмосковную Баковку, на тренировочную базу сборной страны. Не на шутку разыгралась метель. Едва свернули с трассы, автобус безнадежно застрял в сугробе. Пытались его вытащить своими силами – не вышло. Что делать? Полночь, сидим в снегу, а до базы несколько километров. Мышалов настоял, чтобы я пешком отправился в Баковку – мне необходимо выспаться перед завтрашними стартами, а сам остался с шофером ждать помощи. В легкой курточке, еще не остыв от жаркой схватки в Лужниках, я ушел в снегопад. Еле волочил ноги. Но скрипел зубами и шел – другого варианта у меня не было.

На утро почувствовал себя разбитым, с ватными ногами. Поднялась температура, но об этом решил никому не говорить. Даже врача Мышалова обманул. Сказал, что самочувствие в норме. Доктор осмотрел меня, померил давление, покачал головой, но ничего не сказал. Да и что было говорить – до старта оставались считанные часы. Соревнования начинались в 13.00. Заблаговременно вызвали автобус. Отправились в Лужники. По иронии судьбы снова завязли в снегу и примерно в том же месте, что и накануне. Ничего не оставалось, как идти пешком до шоссе, ловить попутку. Времени было в обрез. К счастью, каким-то чудом автобус все-таки удалось вытащить из снега, и мы успели на каток. Впритык, к началу стартов.

Разбитый, безучастный, лежал я на массажном столе, а в голове роились грустные мысли. Смогу ли в таком состоянии дойти до заветной цели? И тут в раздевалку зашел Кудрявцев, покосился на меня и как бы между прочим бросил: мол, Ван дер Грифт узнал про твою историю с автобусом. Сказал, что теперь возьмет тебя голыми руками. Правда это была или лукавил «Костя-паша», не знаю, но разобрала меня страшная злость. Не на голландца Ван дер Грифта, моего основного конкурента. Злость на самого себя. Как же это я мог позволить себе скиснуть, смалодушничать, хоть на мгновение усомниться в том, что дойду до заветной цели? Ведь на меня рассчитывала команда, за мной была вся страна, а я? С каждой минутой все больше распалялся. Мой друг Евгений Гришин, знаменитый чемпион, видя мое состояние, сказал с улыбкой: об одном прошу – лед не растопи! В итоге я победил.

– В шестидесятые годы вы пробивали идею сооружения искусственных конькобежных дорожек…

– Было дело. Обивал пороги всевозможных кабинетов, уговаривал спортивных чиновников. И искусственные дорожки появились. На них выросли новые звезды. Недавно в Москве построили лучший в Европе конькобежный стадион, где уже прошел второй в нашей стране чемпионат мира по конькам. Так что лед тронулся!